он.
– И небо твердое, как камень.
Он хотел знать, что находится над небом. Я не насмехался над ним, но помочь не мог. Он расспрашивал сородичей, и над ним безжалостно издевались как его поколение, так и мое. Вот тогда-то он и поклялся, что будет сверлить.
Я не пытался отговорить его от такого решения. Я думал, он наиграется с идеей за несколько миллионов макро-ударов, и на этом все закончится.
Он воспользовался остроконечным концом длинной, прямой и нагретой раковины наутилоида. Работа была невыносимо скучной. Потребовалось много миллионов ударов сердца, чтобы его дыра достигла глубины одного вытянутого щупальца. Однако обломки падали с высоты, а такого на Нитаре еще не видели. Дыра сделалась предметом шуток, объектом подозрений и средоточием новых религиозных культов. Поколения сменяли друг друга, наблюдая за его бесконечно малым прогрессом. Сын продолжал сверлить – перед отходом ко сну в его распоряжении была прорва времени.
Спустя десятки тысяч жизней он достиг пустоты за небосводом – и, учинив революцию настолько ураганную, что на Нитаре ничто ее не пережило, мой сын открыл «лед», «кору», «воду», «атмосферу», «звездный свет», «западню», «вечность» и все, что лежало за «пределом».
Робин был сам не свой из-за нашей поездки в Вашингтон. Я направлялся туда, чтобы помочь спасти поиск жизни во Вселенной. Мой самый преданный ученик должен был меня сопровождать.
– Я кое-что приготовлю, хорошо?
Он не сказал мне, что именно. Так или иначе, будучи законным наставником Робина, я всегда искал что-нибудь получше унылых материалов по обществознанию, которые нашел в Интернете («Как экономить деньги?»; «Что такое прибыль?»; «Мне нужна работа!»). Экскурсия в столицу нашего государства, связанная с темой гражданских прав и обязанностей, да еще и с подготовкой самодельных материалов, казалась именно тем, что нужно.
Он заставил меня ждать в машине, а сам отправился в магазин художественных принадлежностей со всеми своими сбережениями. Вышел через несколько минут, прижимая к груди пакет. Когда мы вернулись домой, Робби с ловкостью белки спрятал сокровища в своей комнате и принялся за работу. На его двери появилась табличка. Его пузатые буквы становились с каждым сеансом все более небрежными и похожими на почерк Али.
РАБОЧАЯ ЗОНА
ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН
Я понятия не имел, что он задумал, кроме того, что для этого требовался рулон белой оберточной бумаги шириной восемнадцать дюймов, слишком громоздкий, чтобы его можно было спрятать. Мои вопросы привели только к строгим предупреждениям не совать нос не в свое дело. Итак, мы вдвоем подготовились к совместной экскурсии. Пока сын работал над своим секретным проектом, я репетировал речь, с которой собирался выступить перед Независимой контрольной комиссией Конгресса.
Задача перед Комиссией стояла простая: определить, будет ли человечество отвечать на самый древний и сложный вопрос в мире или отвернется от него. Вот уже несколько дней десятки моих коллег предоставляли свои заключения в связи с предполагаемым проектом НАСА «Искатель планет земного типа». У нас была понятная цель – спасти телескоп от гильотины Подкомитета по ассигнованиям и сделать так, чтобы земляне через несколько лет сумели заглянуть в близлежащий космос и увидеть там жизнь.
Власть имущие не проявляли желания поохотиться за другими Землями. Главы контрольной комиссии пригрозили отправить нашего «Искателя» на растущее кладбище аннулированных проектов НАСА. Однако ученые на трех континентах отказывались от притворной беспристрастности и выдвигали всевозможные аргументы в пользу исследований. Вот так сын мошенника, парень по прозвищу Бешеный Пес, который начал свою жизнь с чистки отстойников, оказался в самолете, летящем в округ Колумбия, намереваясь выступить в защиту самой мощной пары очков за всю историю человечества. И мой сын отправился со мной, потому что у него была своя война.
Робби поспешил по проходу впереди меня, сияя и приветствуя пассажиров. Он отчитал меня, когда я положил его сумку в отсек для ручной клади над головой.
– Осторожнее, папа! Не раздави!
Он хотел место у окна. Он наблюдал за грузчиками и наземными работниками аэропорта, как будто они строили пирамиды. Схватил меня за руку во время взлета, но успокоился, как только мы поднялись в воздух. Во время полета очаровал обслуживающий персонал и рассказал бизнесмену справа от меня о «нескольких славных некоммерческих организациях», которые тот, возможно, захочет поддержать.
Нам пришлось сделать пересадку в Чикаго. Робин рисовал людей в зоне вылета и дарил им портреты. Трое детей в другом конце вестибюля перешептывались друг с другом и тыкали пальцем, как будто впервые в жизни встретили мем во плоти.
Во второй раз он лучше справился со взлетом. Когда мы прорвались сквозь облака, заходя на посадку, он прокричал сквозь шум двигателей:
– Обалдеть! Памятник Вашингтону! Прямо как в книге!
Сидящие рядом с нами засмеялись. Я указал за спину.
– А вон там – Белый дом.
Он ответил чуть тише:
– Вау. Такой красивый!
– Три ветви власти? – уточнил я.
Он вытянул палец, отвечая на мой выпад.
– Исполнительная, законодательная и… та, где судьи.
Мы увидели Капитолий из такси по дороге в отель. Робби испытал благоговейный трепет.
– Что ты им скажешь?
Я показал ему подготовленную речь.
– Они будут задавать вопросы.
– Какие?
– О, они могут спросить что угодно. Почему стоимость «Искателя» продолжает расти. Что мы надеемся обнаружить. Почему мы не можем отыскать жизнь каким-нибудь более дешевым способом. Что изменится, если телескоп не построят.
Робин выглянул в окно такси, восхищаясь памятниками архитектуры. Машина замедлила ход, когда мы въехали в Джорджтаун и приблизились к отелю. Робби помрачнел, как тучка, пытаясь разрешить мой политический кризис. Я поправил ему волосы, как обычно делала Али, когда мы втроем выходили на публику. И тут вдруг почувствовал, что мы странствуем на маленьком суденышке, и то пробирается через столицу правящей глобальной сверхдержавы, расположенной на побережье третьего по величине континента маленького скалистого мира, который находится недалеко от внутреннего
