Механикам удалось, наконец, пустить в ход аварийную динамомашину.
Сегодняшний вечерний аврал проводили уже при электрическом свете.
29 октября. Несчастный и в то же время счастливый день. Сегодня мы потерпели большое поражение: во время глубоководного измерения оборвался и ушел на дно трос длиною в 1800 метров, с таким трудом сплетенный Буториным и Гаманковым. Но это поражение многому нас научило, и мы не отчаиваемся: все расчеты оправдались, все самодельные механизмы действовали исправно, все люди работали умело, и только несчастная случайность сорвала успех наблюдения. Значит, мы сумеем в конце концов наладить глубоководные измерения, хотя для этого придется затратить еще очень много сил и энергии...
Как ни измучились мы на вчерашнем аврале, сегодня все встали очень рано. Судно украсили флагами в честь двадцатилетия ленинского комсомола, воспитанниками которого является большинство из нас. Наскоро позавтракали и в 9 часов утра взялись за работу. Прерванный на ночь аврал возобновился.
При ярком свете двух восьмиламповых электрических люстр, повешенных механиками над льдом, мы долбили лед, взрывали его аммоналом, опять долбили. Но снизу беспрерывно всплывали подсовы, и, в конце концов, после двухчасовой работы пришлось отступить. Мы отошли на 30 метров от левого борта и начали пробивать новую майну, - здесь лед был тоньше.
К 2 часам дня майна была вырублена. Мы установили над ней прочные деревянные козлы и подвесили к ним еще один блок-счетчик. Теперь трос тянулся к майне от лебедки через два блока, укрепленных на шлюпбалке и на козлах. Показания счетчиков взаимно контролировались. На конец троса были подвешены три массивные гири от лота Томсона общим весом около 36 килограммов, - мы рассчитывали, что эти гири помогут уловить момент касания дна: сразу же, как только они лягут на грунт, натяжение троса должно ослабнуть. Кроме того, на гирях должно было задержаться хоть немного грунта со дна океана.
И вот подошла минута, к которой мы так долго и упорно готовились. Короткое инструктивное совещание, и все расходятся по своим местам. У проруби стоят Буйницкий, Соболевский и Бекасов, вооруженные крючьями из толстой медной проволоки. Пока, трос опускается, они будут оттягивать его этими крючьями, силясь наощупь уловить критический момент касания дна; к сожалению, мы пока не придумали прибора, который регистрировал бы этот момент автоматически.
У шлюпбалки с такими же крючьями стали Андрей Георгиевич, Шарыпов и Гетман. Механики следят за работой двигателя и динамомашины. Буторину и Гаманкову - главным героям этого дня - доверен самый почетный и ответственный поет: они собственноручно будут травить на дно океана сплетенный ими трос. Наконец я командую в мегафон:
- Начали!
Андрей Георгиевич засекает стрелку секундомера - 16 час. 05 мин. 00 сек. С сосредоточенным, серьезным лицом Буторин отпускает тормоз, и раздается Знакомый скрежет ле бедки. Тонкий металлический канатик медленно уползает под воду, тускло поблескивая при свете электрических ламп. С каждой тысячей метров он натягивается все больше - к тяжести подвешенного груза прибавляется собственный вес троса. Буторин и Гаманков, чередующиеся у лебедки, с каким-то умоляющим выражением глядят на эту тоненькую нить, сплетенную их руками из сотен разнокалиберных кусков. Сколько сил, энергии, труда вложено в каждый метр троса!
Волнение боцмана и матроса невольно передается каждому из нас. Даже Полянский, не имеющий прямого отношения к глубоководным измерениям, топчется возле лебедки и нервно щиплет себя за бороду. Неужели же оборвется?
Но нет, пока все идет хорошо. На барабане осталось всего несколько витков троса, а наши контролеры, вооруженные медными крючьями, все еще не почувствовали ни малейшего ослабления тяжести.
Еще один оборот. Ещё... Еще... Лебедка останавливается.
- Трос весь! - говорит Гаманков.
- Двадцать семь минут тридцать две секунды, - откликается Андрей Георгиевич, посмотрев на часы.
- На счетчике четыре тысячи сто метров! - кричит со льда Буйницкий.
Но трос натянут всё так же туго. Значит, груз не достиг дна. Мы не предполагали, что океан так глубок в этом районе, и не подготовили запасного троса. Обидно, что первое измерение не даст точных результатов. Но сейчас уже ничего не поделаешь. В 17 часов Трофимов включает рубильник, и электромотор начинает вращать барабан в обратном направлении. Трос медленно выходит из воды. Он быстро обледеневает.
