поспешно закрыла рот.
Значит так… - он снова покачался на двух ножках стула, несчастный предмет мебели заскрипел, но выдержал. – Мне придётся уйти и, наверное, прямо сейчас. А с вами, пожалуй, поступим так…
Он ненадолго задумался.
- Можете переждать здесь пару-тройку дней, с дядей Саркисом я договорюсь. А когда всё уляжется, он переправит вас в ГЗ. Можете… нет, пожалуй, это самый лучший вариант.
Франа решительно тряхнула головой, отчего заколка отлетела в сторону, и роскошная иссиня-чёрная грива её волос, рассыпалась по плечам.
- А теперь я вам скажу, как будет, синьор Бич. Ни у какого дяди Саркиса я оставаться не собираюсь. Напоминаю вам, что те patetici bastardi[9] в капюшонах похитили и собираются погубить Умара, а он мой друг, как и ваш… и даже ближе.
- Вот как? - хмыкнул Бич, с иронией глядя на девушку. – А парень молодца, времени не теряет…
Франа неожиданно смутилась, но сразу взяла себя в руки.
- Non sono affari suoi… не ваше дело, синьор! И запомните: ни оставить меня здесь, ни отослать в ГЗ вам не удастся. Хотите вы этого или нет – я отправляюсь с вами, и посмейте только мне помешать!
-Да я, собственно, и в мыслях не имел… - егерь явно был ошарашен таким бешеным напором собеседницы. - Но, предупреждаю: это может оказаться опасно.
В ответ Франа пренебрежительно хмыкнула.
- Что ж, вот и договорились. – он в два глотка допил остывший чай и встал из-за стола. Сейчас я зайду к Глебу – парень не сегодня-завтра, отправится домой, передам с ним письмо старейшинам Сетуньского стана. А вы, синьорина Монтанари, собирайтесь. На всё про всё у вас час, и ни минутой больше! Будете копаться – клык на холодец, оставлю здесь, и догоняйте тогда, как знаете!
***
2054 год, осень.
Окраина
Измайловского парка
Ева проводила взглядом ярко-рыжее пятно, мелькнувшее в низко нависших ветвях. Несколько сотен метров от рельсов МЦК до развалин лодочной станции на берегу Круглого Пруда – самое большее, на что соглашались хвостатые почтальонши. Стоило углубиться в чащу, состоящую сплошь из кряжистых дубов, клёнов и грабов хотя бы на сотню метров сверх того, как бельчьи колокольцы (их здесь было ничуть не меньше, чем в любом другом районе Леса) переставали реагировать на зов.
Никто не любит запретный Лес, даже почтовые белки. И ведь есть за что…
Заброшенный павильончик почти целиком затянуло проволочным вьюном. Внутри с дырявой крыши свешивались плети пожарной лозы – здесь, прикинула Ева, можно с комфортом провести несколько дней, выходя, разве что по нужде. Воды хватит и для питья, и для приготовления пищи, и даже для ежедневного омовения– если ты, конечно, не против принимать холодный душ. И, похоже, эта мысль пришла в голову не ей первой – в дальнем углу, под большой прорехой в крыше, обнаружился сложенный из кирпичей очаг, и даже проржавевшая железная решётка, хранившая ещё следы копоти – её явно использовали в качестве жаровни. Рядом с очагом валялись пустые бутылки и горсть стреляных гильз, как прикинула Ева – от редких в Лесу патронов калибра .303 для английских винтовок.
«…похоже, тот, кто здесь останавливался, знал толк в огнестреле…»
В любом случае, это было давно – судя по закаменевшему слою сажи на кирпичах очага, огня тут не разводили уже больше года. Однако горка сучьев, обнаружившаяся в другом углу, оказалась вполне годной к использованию, что избавило Еву от вылазки за дровами. Не прошло и пяти минут, как в очаге уже весело плясали язычки пламени, по помещению распространился уютный, чуть терпкий запах костра на дубовых дровишках, а на решётке-жаровне уже стоял медный чайник. Ева вытащила из рюкзака кулёк с кофейными зёрнами, завернула в марлю и постукала по получившемуся кульку обухом топорика. Она, в отличие от многих своих коллег-егерей, заваривавших в рейдах чай, отдавала предпочтение именно этому напитку. И никогда не брала с собой молотый кофе, не говоря уж о растворимом, который вообще полагала формой пищевого извращения.
Рядом с чайником она пристроила на жаровне сковородку, дождалась, когда та хорошенько раскалится, и бросила на неё два шматка копчёного сала. Сразу зашкворчало, умопомрачительно запахло жареным мясом и травками, которые обитатели Малиновки использовали при приготовлении главного своего экспортного товара. Вода в чайнике к тому времени уже закипела; Ева осторожно, чтобы не обжечься, приподняла крышку и высыпала туда дроблёные кофейные зёрна, сдобрив их щепоткой корицы из жестяной коробочки, где она носила с собой невеликий запас пряностей и приправ. Подождала, когда напиток взойдёт густой пенной шапкой и сняла чайник с жаровни.
Похоже, жизнь постепенно налаживалась…
Здесь, в полуразрушенном павильончике лодочной станции, ей предстояло провести следующие трое суток, до срока, условленного с Гошей, и Ева приготовилась сполна насладиться нечасто выпадавшим в рейдах бездельем. Никакого желания лезть снова в Мёртвые кварталы, до которых отсюда было рукой подать, у неё не было – всё, что нужно, она уже увидела и сообщила, куда следует. Остаётся дождаться Виктора… и вместе с ним отправиться туда, куда позовёт их Бич.
А что вызов от признанного лидера егерей придёт, причём в самое ближайшее время, скорее всего, ещё до появления лешака, она не сомневалась ни на минуту. Слишком уж крутая каша заваривается в Лесу – а кому её расхлёбывать, если не их беспокойной компании?
Конец второй части
[1] Нецензурное армянское ругательство.
[2] (идиш) беспорядок, бардак
[3] (арм.) дорогой
[4] (арм.) сукины дети
[5] Имеется в виду роман Марка Твена «простофиля Вильсон».
[6] (итал.) Сомнительная личность
[7] (идиш) Крупные неприятности.
[8] Неприятности, суета, бардак
[9] (итал.) жалкие ублюдки
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЛОГОВО ЗВЕРЯ. I
2054 год, осень.
Северная Америка,
Манхэттен.
Ш-шурх – чпок!
Пако едва успел пригнуться, и жабий язык – длинный, зелёно-бурый,– шлёпнулся о бетон над самой головой. При ударе пупыри, покрывающие язык, брызнули во все стороны едкой слизью.
- Кома миерда! – заорал в ответ Хорхе и наугад дважды выпалил из хаудаха в темноту, туда, откуда прилетела жгучая мерзость. В глубине тоннеля чавкнуло и торопливо захлюпало. Хорхе торопливо переломил обрез, запихал, матерясь, в казённик свежую пару патронов и ещё два раза выстрелил. Наугад, как и в прошлый раз – разглядеть жгучую жабу с её серой бугристой, как скверный бетон, кожей в тусклом свете флуоресцирующих грибов, на фоне стены коллектора можно, разве что, по большому везению.
Хлюпанье стихло, сменившись размеренными удаляющимися шлепками чего-то массивного о грязную жижу, заливавшую трубу коллектора примерно на полфута.
- Ушла, ла мъерда дэлъ торо…[1] - Хорхе сплюнул в ил под ногами. - Этих сапо де пика сразу и не завалишь, живучие, твари.
