Словно тепло открыло во мне какую-то дверцу, дверцу, закрытую давным-давно, как и мой медальон, я вдруг вспомнила об этом пламени – только пламени, ни о чем больше, но в этот момент для меня больше ничего и не существовало. Воздух над огнем поблескивал, искрился, тысячи крошечных звездочек плясали вокруг – они не походили на искры, скорее на светлячков, и мне хотелось протянуть руку и дотронуться до одной из них, но я помнила о том, что держу куклу и мне нельзя ее отпускать.
– Подожди здесь.
Руфус пересек комнату и подошел к серебряному сундучку, стоявшему у противоположной стены.
Но и без распоряжения я бы остановилась как вкопанная. В тот момент, когда я увидела Руфуса сквозь пелену искрящегося воздуха, с ним что-то произошло. Он изменился. Это был уже не бледный мужчина в костюме директора похоронного бюро. Его волосы и прежде были темными, но теперь они сделались чернее ночи. Пиджак превратился в черный сюртук, расшитый серебряной нитью. Красота его лица потрясла меня: тонкие черты, высокие скулы, фарфорово-белая, как у моих кукол, кожа. Уши его удлинились, стали остроконечными. Но больше всего меня поразили его глаза – огромные, пурпурные, они источали свечение. То были не человеческие глаза. Я узнала его, узнала этот взгляд – но если раньше его истинный облик лишь угадывался за прежней личиной, то теперь я видела его без маски. Не осознав, что делаю, я опустилась на колени и потупилась – я больше не могла выносить эту невероятную красоту.
– О, наконец-то ты вспомнила, как надлежит вести себя со своим правителем. Тебе позволено встать.
Сейчас и его голос, доносившийся из-за языков пламени, звучал иначе: глубже, мелодичнее, а главное – величественнее. Этому голосу ничего нельзя было противопоставить.
Я медленно встала, прижимая куклу к себе, будто пытаясь защитить ее от Руфуса.
– Сир… – Я осеклась, не зная, откуда это слово вдруг взялось в моей голове. – Я тут… тоже выгляжу иначе?
Руфус тихонько фыркнул – и вновь стал напоминать человека, которого я знала.
– Ты выглядишь так же, как и всегда. И я тоже. Но благодаря фейскому пламени ты можешь осознать мой истинный облик, скрытый в этом теле. Пламя делает все, что не принадлежит царству фей, невидимым. Перед этим пламенем есть только мы. Но если ты спрашиваешь, вижу ли я тебя в твоем истинном облике, облике феи, только здесь, то как ты думаешь – как я узнал тебя в сиротском приюте?
Я прикусила губу, не отваживаясь говорить с ним.
– А у вас тут, случайно, нет зеркала? – наконец-то решилась я.
– Нет, – отрезал Руфус. – Мы пришли сюда не для того, чтобы потешить твое тщеславие, и не для того, чтобы ты упала в обморок, не готовая увидеть себя такой, какая ты есть. Мы здесь по делу.
Он вытащил из сундука большую серебряную чашу и поставил ее на огонь. Она держалась там сама по себе – висела в воздухе, без жаровни или подставки, будто так и нужно. Парящая чаша. Из кувшина – он тоже был серебряным – Руфус налил в чашу чистую воду. Я думала, что она сразу закипит, таким жарким казалось пламя, но ее поверхность осталась гладкой, даже пара не было.
– Подойди ближе, – приказал Руфус. – Но не заглядывай в чашу, пока я тебе не позволю. Она может похитить твое отражение, а ведь ты его еще даже не видела.
Я осторожно приблизилась к огню. Он не опалял меня, хотя подол моего платья почти касался пламени, и я ощущала тепло, но оно не обжигало. Мне хотелось, чтобы и кукла могла почувствовать это тепло и понять, что я всю ночь пыталась объяснить ей. Что мир может быть прекрасен. Что в нем есть любовь. Даже для нее. Но для куклы ни я, ни это пламя не существовали. Она была заточена в собственной боли, как в темнице.
– В этой чаше тебе нужно будет размочить кокон, чтобы размотать нить, – объяснил Руфус.
Я уже хотела положить туда куклу, чтобы покончить с этим поскорее, но Руфус одернул меня:
– Я еще не готов!
Я испуганно отшатнулась, прижимая к себе куклу. По крайней мере я все еще пыталась думать о ней как о кукле. В этой комнате с фейским пламенем я видела только кокон, но я знала, что внутри живет человеческая душа… Главное – не думать об этом.
– Вначале, – продолжил он, – тебе нужно будет убить душу в пламени. – Наверное, на моем лице отразился ужас, и Руфус заговорил куда мягче: – Освободить ее. Быстро и безболезненно. Мы говорили об этом. Так нужно. Не усложняй и без того сложную задачу. Вот. – Он протянул мне какой-то инструмент, немного напоминавший огромные щипцы для сахара.
