— Низверга с холмов принесли! — голосила лысая баба, хватаясь пятерней за траченую плесенью макушку. В давке она потеряла платок, и теперь редкие, седые волосы длинно трепетали по ветру, как нитяные ветви змеиной ивы.
— Твари поганые, нарочно! Нарочно погубить хотели!.. — то ли причитала, то ли наскакивала девка с туго увязанными на затылке косами, в другое время молодая и красивая, но не сейчас.
Остервенелые лица надвигались на Лисов со всех сторон, щербатые рты все громче поливали грязью ханту, и без того измазанную с ног до головы. Как из-под земли появился староста.
— Тише!.. Тише, землеводы!.. — махал он руками, семенил вокруг. — А ну разойдись, а то господин Гвент будет недоволен. Его это люди, его!
Имя холмовладельца воздвиглось вокруг Лисов, словно невидимая стена. Страх хозяина оказался гораздо сильнее опаски нарваться на гнев серебряных бирок. В земляках все так же бурлила злоба, они выкрикивали обвинения в адрес пришлых, распаляя себя, сжимали кулаки, топали ногами, негодовали, шумели. Но ни один из них не пересек невидимую черту. Конечно, тому причиной было и то, что Стальной воин никуда не делся, а молча ждал — попробуй, подойди. И то, что Алейна согнулась над распростершейся Марет, и прилагала все силы к тому, чтобы та осталась в живых. Рядом с девицей сидела ее мать, сжимая тонкую белую руку дочери, Алейна молча, сосредоточенно черпала жизнь из матери и вливала ее в обескровленное дитя.
— Они демоницу забороли, проклятую низвергшу в Холм обратно отправили, — выкрикивал золтыс, широко жестикулируя маленькими руками. — От нее все беды, твари подколодной, от нее! Честных людей обидела… Честных!
Беррик, бледный, как полотно, жался в пяти шагах от Алейны, но все не мог к ней подойти, чтобы упасть в ноги и оправдаться. Юнцы, вопреки наказу родителей не высовываться из землянок и домов, повылазили наружу, залезли на деревья, смотрели, как взрослые с чужаками решают дела. Учились, каждый своему.
— Сыну да зятю мому руки заранили! Мужу палец перерубили! Кормильцу! — надрывалась дородная баба в богатом, по местным меркам переде с росшивью и с малой, бедняцкой, но все же кичкой на голове. Мать семейства, небось сверху сошла, не из нор вылезла! Но теперь тоже вся в грязи.
— Маво сына избили наверху… — причитала осунувшаяся, нездоровая женщина, взгляд ее был безумен. — Безвинного! На потеху себе.
— Рвать их, разодрать на части, прикормышей низвергских! — донеслось изнутри толпы сильным, низким голосом, кто-то из глав семей ярился, бил себя в широкую грудь, а стоящие вкруг него мужики поддержали, рычали, как цепные псы.
— Кишки на вилы, тащи со всей силы! — заверещал, выпучив глаза, тощий старичонка, по-паучиному раскинув руки. Грязь пузырилась у него на губах. Словно пес в бешеной пене, он подскакивал все ближе и ближе, сейчас кинется, да и вцепится редкими зубами в горло.
— Заткнитесь, мрази!! — не выдержал Дик. Он не просто дико заорал, а шагнул вперед и замахнулся на старика окровавленным палашом. Тот с безумно вытаращенными глазами пытался ответить, мол, не отступлю, не уступлю! Выпятил впалую грудь, но получил ногой по яйцам и сник, захрипев. Народ заорал, комья грязи полетели в рейнджера, мужики двинулись вперед с набыченными лицами, но Дик молниеносно бросил палаш, который воткнулся в грязь, выхватил свой лук и нацелил стрелу в лицо первому из них.
Толпа резко отдернулась назад. Внезапно каждый ощутил уязвимость живота своего, лук не дубина и не кинжал, от стрелы не отпрыгнешь и не увернешься.
— В вашу суку низверг вселился! А когда мы выгнали, она сама обратно зазвала! Вот кто подстилка низвергская! Из-за вашей девки нашу светлую жрицу чуть не убили! — орал Ричард, подавшись вперед и переводя лук направо, налево, выцеливая то одного в толпе, то другого. Люди шипели и прятались друг за друга, дергались вниз, чтобы уйти с траектории выстрела. — А кто ползал на брюхе перед ней, в грязи?! Вы, черви поганые, ползали! Как вам, землежуям, и положено! — бешенство, слюна, грязь и кровь лучника, все смешалось в одну отвратительную брагу, размазанную по его искаженному в крике лицу. Рейнджеру тоже было нужно заглушить голос совести, переложить свой личный позор на кого-то еще.
— Кто ваших детей от проклятия спас?! Кто?! Мы спасли! А в благодарность что? Святую жрицу сверху скинули, в жертву низвергу ее принести хотели… и утопили! нашего! жреца!! А теперь смеете глумиться?! Да вы, твари… — Ричард захрипел, сорвав голос, засипел, задохнулся от ненависти. Согнулся пополам, глотая воздух, но никто из холмичей не воспользовался этим, чтобы наброситься. Низвергская погань, отдалась вражине рода человеческого, стыд несмываемый, ооох…
Анна уже давно взяла у рейнджера нож, а теперь подняла палаш и просто повела плечами, внимательно оглядывая злобное стадо вокруг. Особой приязни к землякам она не испытывала, теперь — тем более. За убийство Кела, даже под контролем демоницы, им придется ответить, это черным камнем нарывало на сердце. Анна ненавидела карать, она не фанатик чистоты, но в данном случае придется. Придется. Ну давайте, драные петухи, попробуйте.
Умом она понимала, что этого делать нельзя. Нельзя пускать кровь. Нельзя ухудшать и без того тупиковую ситуацию и подводить одного из самых могущественных заказчиков в Мэннивее. Нельзя убивать и без того несчастных людей. Но в данный момент, глядя на лежащего лицом вниз сына Странника, она не могла отпустить клинки ярости и взяться за ум. Слишком многое Лисы перенесли за последние сутки, чтобы их всех не мучало желание хоть кому-то за все это отомстить. И слишком дорого стоило потерять Кела. Самоуверенного красавца, харизматичного сукиного сына, под плащом бравады которого, под манерой раздувать каждый пустяковый конфликт прятался по-настоящему благородный странник, всегда помогавший тем, с кем столкнула Дорога…
Винсент кривился с мрачной злобой, его презрение было так велико, что отразилось даже в маске, она исказилась в уничижительной гримасе, а мрачная мантия ощетинилась шипами и пастями шипящих змей, глаза которых светились красными огоньками ненависти. Вот уж кто не ставит жизнь и довольство простого народа ни в грош, и никогда не ставил. Чернь есть чернь, сорняки под ногами у стоящих людей. Останься у него силы, особо наглые холмичи уже получили бы по самое горло. Становится не до криков, когда тебя душит собственная тень. Но увы, магу нужно как следует отдохнуть.
Дмитриус стоит как всегда спокойно и молча. У Стального разговор короткий. Он скорее всех из Лисов причинит любому встречному что потребуется и глазом не моргнет. Наверное, потому что моргать нечем. Даже Ричард предпочтет разрешить дело миром там, где ходячий доспех может просто взять и… Левая стальная рука была поднята и нацелена в толпу. Анна вернула ему железный прут, задвинула обратно в локтевой сустав, но и без этого, у Дмитриуса по четыре таких в каждой руке. Попробуйте суньтесь, крестьяне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
