края обитаемой зоны карликовой звезды G-класса, а от нее лишь четверть пути до края плотной, большой, спиральной галактики с перемычкой, дрейфующей через рассеянное локальное скопление звезд в мертвом центре Вселенной.
Мы въехали на кольцевую подъездную дорожку отеля, и таксист сказал:
– Прибыли. Гостиница «Комфорт Инн».
Я вставил карточку в считывающее устройство, и денежные единицы потекли с серверной фермы, приютившейся где-то в тающей тундре северной Швеции, в виртуальные руки таксиста. Робби вышел, достал свою сумку из багажника, посмотрел на очень скромный сетевой отель и уважительно присвистнул.
– С ума сойти. Заживем как короли. – Он не позволил швейцару забрать багаж. – У меня там важные штуки!
Он снова присвистнул в очень простой комнате на девятом этаже с видом на реку Потомак. Его урок обществознания раскинулся внизу радиальными бульварами. Робин приложил руку к оконному стеклу и оглядел открывающиеся перспективы.
– Приступим!
На втором этаже Музея естественной истории мы так и не продвинулись дальше Зала костей. Парад скелетов мертвой хваткой вцепился Робину прямиком в ствол мозга. Мой сын стоял со своим альбомом перед витриной с окунеобразными, воспроизводя в деталях изгиб и острие каждого ребра. Я не мог перестать пялиться на него с другого конца зала. Одетый в свободную ветровку и мешковатые джинсы, он выглядел старейшиной одной из тех крошечных древних кочевых рас, которые миллиарды лет вели историческую хронику, создавали летопись планеты, некогда процветающей, но ныне исчезнувшей без следа.
Мы нашли ресторан, где обслуживали травоядных, и вернулись в отель пешком. В номере Робби опять глубоко задумался. Он сидел на краю кровати, сложив ладони перед лицом.
– Пап, я хотел подождать до утра, прежде чем покажу тебе, – но, наверное, стоит сделать это сейчас…
Он подошел к своему багажу и вытащил рулон оберточной бумаги, чуть помятый после путешествия. Робби положил его на пол в ногах кроватей, придавил подушкой один загнутый конец и развернул. В растянутом виде баннер оказался длиннее, чем наш совокупный рост. И он был изрисован красками, фломастерами и чернилами всех цветов. По всей длине бежали слова:
ДАВАЙТЕ ИСЦЕЛИМ НАНЕСЕННЫЕ НАМИ РАНЫ
Робби заполнил свиток яркими, дерзкими рисунками. Кажется, это была еще одна вещь, которой он научился непосредственно у Али, ведь та трудилась над таким большим холстом, что я даже не мог его увидеть целиком. Каждую букву окружали существа, как будто нарисованные более зрелой рукой. Белели заросли кораллов acropora cervicornis. Птицы и млекопитающие бежали из горящего леса. Десятидюймовые медоносные пчелы лежали вдоль нижней части баннера, задрав лапки, с крестиками в глазах.
– Предполагается, что это гибель опылителей. Думаешь, люди поймут?
Я ничего не думал. Я не мог произнести ни звука. На самом деле он и не ждал ответа.
– И все-таки нельзя вгонять людей в депрессию. От этого они просто пугаются. Надо показывать им и что-то хорошее.
Он поднял один конец баннера и велел мне схватиться за другой. Мы перевернули свиток. Если лицевая сторона была адом, то оборотная представляла собой идиллию. На этот раз слова заполняли середину пространства, в два ряда:
ПУСТЬ ВСЕ СУЩЕСТВА
БУДУТ ИЗБАВЛЕНЫ ОТ СТРАДАНИЙ
Создания теснились с обеих сторон: покрытые перьями и мехом, колючие, звездообразные, с длинными ушами и с плавниками, громоздкие или гладкие и обтекаемые, симметричные, ветвящиеся, радиальные, ризоматичные, известные и неизвестные, в неистовом разнообразии цветов и форм, заполняющие пространство от густой зелени лесов до океанской синевы. Сеансы с отпечатком мозга Али сделали его художественный стиль более выразительным, освободили руки и глаза.
Он посмотрел на работу сверху вниз, представляя, как она выглядела со стороны.
– Я не знал, как пишется «разумный».
– Мог бы спросить меня.
– Но тогда ты бы догадался.
– Робби. Так даже лучше.
– Правда? Будь честен, папа. Я хочу только честности.
– Робби. Я же тебе сказал.
Он посмотрел вниз, прищурившись. Покачал головой.
– Если бы люди только поняли, что мы все миллиардеры.
Он вытянул руки перед собой, как будто они были полны зародышевой плазмы и прочих сокровищ.
– Что ты хочешь с этим сделать?
– О, да. Я подумал, что после того, как ты закончишь разговаривать с комиссией, мы могли бы развернуть это где-нибудь снаружи, на фоне крутых зданий, и попросить кого-нибудь сфотографировать. Если загрузить фотки, используя мое имя для тегов, когда люди будут искать то дурацкое видео со мной, они найдут кое-что получше.
Мы свернули рулон, приготовились ко сну. В темноте гостиничный номер мерцал десятками светодиодов непонятного назначения. Лежа на двух односпальных кроватях, мы чувствовали себя так, словно находились в командном центре исследовательского судна с варп-двигателем, которое ненадолго прервало бесконечную исследовательскую миссию и замерло посреди звезд, как животное у водопоя.
Голос моего сына пробился сквозь тьму.
– Эти люди… они настоящие?
– Какие люди, дружище?
– Все те, которые постили видео со мной.
В его голосе прозвучал академический интерес. Моя душа ушла в пятки, а голова закружилась.
– А что насчет них?
– Сколько из них просто смеялись надо мной?
Комната гудела на полудюжине разных частот. Любой ответ казался бесцеремонным. После очень долгой паузы я наконец-то сказал ему:
– Люди, Робби. Они проблематичный вид.
Он подумал. Взвесил, что значит стать общественным достоянием. Его лицо помрачнело.
– Робби. Мне так жаль. Я совершил большую ошибку.
Но при свете
