- Ах, вот оно что! – разгадал дело века дядя Алекс. – Он тут стоит у выключателя и просто манипулирует мной! Знает ведь мои недостатки…
Гай поманил рукой его к выходу, намекая на то, что обещания надо выполнять. И Вингерфельдт, вздохнув, поплёлся за ним, как послушная собака, бросив жалостливый взгляд на Нерста. Альберт с усмешкой проводил своего босса, и Гезенфорд уже не смог удержаться:
- Опять он улыбается, этот нехороший человек! Смотри, Алекс, он ещё доберётся до тебя…
Они вышли в небольшой коридор, где Гай пустился в свою длинную лекцию о делах всей компании. Он рассказывал долго, словно профессором был он, а не Вингерфельдт, специально растягивая слова. Дядя Алекс слушал в пол-уха, думая уже о том, как бы поскорей отмазаться от своего чересчур настырного работника, как вдруг валлиец резко перескочил с одной темы на другую:
- Так что там, с умывальником-то?
- Да… - вздохнул Алекс, подбирая нужные слова. – Хочу, чтобы мои подчинённые меня лучше слушались.
- А вчера «подчинённые» были самыми близкими людьми после домочадцев.
- То было вчера, - грустно произнёс Вингерфельдт, и разговор вновь перетёк в нудное русло.
Николас всё это время посвятил своим размышлениям, и потом уже, когда опомнился, осознал, что половину пути прошёл как машина, на автомате. Не найдя ничего путного, он не нашёл ничего лучшего, как пойти к лаборатории дяди Алекса. Зачем именно туда – это уже совсем другой вопрос. Кстати, вопли несчастного Гая донеслись и до уха серба, и на миг ему показалось, что наступил Апокалипсис. Правда, последнее, наверное, было у всех находящихся в здании, на уме. Вингерфельдта он нашёл быстро – да его и искать не надо, благо лаборатория никогда не пустовала. Одержимость наукой просто не знала границ…
- Чего пришёл? – спросил, даже не оборачиваясь, Нерст, протирая новые подопытные стеклянные сосуды. Дядя Алекс хитро усмехнулся, закуривая очередную сигару.
- Слушай-ка, мой друг, а не выйти ли тебе покурить? – обратился Вингерфельдт к Альберту.
- Я не курю, - под грозным взглядом магната он всё же сдался, - но выйду.
- Вот и замечательно, - качнул головой изобретатель, кивнув Николасу головой на стул Нерста.
Серб с опаской обозрел стул и спросил:
- Я надеюсь, он не наэлектризован?
- Ну, Нерста же не взял. Хотя его даже яды не берут, - в задумчивости протянул дядя Алекс. А затем вспомнил, зачем позвал Николаса, и с живостью ринулся навёрстывать упущенное ранее время, отдавшись полностью беседе. – Ты Твена читаешь?
Вопрос несколько поразил серба, и он приподнял брови от удивления. Но ответил быстро, стараясь не смотреть Вингерфельдту в глаза, ибо взгляд этих холодных глаз был просто обжигающим.
- Да, читал. И не так давно…
- Конечно не так, тебе и лет от роду немного, – Дядя Алекс умолк. Потом продолжил, достав таинственно из кармана какую-то бумагу. – Понравилось?
- Ещё как. Его книги вернули меня к жизни во время болезни, - Николас с ещё большим интересом оглядывал могучую фигуру магната.
- Тогда тебе это будет интересным, - и он протянул ему бумагу. – Я состою уже несколько лет в переписке с этим писателем, а вот этот умник, что вышел несколько минут назад, говорят, даже встречался с ним. Я не знаю, правда ли это, Нерст ничего о себе не рассказывает. Можешь написать мистеру Клеменсу письмо. Ты ведь понял, о чём я? Сейчас в моде писать письма. Кто знает, может эта переписка ещё сослужит тебе неплохую службу – время сейчас такое, нам сейчас враги не нужны. А тут ещё эта Уолл-стрит с их местным чудищем…
- Каким? – заинтересовался Николас, разворачивая бумагу, и обнаружил в ней письмо Самюэля Клеменса. Он немного оторопел.
- Да, ерунда всё это… Е-рун-да! Меня иногда заносит. Забудь. И пиши письмо мистеру Клеменсу.
Николас кивнул головой и благополучно унёс это письмо с собой. Хорошо иметь такие связи, как того же Вингерфельдта, который в свою очередь протянул свои руки по всему миру покрепче железных дорог и телефона. Этим же вечером серб посвятил весь вечер этой бумажке, и быстро прочитав её, стал писать письмо. Надо что-то написать… Но что написать? Впрочем, идеи не заставили себя долго ждать, и вскоре получилось довольно объёмное письмо.