Я понимала, что щипцы нужны для того, чтобы взять кокон и поднести его к огню. Моя рука дрожала, и мне не удавалось протянуть ее за щипцами, Руфусу пришлось подойти и вложить их в мою ладонь.
– А кокон… кокон не сгорит? – спросила я, будто только это имело значение.
– Нет. Этот огонь не опаляет ничего из царства фей. Но твои руки – да, это руки феи, но они из человеческой плоти. Поэтому не прикасайся к огню, он сожжет твое тело дотла за считаные мгновения.
Руфус произнес эти слова будто невзначай, не предупреждая, а просто констатируя факт, но меня бросило в холод, и я даже позабыла о тепле огня.
– Затем ты вытащишь кокон из пламени, опустишь его в чашу и подождешь, пока он начнет размокать. Как только тебе удастся вытащить хоть одну ниточку, возьми вот это веретено и намотай на него шелк. Когда справишься, подойди ко мне и отдай веретено. Ты поняла?
Судя по виду, веретено было сделано из дерева, но при этом совершенно ничего не весило. Я не знала, куда его положить, не могла же я все держать в руках – и щипцы, и веретено, и куклу… Для меня это было уже слишком. Я покачала головой. Да, я поняла, что Руфус имеет в виду, но не знала, как именно все это сделать.
Он вздохнул.
– То, что тебе прямо сейчас не нужно, можно отложить. Это не так уж и трудно! Я думаю, ты просто притворяешься глупой, чтобы оттянуть начало работы. Но я не собираюсь тебе потакать. Ты не выйдешь из этой комнаты, пока не принесешь мне шелк снов. Это приказ.
Последнюю фразу он мог бы и не произносить – я сразу это почувствовала. Он словно поставил клеймо на мое сердце. Я узнала эти чары – однажды их навела на меня Бланш, пытаясь мною командовать. Но Руфус был не так глуп, чтобы отменить предыдущий приказ новым. Он вышел из комнаты, оставив меня одну, и я услышала, как закрылась дверь. Руфус не стал ее запирать, но это ничего не меняло. Я знала, что не смогу выйти отсюда, пока не выполню свою задачу. Но, по крайней мере, он не станет неодобрительно хмыкать, увидев, как я разложила все на полу. К остальным предметам в комнате я не решалась подойти, даже к сундучку, откуда Руфус все это достал. Мне не нужно было торопиться. Руфус приказал мне все сделать, но не распорядился, как быстро я должна с этим справиться. У меня было время приготовиться, а главное – попрощаться. Как и в Комнате кукол, я села на пол (я продолжала работать на полу даже после того, как Молинье принесли мне стул и позволили расчистить место на диване). Теперь мои глаза находились на одном уровне с пламенем, и я залюбовалась его необычайным цветом и искрами, пытаясь успокоиться. Но куда важнее было успокоить бедную душу в моих руках, чтобы хоть в последние свои минуты она не боялась. Тут не было никого, кто посмеялся бы надо мной. Я могла поступить так, как считала нужным.
– Все будет хорошо, – сказала я кокону в своих руках. – Сейчас все закончится. Я с тобой. Все произойдет очень быстро, ты даже не заметишь, а потом… – Я осеклась.
Я хотела сказать «…а потом ты отправишься к Господу», но почему-то не могла этого произнести. Эта душа заслужила, чтобы я помолилась за нее в последний раз, но стоило мне только подумать о самом слове «молитва», как острая боль вспыхивала в моей голове, колющая боль, точно кто-то вогнал два кинжала мне в глаза. Я стиснула зубы. Сейчас речь шла не обо мне. Значит, нужно потерпеть. Если я только…
– Господи… – начала я, и каждое слово отдавалось невыносимой болью. – Прошу тебя… смилостивься… над этой душой…
Слезы градом катились по моим щекам, по спине ручьями лил пот, но это было не самое неприятное. Хуже всего оказалось пламя. Оно словно услышало мою молитву и окрасилось кроваво-красным. Языки его взметнулись к потолку, дернулись ко мне, и я поспешила отпрянуть, иначе огонь перекинулся бы на меня. Мои пальцы впились в кокон, я дрожала, как в лихорадке, и мне пришлось собраться с силами, чтобы произнести последнее слово:
– Аминь.
Я упала на пол, задыхаясь. Боль пронзала мое тело, каждое биение сердца – как удар плетью, но я была рада, что справилась. Еще никогда в жизни я не произносила такую короткую молитву, но впервые почувствовала, что она была услышана. Правда, не знаю, услышал ли ее тот, к кому она была обращена, или кто-то другой…
Осторожно поднявшись, я хотела закрыть кукле глаза, но у меня ничего не получилось. Сейчас я видела не куклу, а кокон, и у души, взиравшей на меня оттуда, не было ни век, ни ресниц. Я могла только зажмуриться, и именно так я и поступила. Взвесив щипцы на ладони, я перехватила их поудобнее и повела ими из стороны в сторону, приспосабливаясь. Затем осторожно подняла ими кокон, чтобы не уронить. Закрыла глаза. И погрузила кокон в пламя.
