семечко на поверхности клубники в конце обеда из восьми блюд. Однако эти биты были моим сыном, и, собранные воедино, они содержали запись его лица поздним вечером на берегу озера, где он сказал незнакомке: «
Все внутри всех».
– Сохраняйте спокойствие, – сказал Карриер. – Посмотрим, чем все закончится.
Вешать трубку при разговоре с ним каждый раз было все легче.
В Мадисон прибыл COG. Они уже приезжали раньше, несколько лет назад. В тот раз записали мое краткое выступление об использовании спектральных линий поглощения, возникающих при прохождении света через атмосферу, с целью обнаружения жизни на расстоянии квадриллиона миль. С тех пор COG превратился из поэтического слэма для ученых в главный способ, посредством которого остальной мир узнавал о научных исследованиях.
Каждое выступление происходило перед живой аудиторией и длилось меньше пяти минут. Ролики с самым высоким количеством просмотров на сайте COG-Мадисон попали на COG-Висконсин. Топы COG-Висконсин просачивались в COG-Средний Запад, затем в COG-США и, наконец, желанный COG мирового уровня. Только зрители, которые просмотрели целую минуту видео, могли проголосовать за него. Сами голосующие попадали в списки лидеров, если ставили оценки чаще остальных. Таким образом, знания демократизировались, а наука становилась зависимой от публики и раздробленной на крупицы. Мое собственное выступление не поднялось на региональный уровень, потому что тысячи пользователей пришли в ярость: как я мог говорить о Вселенной, не упоминая о Боге?
Организаторы COG MAD 2 прислали электронное письмо. Я пробежал глазами первые несколько строк и выразил свои сожаления, напомнив, что принимал участие в прошлый раз. Две минуты спустя я получил ответ, в котором разъяснялось электронное письмо, которое я прочитал слишком быстро. Они не вербовали меня. Они хотели, чтобы Робин Бирн сыграл эпизодическую роль в выступлении Мартина Карриера о декодированном нейрофидбеке.
Я был в ярости. Я пробежал четверть мили через кампус к лаборатории Карриера. К счастью, во время бега я слишком запыхался, чтобы кинуться в драку, когда нашел его в кабинете. Но мне все-таки удалось начать с оскорбления.
– Ты, говнюк тупой! Мы же договорились!
Карриер вздрогнул, но не сдвинулся с места.
– Я понятия не имею, о чем вы.
– Ты выдал COG личность моего сына!
– Ничего подобного. Я с ними даже не разговаривал! – Он вытащил смартфон и ткнул в иконку электронной почты. – Ага, вот и они. Хотят знать, не присоединюсь ли я к вашему сыну на сцене.
До нас обоих дошло. COG вышел на меня напрямую. Они попросту сделали то же самое, что уже удалось Ди Рейми и «Ова Нова». Обнаружить настоящего Джея теперь было легко, ведь столько всего случилось. Мой мальчик разоблачен. Сделанного не воротишь.
У меня тряслись руки. Я взял со стола головоломку – деревянную птичку, которую надо было высвободить из гнезда, сделанного из дюжины скользящих деревянных деталей. Единственная проблема заключалась в том, что ни одна из них не желала скользить.
– Он стал общественным достоянием.
– Да, – сказал Карриер. По его меркам это было почти извинение. Он наблюдал за моим лицом; я вспомнил, что имею дело с психологом. Я старательно доказывал самому себе, что птичье гнездо сломано и головоломку решить нельзя. – Однако он дал многим надежду. Люди тронуты его историей.
– Людей трогают фильмы о гангстерах, песни с тремя аккордами и реклама тарифных планов на сотовые телефоны. – Я снова занервничал. Это все паника. Карриер просто изучал меня, ожидая, пока я открою рот и что-нибудь скажу. – Я спрошу Робина. Никто из нас не может решать за него.
Карриер нахмурился, но кивнул. Что-то во мне ужаснуло его, и на то были веские причины. Я чувствовал себя так, словно был своим собственным сыном, которому вот-вот исполнится десять и который впервые столкнулся с взрослой жизнью.
Робин был задумчив и осторожен.
– Им нужен я или Джей?
– Им определенно нужен ты.
– Круть. Но что я должен делать?
– Тебе не нужно ничего делать. Тебе даже не нужно говорить «да», если ты этого не хочешь.
– Они хотят, чтобы я рассказал о сеансах, мамином мозге и прочем?
– Доктор Карриер опишет все это, прежде чем ты продолжишь.
– Так что же требуется от меня?
– Просто будь собой. – Слова утратили смысл в моих устах.
Он опять устремил взгляд куда-то вдаль. Мой робкий мальчик, который годами избегал контактов с незнакомыми людьми, прикидывал, насколько забавно будет раскрыть тайну жизни широкой публике, выступив на большой сцене.
За неделю до события меня одолели сомнения. Я жалел, что позволил ему согласиться на что бы то ни было. Если он потерпит неудачу, это может оставить шрамы на всю жизнь. Если преуспеет, поднимется по лестнице регионов COG и его полюбят в десять раз больше людей, чем сейчас. От обоих вариантов мне стало плохо.
Вечером накануне мероприятия – после того как Робин закончил последний за день пакет задач по математике – он пришел ко мне в кабинет, где я сидел перед стопкой непроверенных экзаменационных работ старшекурсников, энергично предаваясь прокрастинации. Он обошел стул и положил руки на мою трапециевидную мышцу. Затем выкрикнул одну за другой две команды, которые я одно время использовал, чтобы заставить его расслабиться.
– Желе!
Я позволил своему телу обмякнуть.
– Варенье!
Я снова напрягся. Мы повторили это несколько раз, прежде чем он подошел и сел боком на подлокотник кресла.
– Папа. Остынь! Все хорошо. Я же буду там с речью выступать.
Как только он лег спать, я позвонил местному организатору COG – парню, похожему на Троцкого, с которым мы с Мартином имели дело.
– У меня еще одно условие. После того как вы снимете выступление, если оно мне не понравится, вы его не опубликуете.
– Это зависит от доктора Карриера.
– Мне нужно право вето.
