Мой стражник встревожился.
— Но мессер Джулиано приказал… — Я заулыбалась еще лучезарнее.
— Чтобы я оставалась в комнате. Знаю. Но он сказал, что если я проголодаюсь, то беды не будет, если я пройду на кухню. Кроме того, мне наскучил Петрарка. Я хотела взять другую книжку в библиотеке.
— Вам принесут еду — какую захотите. Если назовете книгу…
— Но я ведь не знакома с библиотекой, поэтому не представляю, что там можно найти. — Я перешла на просительный тон. — Пожалуйста. Я отлучусь всего на минуту.
— Ну что ж… — неохотно произнес он. — Но я со всем уважением должен вас попросить долго не задерживаться. Мессер Джулиано никогда не простит меня, если сейчас вернется, а я даже не смогу сказать, где вы находитесь.
Он проводил меня до выхода и, задержавшись на пороге, тихо отдал приказание двум стражникам. Идя по коридору, я слышала, что один из них следует за мной на почтительном расстоянии.
Я спустилась вниз, где также несли службу вооруженные стражники. Разумеется, у меня не было ни малейшего желания посещать кухню. Я просто хотела отвлечься немного. Поэтому и вышла во двор.
Там все осталось, как я помнила: в самом центре стояла по-девичьи изящная бронзовая фигура Давида работы Донателло, а рядом — каменный бюст Платона. Но много древних произведений исчезло, и мне сразу бросилось в глаза, что на месте нет терракотовой скульптуры старшего Джулиано.
Я была наслышана о знаменитых садах Медичи и знала, где они расположены. Пройдя меж двух колонн, соединенных аркой из серого камня, я пересекла галерею и оказалась у другого выхода из здания.
Здесь я и увидела регулярный сад, занимавший по размерам одну треть площади огромного дворца. В центре ярко-зеленой лужайки скрещивались две вымощенные плитняком тропы, обсаженные фруктовыми деревьями в кадках. Между деревьями располагались розовые кусты, колючие ветви которых были подстрижены в преддверье зимы. За кустами на тщательно отмеренном одинаковом расстоянии стояли на высоких пьедесталах статуи в натуральную величину. Мне сразу бросилась в глаза фигура Юдифи, иудейки, вцепившейся одной рукой в волосы поверженного врага, Олоферна. Другой рукой она сжимала огромный меч, готовясь нанести последний удар, снести Олоферну голову с плеч, завершив тем самым свою жестокую миссию.
А рядом со стеной были аккуратно сложены горы оружия и амуниции: щиты, шлемы, булавы, мечи, кинжалы и копья, напомнившие мне шедевр Уччелло.
Зрелище навеяло ужас: выходит, все это время Медичи готовились к войне.
Я подняла взгляд на небольшую группу воинов, стоявших неподалеку. До этой минуты они о чем-то лениво беседовали, а тут вдруг замолчали и уставились на меня с любопытством и весьма недружелюбно.
«Возможно, — сказала я себе, — это просто дело рук Пьеро — результат его неуверенности и недоверия, вроде тех воинов Орсини, что поджидали его у городских ворот Сан-Галло. Джулиано мог с самого начала не одобрить такой шаг или счесть его неуместным».
Тем не менее, я подошла к горе ножей и осторожно вынула из нее заправленный в ножны кинжал — самый маленький из тех, что там были. Мужчинам это не понравилось; один из них даже двинулся вперед, чтобы остановить меня, но другие его задержали. В конце концов, я теперь была одной из Медичи.
Вынув кинжал из ножен, я рассмотрела его в гаснущем солнечном свете. Чистейшая сталь, заточенная с обоих краев, острый как бритва кончик. Я спрятала кинжал обратно в ножны и, переведя дыхание, устроила его во внутреннем кармане накидки.
Охранник, следовавший за мной из дома, поджидал меня, стоя под аркой. Я с вызовом посмотрела на него, понимая, что он видел, как я взяла оружие. Охранник не сказал ни слова.
Я позволила ему проследовать за мной в библиотеку. Больше никакого Петрарки, я хотела взять что-то бесстрастное, сухое — чтение посложнее, чтобы отвлечься от всех неприятностей. На этот раз я выбрала учебник латыни. Если все пойдет, как задумано, — если удастся примирить синьорию и Пьеро, — то я должна улучшить свои знания классики, так как мне предстоит общаться со многими учеными людьми. Не могла же я подвести собственного мужа, выказывая себя безграмотной простолюдинкой, ко всему прочему меня уже сейчас беспокоила мысль, как произвести впечатление на свою новую невестку.
Я вернулась к себе в комнату и закрыла дверь, успокоив тем самым стражников. Сняв накидку, я перебросила ее через стул и уселась у огня. Книга предназначалась для детей. Я открыла ее и прочла: «Video, vides, videt, videmus, videtis, vident… Я вижу, ты видишь, он видит, и так далее». Будь я спокойна, я бы быстро перелистывала страницы, но сейчас мои мысли блуждали, и я просто тупо смотрела на слова. Потом, чтобы хоть как-то сосредоточиться, принялась читать вслух.
