— Давай к берегу, вон туда, там ветерок, — скомандовал Фрол, и они дружно направили лодку в небольшую лагуну.
Семен, намотавший на голову тряпья от комаров, высунулся, поглядел вокруг и спросил:
— Что, братцы, приехали?
— Нет, Семен, только ехать собрались, — отшутился Фрол.
Федор уже выпрыгнул на берег:
— Пересидеть полуденный жар надо. Ох, эх! Да тут съедят кровососы…
— Федор, давай дымовуху варгань.
— Хорошо. Вот здесь, на солнышке, на ветродуе. Интересно, почему комары больше в тени нападают?
— А они бесовы дети, потому солнышка и не любят.
— Нешто столько у беса детей — тьма!
— Вот именно тьма, только жизнь у них мгновение, по сравненью с любой тварью божией, — прихлопнув несколько насекомых разом на своем лбу, ответил Семен.
— Пали, дядя Семен, сейчас они у нас дымку нюхнут!
— Заодно и перекусим, — развязывая свой мешок, сказал Фрол, — по такой воде тяжело подниматься будет. Подкрепиться надо. Угощайтесь, чем Бог послал.
Фрол вытащил полкаравая хлеба, пироги с капустой и крынку с молоком.
— Ты тоже не побрезгуй. — Семен выложил из мешка вяленую медвежатину и несколько луковиц.
— Благословите, боги родные, пищу сию, воздайте всем труд свой и любовь в нее вложившим любовью и благостью своей, — перекрестив пищу, произнес Фрол.
— Какая-то странная молитва у тебя, Фрол?
— Не странная, а старинная.
— По-староверчески, что ль? — откусывая от пирога с капустой, спросил Федор.
— Нет, то по нашей, древней вере, по родной.
— Это по какой такой родной? Разве христианская вера нам не родная? — проговорил с опаской Семен.
— Так как она может родная быть, когда введена была на Руси токо при князе Владимире, а до того что, в безверии народ жил?
— Интересно, как же он тогда жил, наш народ, без Христа-то?
— То старца спросите, он знает, а мне просто она, родная вера, по душе пришлась.
— Так это как же, Фрол, ты что ж, не крещеный, что ли, на басурманина вроде не похож и не старовер, говоришь? — серьезно спросил Семен.
— Да крещеный я, во, на, смотри, крест на теле, только ближе мне вера древняя, а то, что меня в младенческом возрасте в христианскую православную веру обратили, то не беда, — спокойно пояснил Фрол.
— Выходит, ты, Фрол, язычник, — сделал заключение старатель.
— Может, и язычник, а что в этом плохого? Мне ведь по храмам да церквям ходит некогда, на коленях не привык ползать, попам руку целовать шея не гнется. А тут боги всегда со мной, вот они, на этой поляне с нами сидят, слушают наши споры и хмурятся.
Федор при этих словах прямо с куском пирога во рту огляделся кругом, проглотив, спросил:
— Чё это они хмурятся?
— А то и хмурятся, что забыли мы историю рода своего.
— А ты что, Фрол, про это знаешь? — не унимался Семен.
— Не, я пока еще не знаю, но знаю того, кто знает.
— Я тоже узнать хочу.
— Вот придем к старцу Серафиму, Федор, его и попросишь рассказать.
— Слышал я еще на Урал-камне про такого старца. Так это у него Федысина Анюта?
— У него.
— Федор, помнишь, мы про счастье человечье говорили?
— Помню.
— Так вот, покойный Лексей мечтал с этим старцем свидеться, да не смог. Он прямо так и говорил: эх, великое счастие для него было бы Серафима-отшельника повидать, сказки его послушать. А нам оно само пришло, во как бывает!
— Сказки — ведь это же то, что придумано, ну там про Кощея Бессмертного, не вправду же это?
— Ага, Федь, не вправду, особо про царицу горы… точно враки, — многозначительно сказал Семен.
Федор чуть не подавился, быстро взглянул на ухмылявшегося Семена. Да уж враки, а как же ладанка? Семен еще не знает, что на берегу было!
— Вкуснотища! Спасибо! Соскучился по домашней стряпне, — поблагодарил Федор охотника, красноречиво посмотрев на Семена.
Фрол, закончив с едой, сполоснул руки в реке и, поднявшись к костру, спросил:
— Чем это ты, Федор, таких врагов себе нажил?
— Это ты про что, дядя Фрол?
— Да про то, что тебя как убийцу ищут.
— Не убивал я никого.
— И про то я знаю, только это мало кому известно, а перед всем миром ты убивцем теперь значишься.
— А откуда тебе знать, что я не убивал?
— Люди добрые о том сказали, тоже тебя ищут.
— Для чего?
— Нужен ты им, чтобы кривду, на тебя возведенную, низвергнуть, чтобы правда наружу вышла и виновники истинные перед миром предстали. В этом их интерес к тебе. Так ты не ответил. Отчего на тебе напасти эти?
— Если честно — не знаю, но догадываюсь. — Федор серьезно поглядел в глаза охотнику и замолчал, дав понять, что больше об этом ничего не скажет.
Фрол повернулся к Семену, тот тоже отвел взгляд. Тишина повисла у костра как-то неловко, неказисто прервав дружеский разговор. Фрол прошелся вокруг костра. Почесал пятерней бороду и, мотнув головой, заключил:
— Вот-вот, и я думаю, не из-за девки это. Что ж, ладно, вижу, нс мос это дело, отдохнули малость, пора и в путь.
— Фрол, ты что, обиделся?
— Зачем, нужда будет, расскажете, поехали, путь еще долгий.
К позднему вечеру, после изнурительного прохода по длинной, петлястой, порожистой и мелкой речке, больше похожей на протоку в болоте, они наконец причалили. На поданный Фролом сигнал к берегу вышла молодая девушка с масляной лампадой. Подняв ее к лицу, она осветила себя.
— Здравствуйте. Я и не спала, знала, что ты придешь, — приветливо сказала она Фролу.
— Принимай гостей, Ульяна, Федора со товарищем его привез, как отец Серафим просил.
— Вот и хорошо, старец весь вечер выходил на берег, тоже тебя поджидал, только недавно лег отдыхать.
— Как Анютка-то? — не удержался, спросил Федор, забыв даже поздороваться.
— Ты, что ли, Федор будешь?
— Здравствуйте, я Федор и есть.
— А я Ульяна. Спит твоя красавица. Вчера вечером впервой глаза твоя Анютка открыла. Считай, две седмицы[6] спала непробудно. Старец опасался, что уже не очнется, а вчера вечером вдруг встрепенулась, как птица, и глаза открыла.
— Вчера вечером?
— Да.
— Мы вчерась вечером как раз о ней и говорили, — подал голос Семен.
— Да, вчера и решили искать ее, — подтвердил Федор.
— Вот, сынок, оказывается, как мало надо. Услышала ее душа еще одно только желание твое и пробудилась девка ото сна. Надежда, тобой питанная. открыла глаза ей. Надеждой жива она, ничем иным, — раздался из темноты голос, это подошел старец Серафим. Выйдя к свету, поклонился старец гостям: — Здравствуйте, добрые люди.
— И тебе желаем здравия, — ответил за всех Семен, низко склонив голову.
