Притворство, жеманство светских дам, готовых на все ради интриги, ради того, чтоб развлечься да наставить рога своим мужьям, занимающимся от скуки тем же самым, в свое время быстро оттолкнули поручика от желания обзавестись собственной семьей. Посвятив себя службе воинской, на примере великого Суворова, он долго вел аскетический образ жизни. Принимал участие во всех баталиях того времени, избегая двора, куда за заслуги и по праву рода своего не раз приглашен бывал. Потому и в продвижении по службе оказался забыт. А когда тяжелое ранение получил, то и вовсе вышел в отставку. Но, как человек приученный к походам, долго в Петербурге не засиделся и с радостью принял предложение от своих высокопоставленных и влиятельных друзей и родственников возглавить компанию по приисканию золота на Удерей-реке, о которой просто легенды слагались на берегах Невы. Здесь-то и настигла его любовь, о которой он уже и не мечтал.
В дверь тихо постучали. Пелагея на цыпочках подошла к двери.
— Кто? Чего надобно? — шепотом спросила она, слегка приоткрыв.
— Господина поручика сотник Пахтин по неотложному делу, — прогудел в ответ служка.
— Тихо ты! — зашипела на него Пелагея.
— Слышу, слышу, сейчас спущусь, пусть ждет. — Андрей, смахнув с лица дрему, сел в постели и потянулся за одеждой.
— Позволь, я сама тебя одену? — метнулась к нему Пелагея.
— Этак ты совсем меня разбалуешь, — притянул к себе и поцеловал Пелагею поручик. — Подай рубаху.
Внизу в трактире поручика ждал Пахтин. Они вернулись в село. Спиринский ушел в номер привести себя в порядок и отчего-то задержался. Пахтин жил тоже здесь и управился быстрее, потому и ждал Белоцветова в одиночестве.
— Что прикажете, господин сотник? — услужливо спросил трактирщик.
— Рюмку водки и закусить.
— Чем закусить изволите, у нас свежий таймень, только-только с реки, поджарить?
— Давай все в тройном размере.
— Будет исполнено.
— Здравия желаю, сотник. Сидите, сидите. Как съездили? Какие успехи? Где Яков? Что про Федьку-душегубца проведали? — засыпал Пахтина вопросами поручик, садясь к столу.
— А вот и Яков, присаживайся, сказывайте.
— Так прознали кое-что. — Пахтин подробно рассказал все, что они вызнали об убийстве Панкрата Соболева…
Через час содержание их разговора стало известно Никифорову.
— Ну, и что делать будем?
Тяжелым взглядом смотрел хозяин на Косых, тяжелым. Потому так смотрел, что помнил тот разговор в баньке, хоть пьян был, но помнил, что Косых сказал: «Да иичё он не нашел, казачок тот», а он нашел. Пыж из ружья стреляный. Только и всего, а цена этому пыжику — жизнь человечья. Причем жизнь не Панкрашки Соболева, не Федьки Кулакова! А его жизнь, Ивана Косых, потому как оплошал, оплошал и хозяина подставил. В пыточную возьмут, молчать не будет, все выложит! Как камни тяжелые ворочались мысли в голове Никифорова. Как ни крути, вместе выворачиваться надо.
— Чего молчишь? Делать что будем?
— А чё делать, начальство далеко, оне близко, почикать их — и в Ангару. Кто искать будет?
— Ты чё, совсем с ума сошел, белены, что ль, объелся?
— Оне вон в северную тайгу навострились, рабочих нанимают, проводника ищут, найти не могут.
— Ну и что, тебя, что ль, они возьмут? Ты у них на мушке уже, осталось только курок спустить.
— Так Матану им подсунем, он их и приведет куда надо, а там разберемся с ними, и концы в воду.
— Ага, а вернется Матана, его спросят…
— Так он, может, и не вернется…
— Ну ты и сволочь…
— Не сволочи, Авдеич! Не нарывайся! Забыл рази того купчика, что на Енисее зарезал? Забыл? А я помню! Через тебя тогда грех на душу брал, а ты меня таперь сволочишь! Чё смотришь, по твоей указке я убил Панкрата, вот теперь надо следы замести, коль оплошность вышла! Вместе шкодили, вместе и отвечать надо! Понял, Авдеич! Я при всем уважении к тебе это говорю! Не рви узду! Некуды от этого деться!
— Ладно, охолонь! Знаешь: кто старое помянет — тому… — и осекся.
Косых аж побагровел.
— Авдеич, я ж добром…
— Тьфу ты, да невпопад я ляпнул! Не нарошно, ей-богу! — грохнул кулаком по столу, злясь на самого себя, Никифоров.
Тишина, наступившая за столом, была подобна тишине, которая опускается перед бурей. Они сидели напротив. Смотрели друг в друга. В три глаза на двоих. Два человека, два зверя.
Никифоров первым отвел взгляд, огладил бороду, пошарив рукой под лавкой, вытащил литровый штоф водки и поставил его на стол.
— Хорошо. Надо удумать, как им Матану сосватать, чтоб подвоха не учуяли, а как там дальше, посмотрим.
«Ну-ну, посмотрим», — подумал Косых и сказал:
— Так я пойду к Матане. Потолкую с ним.
— Тебе нельзя, я сам с ним поговорю, пошли за ним Ваську Потапова, пусть скажет, чтоб пришел к полуночи. Ты покудова глаза не мозоль, проверь дальние покосы и через три-четыре дня жди в зимовье на Шааргане. Мы их туда и приведем. Наливай.
Водка забулькала в стаканах, проливаясь на стол. Не замечал раньше Никифоров, не было такого, чтоб у Косых рука дрогнула!
«Сдает Иван, сдает», — подумал он и, досадно крякнув, поднял стакан.
— Ладно, не серчай! Прав ты, повязаны мы с тобой и ничто нас не разорвет. Потому как мы сами кого хошь порвем! Так, Иван?
Косых сверкнул своим глазом:
— Так, Авдеич!
— Ну, тогда давай, за нашу дружбу!
Никогда Косых не слышал от Никифорова такого слова, не по пьянке, от трезвого!
— Давай, Авдеич! — с чувством поддержал Косых, всматриваясь своим единственным оком в глаза Никифорову.
Выпить выпил, а не поверил! Какое-то подозрение вкралось в его сердце и свербило. Выпили еще, и еще, и простились.
«Что-то не так! — стучало в его голове, пока он шел до своего дома. — Что-то не так!»
Но водка, растекшись по крови, ударила в голову, затуманила и заглушила эту мысль.
— Васька, ты где? — крикнул Косых, войдя в свой двор.
— Здеся, — ответил высокий парень, выйдя из сенника.
— Добеги до Матаны, его Никифоров седни, как стемнеет, видеть хочет, понял?
— Отчего не понять, понял.
— Тогда сполняй и смотри, чтоб до чужих ушей то не дошло, да ишо коня мне подготовь, рано уеду.
В это же время в комнате Спиринского Пахтин и Белоцветов, удобно расположившись за столом, играли в покер. Играли по-малому, для виду, главным был разговор.
— Как думаете, Яков, клюнут они?
— Думаю, уже чешут затылки. Служка из трактира метнулся, мы только из-за стола встали!
— Думается мне, проще надо было. Брать этого Косых, в кандалы и в пытошную. Там бы язык-то его развязали, куда бы делся.
