«– Вот тут тебя, мать, и упекут в психушку с диагнозом «шизофрения». Будете сидеть в тёмной комнате и беседовать о вечности сколько вашим душенькам заблагорассудится.
– Так, на чём мы остановились?
– На том, что ты – идиотка.
– Ах, ну да… Так вот…»
Женька ещё с полчаса размышляла о том, что стоит за сухими строчками профессиональной лексики официальных документов. О том, как эта женщина выжила в первый раз, родив прекрасную дочь – ту самую, что ждала её сейчас в чёрном джипе с красивым мужчиной. И как потом она разлюбила того и полюбила этого… Если вообще любила прежде. «Массивное интраоперационное кровотечение в первых родах, ДВС-синдром» – это посильнее «Фауста» Гёте будет. Ну а эти ХФПН[88] и хронические внутриутробные гипоксии только ленивый и глупый не пишет в диагноз, чтобы подстраховаться. При таком-то анамнезе. И в её возрасте. Тем более она курила во время беременности. Представляю себе, как осуждающе качал головой врач ЖК. Сам наверняка курящий. Интересно, как эта дама забеременела? Случайно? Обманула его? Вроде он ребёнка не хотел. Кстати, прекрасная девочка. А вы говорите, гипоксия… Надо будет спросить у Виталика, как господин хороший воспринял новости. Впрочем, они благоприятные. Так что, полагаю, счастлив до обморока. Виталик будет доволен. Где он такую публику стал находить? Ах да… У него же новая квартира чуть ли не в историческом центре. Приличные соседи, сарафанное радио». – Женька усмехнулась, поставила подпись в журнале родов, отнесла операционный протокол в кабинет заведующего и отправилась на кафедру к Наташке.
– Наконец-то! Я сегодня уже столько кофе выпила, что у меня сердцебиение и щёки пылают.
– Ну, тогда ещё по чашечке бабахнем, ага? Слушай, у тебя тут коньяка или водки не завалялось, а то мне лень вниз спускаться.
– Есть немного. А ты сегодня не за рулём?
– Так у тебя же немного, говоришь.
– Нет, ну всё-таки.
– Не за рулём, не за рулём. Не волнуйся.
– Опять Мишка истерику закатил за то, что ты прокурила весь салон? – Наташа была в курсе мелких дрязг в семье подруги. Но только мелких.
– Можно и так сказать. Наливай.
– Странный он какой-то у тебя. Хотя чья бы корова мычала, а мне – молчать и молчать в тряпочку.
– Наташ, они все странные. Мне начинает казаться, что на всём белом свете нет ни одного нормального настоящего мужчины. В моём, конечно, понимании. Нет, бывают фигуристые, красивые, умные, богатые, спокойные. Издалека. А как только ты начинаешь присматриваться или, не дай бог, жить с ними – о ужас! – под одной крышей, так выясняется, что всё немного иначе.
– Яйца чешут и пиво пьют?
– Да хрен с ними, с яйцами и пивом. Пусть чешут и пьют. Но они оказываются… воздушным шариком. Пока был праздник – он бодро торчал на верёвочке, весь такой огромный, но невесомо лёгкий, вроде безделица, а со смыслом. А как салют отгремел – дряблый, маленький и такой бессмысленный капризный пшик. Сдулся. Выбросить жалко – есть в нём что-то трогательное. Или даже не трогательное как таковое, а детское чувство вины, мол, как же, пока были качели-карусели, я гордо держал тебя за ниточку. А как домой пришли – в помойку? И на глаза наворачиваются слёзы – всё равно его не брошу, потому что он хороший.
«Красиво излагает, собака!»
– Так только и остаётся, что ильфо-петровщиной тешиться, чтобы окончательно не тронуться. – Наташка разлила по чашкам коньяк, они молча чокнулись и выпили. – Это у тебя этот… Кризис семейной жизни. Они случаются в первый год, потом, кажется, в семь лет, ну и в десять, наверное, тоже.
– Да. Кризис. Причём с самого первого дня не то что семейной жизни, а наших с Мишкой отношений. Ладно, хватит обо мне. Битый небитого везёт. Профессора нет на кафедре?
Наташка кивнула на чашку: «Ну, раз я коньяк пью».
Женька прикрыла дверь ассистентской, распахнула окно и закурила.
– Слушай, давно хотела тебя спросить. Вот сколько лет тебя знаю, столько и хотела. А что у твоих отца и матери не заладилось, если не секрет, конечно? – Нехорошо, конечно, было задавать этот вопрос именно сейчас. «Ляпнула сдуру», – подумала Женька.
– А! Давняя история. Отец, он, что называется, волк-одиночка. Но такой уютный домашний волк. Ему надо вначале – поле, степь, лес, охота, драка. Но одному. А потом – домой, в уютную нору к волчице. А мама разве что на жизнерадостную дворнягу тянет, при всей моей любви к ней. Будет есть из любых рук.
– В смысле?
– Нет, не в том, балда! Хотя кто там знает, что было. Я маленькая ещё совсем была, когда они развелись. Но в общих чертах вроде как у мамы вечно полный дом народу был – проходной двор. Кто за солью, кто за спичками, а кто и пожить, пока негде. И болтушка она страшная. И чтобы танцы, свет и музыка. А отец любил дома тишину, покой и полежать в темноте.