Я пробубнила всего несколько минут, когда меня прервал звук, донесшийся из окна: низкий меланхоличный звон колокола, который в народе называли «коровьим», потому что он очень был похож на мычание стада.
Именно этот колокол собирал всех жителей Флоренции на площадь Синьории.
XLVII
Я выронила книгу, подбежала к окну и распахнула ставни. Еще не окончательно стемнело, и я уставилась вдаль, стараясь разглядеть площадь Синьории. Колокол зазвучал чаще. На моих глазах слуги высыпали из всех домов на улице, чтобы узнать, в чем дело, а прохожие останавливались и оборачивались к площади. Небольшой отряд вооруженных людей поспешно покинул наш дом через главные и боковые двери, закрываясь щитами и сжимая в руках обнаженные мечи.
Я судорожно пыталась найти всему объяснение. Очевидно, горожан созывали на площадь. Я надеялась, это делается не для того, чтобы отметить падение Пьеро. Вполне возможно, горожан призывали отпраздновать его триумф.
Я высунулась из окна и, как все мои соседи, ждала какого-нибудь знака. Прошло много томительных минут, прежде чем мы услышали, как с востока и юга на нас катится тихий далекий рокот. И тут порыв ветра принес с собой один-единственный клич — ясный и четкий.
«Popolo е liberta! Popolo е liberta!»
Я сразу вспомнила о мессере Якопо, который выехал верхом на главную площадь в тщетной попытке поднять людей под своими знаменами. Только сейчас на той же самой площади был мой муж с братом — и их попытки были столь же тщетны.
Я вспомнила, как из могилы выкопали раздувшийся труп мессера Якопо и протащили по улицам города.
Под моим окном началась суматоха: слуги поспешно возвращались во дворцы, захлопывая за собой двери, а пешеходы начали разбегаться — кто бежал на шум, а кто от него.
Я оторвалась от окна и быстро надела накидку. Других вещей я сюда не привезла, поэтому больше брать мне было нечего, но, дойдя до двери, я остановилась. Вернувшись к столу, открыла ящик, нашла письмо Леонардо и бросила его в огонь.
«Пойдешь к Джованни», — перед уходом велел мне муж.
Я бросилась в соседнюю комнату и обнаружила, что стражников и след простыл. Тогда я метнулась в коридор и увидела, что навстречу мне бежит Микеланджело. Позабыв о своей застенчивости, на этот раз он прямо смотрел мне в глаза. Мы остановились, едва не столкнувшись; он, как и я, запыхался.
— Где Джулиано? Он уже вернулся? — выпалила я.
Микеланджело заговорил одновременно со мной.
— Мадонна, вам нужно бежать! Ступайте скорее к Джованни!
— Джулиано…
— Я не видел его. Думаю, он не вернулся. Но я знаю, он хотел, чтобы вы присоединились к его брату.
Схватив меня за локоть, он повел меня вниз по лестнице, через двор, потом вверх по другой лестнице. Он тащил меня быстрее, чем я успевала бежать; дважды я наступала на собственные юбки.
Когда мы дошли до места, Микеланджело распахнул двери. Джованни неторопливо и спокойно отдавал распоряжения двум слугам, куда нести упакованные сундуки. Только когда он поднял на нас глаза, я увидела, что он нервничает, но голос его звучал ровно.
— В чем дело? — раздраженно, почти враждебно, спросил он. Видимо, ему не понравилось, что его перебили.
— Вы должны позаботиться о мадонне Лизе, — отрывисто ответил Микеланджело с явной неприязнью. — Вы обещали брату. С вами ей будет безопаснее, чем со мной.
— Ах да. — Щелкнув пальцами, Джованни отпустил слуг, побагровевших от тяжелой ноши. — Разумеется.
Микеланджело повернулся ко мне.
— Молю Бога, чтобы мы встретились вновь, при лучших обстоятельствах. — Сказав это, он поспешно ушел.
Джованни выглядел безукоризненно в алой сутане и красной бархатной шапочке, он был тщательно выбрит и ухожен, словно готовился к встрече с высокородным гостем. Со мной он притворяться не стал — был слишком расстроен, а может быть, и напуган. Кардинал зло уставился на меня — я была помехой, ошибкой.
— Ступайте складывать вещи, — сказал он. — Я пошлю Лауру помочь вам.
Я ни на секунду не поверила ему. Просто показала на свое одеяние.
— Других вещей у меня нет. Это все, что я привезла с собой.
Что было правдой, если не считать то невзрачное коричневое платье, которое я носила по настоянию отца и от которого теперь с радостью избавилась.
