– Не беспокойся, - говорил отец Рубена своей жене. - Молодежь, у нее свои дела.
Он, старый коммунист, с 27-летним стажем, пытался успокоить жену, хотя сам не находил себе места вот уже два дня. Он понимал, что рано или поздно его сын включится в политическую борьбу, и потому решил, что, не откладывая дела, обратится за помощью к своим товарищам по армии, ибо жизнь сына могла висеть на волоске. С недобрыми предчувствиями старик отправится на поиски Сантиусте, солдата-авиамеханика. Покойный отец Сантиусте, сержант Яйо, был отменным служакой и считался верным батистовцем.
Выслушав его, Сантиусте понял, что надо действовать как можно быстрее и решительнее. Он направился к полковнику Гарсии Баесу.
– Полковник, извините эа беспокойство. Как по-вашему, мы - коммунисты? - обратился к полковнику Сантиусте.
– Черт подери, если вы коммунисты, то я, сам того не ведая, - тоже коммунист, - с улыбкой ответил полковник. - Что случилось, дружище, ведь ты из тех, кому Батиста доверяет.
– Большое спасибо, полковник.
– Ладно, выкладывай, что случилось, приятель, ты что-то посерел. А уж если у негра становится серым лицо, дело неладно…
– Видите ли, у нас есть родственник, которого, кажется, арестовали но недоразумению. Мы искали его по всем полицейским участкам, но нигде не нашли… Полковник, мы боимся, уж не отправили ли его на тот свет… Это мой двоюродный брат Рубен, он только и делает, что швыряет кости или гоняется за негритянками в своем квартале.
Полковник улыбнулся, внимательно посмотрел на Сантиусте. Немного помолчав, снова улыбнулся и ответил:
– Не беспокойся, дружище, я лично займусь этим делом. Не хватало еще, чтобы наши люди попадали в тюрьмы! Но ты отвечаешь за него!
Через два часа полковник позвал Сантиусте и сообщил ему, что его родственник жив и, хотя капитан, начальник полицейского участка, очень разозлился, Сантиусте может поехать за своим двоюродным братом.
Оказалось, что Рубена держали три дня связанным в большой бочке, наполненной водой, которая доходила ему до подбородка. Стоило ему потерять сознание или заснуть, как он тотчас же захлебнулся бы. Рубен не спал трое суток, но выдержал эту пытку. Когда Сантиусте приехал в полицейский участок, капитан окинул его злобным взглядом и сказал:
– Послушай, солдат, я никогда не ошибаюсь. Этот тип - коммунист! Слышишь меня, он - коммунист-подонок! Мне сдается, что и ты заодно с ним… И заруби себе на носу: в следующий раз, когда этот тип попадет в ваши руки, никакие полковники его не спасут. Мы опять засунем его в бочку, но уже вниз головой!
Я ждал отца в ресторане. Это было в конце июля 1957 года. Я ждал его и надеялся, что он расскажет мне про Гуантанамо, мой родной город, в котором отец жил и сейчас. Но больше всего мне хотелось поговорить с ним по душам. Мне так не хватало сейчас моральной поддержки! Но очень скоро я понял, что это уже не тот человек, которого я близко знал всю свою жизнь. Он потолстел, как-то обрюзг. Ходил он теперь медленным, усталым шагом, да и вся его фигура выглядела усталой. Очки его, казалось, висели в воздухе. Говорил он тягучим, грубоватым голосом, наклоняя голову к собеседнику. Отец всегда уважал достоинство другого человека.
Он был из тех стариков, кто носил гуайяберу[7] застегнутой па все пуговицы.
Несмотря на ранний час, ресторан был заполнен посетителями. Отца я встретил радостной улыбкой. Когда мы сели за столик и заказали обед, он спросил:
– Что случилось с тобой? Надеюсь, ты попросил меня приехать в Гавану из Орьенте не только, чтобы пообедать со мной…
Поскольку я уже принял решение, то, не раздумывая долго, выпалил:
– Я участвую в революционном движении! Отец молчал, словно ничего не слышал.
– И это все? - наконец спросил он. - А я думал, что причина твоего вызова будет более таинственной… Что ты хочешь услышать в ответ на это? Хорошо ли ты обдумал свой шаг? Уверен ли, что принял правильное решение? - Он подлил себе вина. - Ты представляешь себе последствия этого шага, ведь ты - армейский офицер?
– Да, отец, я все обдумал и знаю, что это очень рискованно.
– Так в чем же заключается твоя проблема?… Ну, ладно. Ты мне доверяешь, я доверяю тебе… Я тоже с теми, с кем и ты…
Я застыл с поднятой ложкой.