– Вот тут я его понимаю. Может, я тоже волк? Хотя мне вначале танцы, свет и музыка, а потом лежать в темноте. И кого-то бы обнять…
– И плакать?
– Обнять и выпить.
– И выть на луну.
– Весело выть на глупую толстую луну вдвоём. В темноте.
На девушек явно повлиял коньяк, и они не на шутку развеселились.
– Представляешь, как вытянется фейс Михалпетровича, если я предложу ему: «Милый, давай выпьем, встанем на четвереньки и хором повоем на луну»? – хихикала Женька.
– Ага, так и слышу его правильный рациональный голос: «Зачем?!»
– А я ему: «Потому что мы волки, р-р-р-р!!!»
– А он тебе: «Да, да, любимая. Я сейчас отойду на минуточку, и повоем», а сам срочно в психиатрическую подстанцию звонить, – утирала слёзы Наташка.
– Наталья! – вдруг прекратила смеяться Женька. – Он мне отвратителен. Ни спать, ни есть рядом с ним не могу. На работу, домой, пиво, телевизор, специальная литература, по выходным – кабак или к друзьям в гости. А-а-а!!!
– Все так живут. А я ещё хуже.
– И я бы жила. Только не с ним. Наверное, с кем-то… С кем-то ещё и пиво с яйцами – рай. А ведь уйдёшь от него, все сразу сумасшедшей объявят. Или блядью. Впрочем, с последним я согласна. Но ты представляешь, что начнётся? А я трус. Вот если бы он сам от меня ушёл. Ну, то есть выгнал – это же его квартира. А он вообще всё съедает и не давится даже ни капельки. У него вместо души и сердца – камнедробительный желудочно-кишечный тракт. Хотя… – «Лучше молчи! Не время! И не место!»
– Женька! А давай с тобой в кафе закатимся вдвоём. У меня есть что тебе рассказать. Никто не знает, кроме мамы. Но тебе я должна рассказать.
– Давай. Часов в пять я освобожусь и буду к твоим услугам. Мне не очень хочется возвращаться сегодня домой. Придётся, конечно, но чем позже, тем лучше. Так что я в твоём распоряжении. Тем более я тоже кое-что должна тебе рассказать.
– Тогда я маме позвоню, чтобы она отчима за Юлькой в детский садик послала.
– Хорошо. Тёте Лиде привет.
– Спасибо. Она тебя очень любит. Только вчера вспоминала.
«Ещё бы! – подумала Женька. – Только вчера виделись. Кремень у тебя мамка. Можешь гордиться. Болтушка! Что бы ты понимала, Наташка, в болтушках. Мама твоя самая что ни на есть волчица, хоть и в дворняжьей шкуре. А вот отец твой – паршивый пёс. Ох уж эти легенды жизни нашей».
* * *
Около двух недель назад Женьку стошнило. Вставала она на час раньше мужа, чтобы не торопясь сварить себе кофе и медленно, со вкусом выкурить сигарету на лоджии, глядя на утренний город и представляя себе, что она свободна и независима от всего. Или несвободна и зависима от того, кто всё знает о Вечности. Иногда, закрыв глаза, она чувствовала, как он прикасается к ней… Кто он? Ну, Он. В общем, ей нужен был этот час для «включения». Есть люди, вскакивающие по звонку будильника и за двадцать минут принимающие душ, выпивающие чашку чая на бегу – и туда-туда. Женьке надо было начинать день медленно. «Есть спортивные машины, а есть – внедорожники. Первые красивы, но нефункциональны. Вторые грубы, но надёжны». Женька надувала щёки и пучила глаза, воображая себя огромным джипом, едущим по бездорожью на пониженной передаче, в кромешной темноте, где лишь дальний свет фар – защита от непременно подстерегающей неизвестности. И тут вдруг…
Она понеслась в туалет и чуть не вывернулась наизнанку. Кофе и желчь. «Неужели я так много курю?» – подумала она, не придав особо значения эпизоду. Тем более после душа всё как рукой сняло.
Но на следующий день утренняя рвота повторилась. И на следующий после следующего. «Ну миленький, ну не надо!» – умоляла она, помахивая экспресс-тестом на беременность. Тот в ответ лишь бесстрастно показал ей две полосы приговора, не подлежащего обжалованию и обратной силы не имеющего. Рыдать было бессмысленно. Надо было решить – объявлять ли мужу, что она наконец осчастливила его потомством, или же сделать аборт.
«Какого дьявола я перестала пить таблетки?» Ровно месяц назад она решила сделать полугодовой перерыв в пятилетнем марафоне приёма комбинированных оральных контрацептивов. Но страсть, да ещё и на пьяную голову, ни рассудка, ни преград не имеет. «Этот-то будет счастлив, а две недели плюс-минус – это даже Господь Бог не разберётся. А тому, кто… Я и сообщать не буду. Иди знай, какие у него тараканы в голове, несмотря на всю жестокость и насмешливость. В общем, решай сейчас – или ты спортивная машина и гонишь по накатанной, или же ты всё-таки полноприводный внедорожник и выбираешься из очередной жопы, случившейся на пересечённой местности. Конечно, выбираюсь. Дети так не делаются. Хотя, конечно, в большинстве случаев делаются они именно так».