Серб предвкушал дальнейшего развития событий. С трепетом в душе он кинул письмо в почтовый ящик через несколько дней. Дойдёт ли оно до адресата? Пришлют ли ответ? Да, как же это всё интересно. Николас спокойно отправился привычной дорогой в Университет, а затем всё по старому сценарию: работа, учёба, и вновь спать… Николаса давно интересовало, как так получилось, что немец (Вингерфельдт), не имея никакого образования, проник в верхушку самого престижного университета. Но это осталось тайной за семью печатями, хотя, следует добавить, сам дядя Алекс, к примеру, лекции всё же давал, но и то, через силу. Какой там Университет! У него лаборатория под боком, и хоть грянь Мировая война, ничто ему не сможет помешать.
Декабрьские дни начинались особенно сурово в Праге. Несмотря на весь относительно благоприятный климат, снег выпал рано, и скоро все улицы превратились в коридоры ледяного дворца, а изображения окружающего мира играли на льду, особенно хорошо отражаясь на солнце, долгом которого было освещать всю эту играющую хрустальную композицию в виде сосулек на деревьях и ледяных каплях на деревьях.
Несколько иначе эти дни проходили для Морица Надькевича. Он не видел всей этой красоты порой, посвящая себя целиком отданному делу. Как он сам любил выражаться, что это такая важная работа, от которой нельзя ни в коем случае отвлекаться. По сути, он был прав, и телеграф вовсе не был простой детской игрушкой, не имеющей никакого смысла. Что бы там не творилось на улице, здесь. В этом помещении жизнь проходила абсолютно одинаково. Стучало перо, не пропуская ни одного символа – да поди, пропусти – и плакала твоя работа. А этому пареньку работа была важна – она содержала и его, и родителей. Вот в чём весь смысл-то.
Порой он работал в тишине, брал ночные часы, часть из которых всё же умудрялся употреблять на личные нужды. Надькевич так же с простотой и лихостью, свойственных ему, одновременно доставал Нерста, читал какие-то книги… и не пропускал ни одного слова. Таков уж был сей парадокс. Но дальше ещё интереснее – несмотря на разгоревшуюся войну между ним и Нерстом, Академик ни разу не рисковал пойти против него. Чем это мотивировалось – так и осталось тайной за семью печатями, а Мориц продолжал испытывать терпение Альберта, у которого, впрочем, его было очень даже много.
Надькевичу ещё повезло – на работу он попал случайно, зато теперь вполне заслужил право находиться в этом маленьком сообществе ближайших к Вингерфельдту людей. Дядя Алекс говорил, что позже употребит его на более полезную работу, стоит только подрасти Морицу. А пока стучало перо, крутился валик телеграфа, а на улице звенела вьюга… Полностью однообразные и ничем не оправданные дни. А Надькевич не жаловался, продолжая продумывать, как можно поиздеваться над Нерстом, когда он выходил из лаборатории. Почему именно Альберт стал потенциальной жертвой нападок? Так уж бывает, что холодные и опасные люди всегда привлекают внимание прежде всего простой и логичной причиной: когда начинаешь против них строить козни, это добавляет адреналина – ибо ты никогда не знаешь, чем это всё для тебя закончится. Вот и здесь так же. Тем не менее, Академик всё же внушал какое-то уважение, и несколько боязнь в душе, особенно когда злился. Тогда его лицо напоминало ощетинившегося тигра, но разозлить его было не так уж просто, хотя и возможно – Нерст был довольно нервным человеком. Всё же остальное время он был человеком безобидным, избегающим общества.
Телеграфисты – ещё одно романтическое течение этого хорошего времени. Во всём мире можно было отличить этих весьма необычных на вид людей, чем-то напоминающих хулиганов: кепка – всегда набекрень, небрежная походка морского волка, поспешность в делах и решениях, во рту порой табак, работу выполняют с прилежанием. Не всем удавалось попадать в это общество романтиков – но вот Алекс и Надькевич – особые случаи….
Вновь крутится валик телеграфа. Эх, и почему именно эта работа? Но ведь нужен же телеграфист в компанию – дядя Алекс сам был свидетелем того, как важно вовремя получать быстрые сообщения. Да, Вингерфельдт вошёл в историю, как самый быстрый телеграфист, хотя у него ещё вся жизнь впереди, а ему, Морицу, вряд ли суждено добиться таких же громоподобных успехов. Ну, какой из него скорописец? Хотя ладно, работа есть – и то хорошо. Всем компаниям Вингерфельдта (а их было пожалуй больше, чем в мире упоминаний имени Нобеля), надо было держать связь между собой. Порой они попадали в такие ситуации, где всё решала лишь скорость. И это всё взвалили частично на Надькевича. Здесь, в Праге была прямая связь, полезная в чрезвычайных ситуациях, ибо последние случались довольно часто, и нужна была страховка. Один раз одна из компаний попала в осадное положение – но выручать же надо. И лишь через несколько дней пришла помощь. И так бывает. И за биржей следить надо – чтобы акции компании не упали, а наоборот… Хм, кто же там на бирже-то умничает? Да, Витус. Бесполезный в компании, но нужный в финансовых делах – таким он и был. Здесь каждый имеет и недостатки, и таланты. А иначе их бы попросту тут не было. Компании периодически отсылали какие-то известия со всех концов света, и всё на телеграфы, одним из которых был и этот, стоящий в так называемой зале.