– Ты думаешь, раз ты молодой, то только ты имеешь право принимать участие в революции? Скажу тебе, и член комитета сопротивления Движения 26 июля у нас в Гуантанамо. И я хочу, чтобы ты знал, что я уже не раз попадал в переплет, но меня выручали преклонные годы и моя известность как адвоката. Я продолжаю помогать Движению 26 июля. Никому в голову не придет, что такой старик, как я, может быть революционером. Л ты знаешь, что происходит в нашем городишке? Без убийств и дня не проходит… Недавно убили Ивана, местного руководителя организации. Его труп нашли в канализационной трубе… Убили Карлина, сына, Чано Бергвеса, а также Омара Ранедо. Каждый день в этой проклятой канализационной трубе находят кого-нибудь из убитых… Язык не поворачивается говорить об этом…
Отец рассказал, что однажды ночью у них в организации возникла срочная необходимость достать инструкцию по проведению забастовки, которая готовилась по всей стране. Отец сам вызвался выполнить задание, так как был уверен, что вряд ли кто-нибудь обратит внимание на старика и задержит его. В то время город Гуантанамо был охвачен репрессиями и больше месяца находился на неофициальном осадном положении. К тому же не было электричества, так как патриоты нарушили линию электропередачи. По городу беспрерывно сновали армейские патрули на джипах с пулеметами, и солдаты стреляли в любого, кто появлялся на улице в вечернее и ночное время. Город был наводнен шпиками, которыми руководил лейтенант Вера, за любовь постоянно смотреть в зеркало и причесываться прозванный Зеркальцем. Это был жестокий, бессовестный человек, настоящий убийца. Среди палачей, которые держали в страхе жителей города, отличались сержант Веревочка, которого прозвали так, поскольку он вешал или душил свои жертвы веревкой, сержант Агуэро, лейтенант Мойя, солдаты Иньиго и Фиальо. А среди полицейских прославились своей патологической жестокостью Венеро и Фендо, а также сержант Гранадос.
После победы революции все они были расстреляны.
Отец жил рядом с Карлосом, тоже членом комитета сопротивления. Их дома разделяла всего лишь невысокая стена.
Поздно ночью в домашней одежде отец вышел из дому. Не успел он пройти и пятидесяти метров в направлении к погребку, где он должен был получить инструкцию, как неожиданно послышался шум приближающейся патрульной машины. Еще несколько секунд, и он остановился, ослепленный светом фар. Послышалось щелканье затворов автоматов, и тут же раздался голос Веревочки:
– Доктор, что вы делаете на улице в такой час? Вы что, чокнулись?
Веревочка и его подручные прекрасно знали отца как почтенного доктора права, который не совал своего носа куда не следует. Кроме того, по социальному положению старик был человеком уважаемым: когда-то был судьей, а сейчас - член привилегированного «Ротари-клаба» и президент аристократического «Юнион-клаба».
– А, сержант, как вы поживаете? - Отец подошел к джипу. - Послушайте, сержант, вы должны извинить меня, получилось так, что в доме хоть шаром покати - нечего есть, вот я и решил добраться до погребка и, быть может, купить сгущенного молока… Я понимаю, вы, люди военные, приказы исполняете строго, но, как видите, у меня обстоятельства чрезвычайные… Да, ребята, все дело в этом…
Слова отца не вызвали подозрения у сержанта, и Веревочка отпустил его, но предупредил, чтобы тот был осторожным, когда будет возвращаться домой. Наконец отец добрался до погребка, хозяин которого, Мачин, был тоже участником Движения 26 июля. Отец рассказал ему о встрече с патрулем, и Мачин очень разволновался и даже поначалу отказался выдать отцу инструкцию. Но после долгих уговоров мой старик все-таки получил ее. Они вскрыли одну из балок сгущенки, вылили ее содержимое и засунули туда инструкцию. Затем положили эту банку на самое дно коробки, а сверху отец завалил ее другими байками со сгущенным молоком и отправился в обратный путь. Он с трудом нес тяжеленную ношу, по лицу его катились капли пота… Еще немного, всего один квартал… И снова фары джипа ослепили его, и снова послышался голос сержанта, на этот раз очень недоверчивый и злой:
– Доктор, поставьте коробку на землю и не дотрагивайтесь до нее.
К счастью, проверка ничего не дала, и он отпустил адвоката, правда, пригрозил, чтобы тот больше не попадался ему на дороге, так как он, может случиться, вдруг не узнает его…
Отец рассказал мне и про многие другие случаи из своей конспиративной работы. Например, он помогал транспортировать и устраивать на лечение раненых, при этом он тесно сотрудничал с преданными революции врачами - Гутьерресом Муньисом, Паруасом, Соситой, Креачем. Их всех объединяла связная Ньика Родилес - одна из самых мужественных женщин, которую знал в своей жизни мой отец. Он рассказал мне, как эти люди, вабыв о страхе, привозили раненых повстанцев в больницы и после выздоровления с величайшей осторожностью увозили их. Среди них был и руководитель Движения 26 июля в Гуантанамо Гутьеррес Муньис.