И вдруг мотор заработал с большой легкостью, - натяжение груза резко уменьшилось. Тягостная догадка поразила каждого: под водой произошел обрыв. Еще немного - и трос начал болтаться в проруби, как конец колодезной веревки, хотя по расчету внизу должно было оставаться около 2000 метров проволочного канатика.
В 17 часов 33 минуты из майны вынырнул обледенелый обрывок. На дне океана остались 1800 метров троса и груз. Гаманков побледнел. Буторин держался крепче, но и он был взволнован. Да и все мы переживали эту потерю не меньше, чем они.
Однако никто не обмолвился ни словом о том, что наши труды пропали зря. Наоборот, только теперь, после первого - пусть и неудачного опыта, каждый наглядно увидел, что наша затея реальна. Лебедка и мотор работали исправно, счетчики давали, точные показания, трос выдержал всю тяжесть груза, и только какое-то недостаточно прочное сплетение в последний момент не выдержало. Значит, опыт можно повторить, если будет подготовлен новый, более надежный трос...
Опять оборван трос!
Осмотр оборванного конца троса показал, что нас подвела так называемая «колышка», - при опускании троса образовалась запутанная петля, она не распрямилась, и волокна троса работали не на растяжение, а на излом, что значительно уменьшило их сопротивление. Результат - обрыв.
Вечером - еще одно происшествие, потребовавшее напряжения сил и нервов. Только что кончился ужин, как вдруг послышались крики: - Пожар! Пожар!..
Это Недзвецкий, вышедший зачем-то из кают-компании к себе, услышал резкий запах гари из лазарета и поднял тревогу.
Мы все выскочили из-за стола и бросились в каюту доктора. Оказывается, в колене трубы, отводящей дым из камелька кают-компании и обогревающей лазарет, загорелась сажа. Труба раскалилась, и деревянная переборка начала тлеть.
Огонь потушили в течение пяти минут. Действовали дружно и организованно: трубу вытащили, тлеющие, обуглившиеся доски залили водой. Очень помогло то, что Алферов притащил из машинного отделения большую спринцовку, - действуя ею как насосом, он быстро сбил пламя.
В общем, праздник прошел совсем непразднично. Все устали и измучились. Завтра надо будет устроить выходной день. А потом с новыми силами возьмемся за работу: ведь сегодня на торжественном партийно-комсомольском собрании, созванном поздно вечером, мы обязались, во что бы то ни стало, продолжать глубоководные измерения.
1 ноября. Просмотрел последнюю запись и невольно улыбнулся: человек предполагает, а льды располагают. Я думал, что 30 октября мы отдохнем, а вышло так, что именно в этот день на нашу долю выпал грандиознейший аврал. Он начался буквально через несколько часов после того, как я окончил предыдущую запись в дневнике и улегся спать, предвкушая длительный отдых.
Вскоре после полуночи послышался треск, звон и скрип - это сходилось разводье, открывшееся в последних числах октября справа по носу судна. Молодой двадцатисантиметровый лед, покрывший его за эти дни, с жалобным звоном ломался и образовывал торосы.
Я оделся и выбежал на палубу. Через десять минут вое стихло. Только лег и задремал, как вновь послышался грохот. Теперь льды сжимало и торосило по корме и по траверзу справа.
Прошло несколько минут, и снова все как будто бы утихло. Но в 4 часа 25 минут утра льды начали настоящий штурм корабля. Отовсюду доносились грозные, трудно передаваемые звуки торошения, похожие то на шум ветра, то на равномерную работу мотора, то на стоны какого-то гигантского зверя, то на морской прибой, - можно было безошибочно угадать, что на этот раз ломался не молодой лед, а матерый пак, достигающий толщины 2 метров.
Тут уж было не до сна. Не только я, но и все седовцы высыпали на палубу и вглядывались в темноту, где бушевали невидимые силы.
- Вал! Вал!.. - закричали на палубе.
Из мрака действительно выступил смутно белеющий ледяной вал. Он извивался вдоль правого борта, огибая корму, - мощное сжатие, превратившее молодой лед на разводье в груду мелких обломков, не остановилось на этом; теперь оно дробило и гнало на корабль многолетний пак.
Казалось, ничто не сможет задержать это наступление. Но в 30 метрах от судна вал остановился, исчерпав свои силы.
В 9 часов утра снова начало разводить. От правого борта лед отошел на полметра. Появились новые трещины. Одна из них подошла вплотную к правой скуле, другая - к самому перу руля. Теперь справа от судна льды превратились в какую-то кашу. Полтора часа спустя послышался скрип и треск со стороны мощного вала, который высился на месте недавней трещины, в 60 метрах справа от кормы. Изредка корабль, принимая на корпус значительное давление, судорожно вздрагивал всем своим многотонным телом.
