отрезала: «Пусть сперва гость поест, если останется чего». Когда мы поели, проводник мой ушел в деревню, а старуха занялась своими вечерними хлопотами. И вот, сидя в пустой избе, я набил трубку табаком и затянулся несколько раз. Но из-за этого чуть не остался без крова. Когда хозяйка вошла, я успел вынуть трубку изо рта, но она учуяла запах дыма и сказала: «А вы тут не табак ли трескаете? Если табак, то нам не ужиться под одной крышей» ... Может, стоило перейти в другой дом, но и там не лучше. Я заходил уже в некоторые дома, везде нищета: кроме зерна и ухи — никакой еды. Старая хозяйка собиралась уйти в Скит. «Может, приняли бы меня в свою веру», — говорила она. Дело в том, что женщины Скита получают с Острова пособие по двадцать пять рублей в год, правда, жалуются, что этого им не хватает. Одна старуха пришла туда даже из Финляндии и приняла их веру. Сын у нее был в работниках на Острове.
Говорят, что в деревне Кяпяли сплошные оленекрады. Жители съели всех оленей друг у друга, так что кормиться уже нечем стало. Рассказывали также, что во всей деревне едва ли найдется два-три дома, в которых путник мог бы быть спокоен за свои вещи. Не лучшая слава шла и о деревне Тухкала, куда я пришел позже. Один крестьянин по имени Куйсма нанял здесь пастуха на все лето. Осенью тот немного приболел. Куйсма сам взялся его лечить. Велел вскипятить воду и через воронку влил кипяток в рот больному. От этого мужик, как и следовало ожидать, сразу же умер, как того и желал Куйсма, ведь теперь ему не надо было платить за работу. Мне довелось видеть этого Куйсму — сладкоречивый, скользкий старикашка.
В Макари жил некий человек из Куусамо с женой и детьми. Он переселился сюда, чтобы безнаказанно угонять ворованных оленей.
В Суванто, в доме Ротто, вдоволь было хлеба. По слухам, у них полный амбар прошлогоднего зерна. Но хозяин тот амбар не трогает, а закупает в Керети новое зерно для себя и для продажи. Возможно, они разбогатели честным трудом, но многие утверждали иное. О братьях Ротто говорили, что они разбогатели после того, как убили двух беглых из России, у которых было много денег. Ночью те, почуяв опасность, сбежали из деревни на какую-то сопку и, решив, что они в безопасности, разожгли костер и уснули. Три брата Ротто заметили огонек, подошли и т. д. Про братьев Лари тоже говорят, будто они разбогатели обманом: отчасти тем, что обманывали московских богачей, у которых брали большие суммы в долг и не возвращали их, а во-вторых, тем, что нм случилось быть во время пожара в городе Архангельске, где они хватали все, что попадало под руки. Вышеупомянутый Еукконен тоже, говорят, обманывал финских крестьян, не отдавал им долги и на этом разбогател. Был даже суд, но, оказывается, закон бессилен в подобных случаях. По последнему решению из Архангельска Еукконену предписывалось ежегодно выплачивать долги по пять рублей, но это не покрывало даже процентов. А основная сумма? Я много наслышан о богачах, да мало говорят о них хорошего. Все они начинали каким-нибудь нечестным путем, а затем увеличивали свои доходы, обманывая своих сограждан.
Из Суванто в Нярхи, а затем на финскую сторону, в Мултиярви, меня подвезла одна баба. По дороге я расспрашивал ее о многом, особенно о различных верах, в которых она мало разбиралась. Она не знала даже о десяти библейских заповедях. Переехав границу, я словно попал в иной мир. Я почувствовал себя как дома. Здесь я теперь живу недалеко от церкви. Старая хозяйка из «мамзелей» стала хозяйкой дома. Вот если бы так происходило чаще! По крайней мере, я заметил, что хозяйство в таких домах ведется лучше, чем в других [...] Уже третью неделю я здесь переписываю набело загадки и прочие записи. [...]
СУДЬЕ ФЛАНДЕРУ (Черновик письма)
Куусамо, 4 января 1837 г.
Многоуважаемый брат!
Я писал тебе из Ухтуа уже в начале декабря, но не припомню, как получилось, .что письмо осталось неотправленным. Я хочу повторить тебе его содержание и прежде всего пожелать тебе всего доброго в новом году, который, как я полагаю, явится последним годом твоей холостяцкой жизни!
Вкратце расскажу о своей поездке: сначала мы со студентом Каяном несколько недель ходили по знакомым русским деревням, а затем я почти на месяц остановился в Ухтуа, где записывал в книгу руны, загадки, пословицы, сказки и все прочее, что удавалось услышать. .Я жил там весьма роскошно в отдельной горнице, после чего с жильем было похуже, пока опять не приехал сюда, в Куусамо. Но худшее, что выпадало на долю крещеной души, — находиться зимним утром в этих проклятых курных избах. Во-первых, они очень малы, размером лишь в 1/4 части наших крестьянских изб, затем — все долгое утро, от двух до шести часов, открыт дымоволок на потолке, а кроме того, настежь распахнута дверь, так что в избе холодней, чем на улице. В это время стряпают, варят, готовят пойло для скота. Не раз мои зубы отбивали дробь от холода, но все же я живу надеждой, что когда-нибудь наступит лето.
Три недели назад я побывал в одном женском монастыре на Туоппаярви. Там мне пришлось и петь, и играть на флейте для монашек. К тому же меня уговаривали остаться на ночевку, на что я никак не мог согласиться, так как нигде здесь не нашел бы лошади, если бы отпустил своего возницу. Монастырь находится всего в пятнадцати милях от Куусамо, так что любой из вас сможет побывать в нем следующим летом. В восьми верстах от женского монастыря, на одном из островов озера Туоппаярви, есть мужской монастырь, там я провел одну ночь.
Что я еще могу рассказать о своей поездке? Иногда мне бывало сносно, но, пожалуй, чаще все же тоскливо. Не раз я голодал, а бывало, и наедался за двоих. Часть пути я проехал на лошади, часть прошел пешком либо на лыжах. Один раз я даже прошел тридцать верст подряд без всякой лыжни. Правда, у меня был тогда провожатый, но когда к вечеру мы добрались до места, оба валились с ног от усталости.
Будь здоров и передавай привет Адольфу и своей матери, прими также мои хотя и несколько запоздалые поздравления с Новым годом.
Твой брат
Элиас Лённрот
ПОЧТМЕЙСТЕРУ ГОСМАНУ (Черновик)
Тёрмянен, 12 января 1837 г.
Поздравляю
