казнью всего за одну ночь так изменил его, что на другой день, когда его хотели вести на казнь, все поразились, что он выглядел, как старик, — такими белыми стали его волосы. И потому его помиловали. Бесполезно жаловаться на долгое изгнание, да и нехорошо это: ведь тем мы не сократим его, а сделаем еще труднее и дольше. Страдания куда тяжелей, ежели к ним добавляется душевное беспокойство; а ежели к страданиям добавлять жалобы, то Господь еще больше их продлевает, потому как, жалуясь, мы вроде бы недовольство высказываем Его волей. Сумей мы уверить себя, что изгнание Господь дал нам во благо, мы бы легче переносили его, а это именно так и есть, потому как Господь во всем видит только наше благо. Но Его мудрый промысел наше благо видит не так, как видим его мы, ибо мы считаем добром лишь то, что отвечает нашим желаниям. По вере нашей мы должны считать, что изгнание и полезно, и необходимо[318]. А кроме того, ведь ежели бы Господь кого-нибудь из нас привел домой, тот человек лучше мог бы оценить родину и все, что с ней связано. Вот и блудному сыну, пока дом его был полон калачами и пирогами, и в голову не приходило думать о черном хлебе, но когда он вынужден был питаться желудями, то, забыв про калачи, мечтал о черном хлебе. Так что не будем жаловаться на изгнание, примем с открытым сердцем все, что дает нам Господь, и тогда изгнание станет для нас гораздо легче. Остаюсь и буду тот, кем был.
88
Родошто, 24 martii 1728.
Милая кузина, вчера были у нас плач и слезы. И все потому, что герцог Дёрдь[319] вчера отплыл на французском корабле во Францию. Самый большой недостаток в нем я вижу в том, что он не говорит по-венгерски. Но это не его вина: воспитывали его немцы, которые даже «Отче наш» не позволяли ему по-венгерски выучить. Есть в нем, правда, немного от материной натуры; со временем, может, это пройдет[320]. Вообще-то сердце у него доброе, и в какую бы он страну ни поехал, он может принести там большую пользу, потому как у него хорошая школа. Бедный наш господин, который очень любит своих детей, с трудом расстался с ним, но мы знаем, чему можно научиться в этой стране. Человеку нигде так не надоедает жить, как здесь, потому как он никаких знакомств завести здесь не может, ни пойти в гости к кому-нибудь, и ежели не научится чем-нибудь себя занимать, будет постоянно находиться в тоске и скуке. Вот ежели бы каждый проводил время так, как наш князь! Но для этого требуется дар Божий. С утра и до обеда он занят чтением и письмом, после обеда же, ежели кто его увидел бы, сказал бы, что это какой-то мастеровой: он или сверлит, или строгает, или работает на токарном станке, его прекрасная борода часто полна стружкой, так что он и сам смеется над собой и так потеет, словно зарабатывает хлеб собственным трудом[321]. Все ему удивляются, а он смеется над теми, кто жалуется на скуку. Редко увидишь человека, милая кузина, который умеет проводить время так, чтобы, я бы так сказал, приноравливать время к себе. Сын же его, не умея проводить время с таким же успехом, хорошо сделал, что уехал. Пожелаем ему счастливого пути, чтобы он еще увидел когда-нибудь свою родину. А мы? И мы — тоже. А потому давайте жить здоровыми, чтобы это было угодно Богу.
89
Родошто, 3 octobris 1728.
Милая кузина, чтобы не забывать о том, что мы всего лишь паломники на этом свете, девятого числа минувшего месяца мы опять выехали из города и разбили лагерь, но лишь в трех милях от города, рядом с маленькой турецкой деревушкой. Нет на свете ничего более грустного, чем город или деревня, где живут одни турки, потому как в таком месте не увидишь на улице никого, ни турка, ни турчанки, ни даже детишек. Поневоле начинаешь думать, что деревня вся вымерла, но тут просто все сидят по своим домам, особенно женщины, не так, как у нас. Словом, время мы проводили тут, как могли, но у господина нашего ноги стали отекать, и вчера вернулись мы в то сладкое и в то же время горькое место, где жили до сих пор. Одно знаю: вы не станете жаловаться, что письмо слишком уж длинное. Милая кузина, береги здоровье.
90
Родошто, 18 aprilis 1729.
Надо ли удивляться, если я скажу, что с большой радостью получил письмо ваше; чудо было бы, ежели бы я получил его без радости. Но как это получается, что мы еще ни разу друг на друга не рассердились? Ведь говорят, что в дружбе небольшая размолвка — это как немного соли в еде. При всем том, кузина, давайте-ка оставим всякие такие приправы и будем жить в согласии, потому как я люблю дружбу мирную, а дружба ворчливая — это для кошек.
Умеете ли вы, кузина, гадать по небесным знамениям? Потому как в третий день этого месяца после обеда в час дня видели мы здесь звезду, целых три часа она была хорошо видна. Вряд ли можно сказать, что наконец-то она загорелась, наша звезда, потому как о нас тут уже и звезды забыли. Чтобы у вас, милая, голова лишний раз не болела, необходимо вам знать, что здешний греческий архиепископ[322] с большой помпой пришел навестить нашего господина, а с ним — четыре епископа. Но ежели они и ходят пешком, вы не думайте, что это от бедности: наш архиепископ мог бы и две упряжки держать, да и епископы тоже, но здесь, в турецкой империи, они не могут ездить в карете. Скажу больше: они должны держаться так, словно они совсем нищие, потому как и без того их часто обирают как турецкий, так и греческий патриархи. Потому что архиепископом они ставят того, кто им больше заплатит; архиепископы же выбирают себе таких епископов, которые больше дают. Епископы же, чтобы иметь возможность платить архиепископу, посылают в деревни таких попов, которые больше обещают. Так что судите сами, милая, как много способов у епископов и священников вытягивать деньги из кошельков у бедных людей. Здесь и праздники, и даже посты — все приносит выгоду сельскому
