Черзмали усмехнулся.
— Мы из одного народа, но говорим на разных языках. Эй, вы, к стенке его!
Талу с тоской огляделся. Бойцы окружили его, оттащили к стене дворца, осыпая ударами, и торопливо отбежали, проверяя оружие. Юноша с трудом выпрямился.
— Но… но мы одной крови, Черзмали… — Талу не мог найти слов.
— Прости, но это единственное, что я могу для тебя сделать. Иначе светловолосые будут убивать тебя несколько дней. Я хочу только свободы и мира для своего народа, хочу закончить начатую не мной войну. Еще не поздно присоединиться к нам. Не хочешь? Ну, как знаешь…
Черзмали вскинул свой короткий автомат и с трех шагов полоснул Талу очередью. Хлесткий удар в грудь и живот сбил юношу с ног, он тут же вскочил, упал, снова попытался подняться, но сил у него уже не было и он лишь перекатился на спину. Над ним простерся весь огромный мир — непостижимо далекий свод небес, сиявший яркой дугой Нити, стена, уходящая вверх…
Талу вдруг показалось, что он всегда лежал здесь, а вся его короткая и несчастная жизнь была всего лишь сном. Вдруг стало очень холодно, хотя под ним растекалось что-то теплое, согревающее спину. «Это кровь, — с ужасом подумал он. — Моя кровь!»
Все тело вдруг пронзила невыносимая боль, но он не смог двинуться, не смог даже закричать. Он попытался хотя бы набрать воздуха — и тоже не смог. Когда Талу понял, что уже не дышит, его охватил дикий, безумный страх.
Небосвод стал исчезать, поднимаясь в неизмеримые высоты. А Талу стал проваливаться вниз, все быстрее. Тьма из его снов охватила его, начала неотвратимо поглощать, и в душе юноши остался лишь беспредельный ужас перед надвигающимся небытием.
Потом не было уже ничего.
* * *
Черзмали с испугом смотрел, как быстро расползается алое пятно под упавшим Талу. Огромные глаза юноши широко распахнулись, из приоткрывшегося в немом крике рта сбежала струйка крови. Он уже не дышал, но его глаза еще жили, светясь беспредельным ужасом и болью. Потом они остекленели, погасли и только выражение безмерного страха осталось на сделавшемся вдруг жутким лице. Черзмали начал пятиться от тела, не отводя от него глаз, даже когда за его спиной раздался страшный рев. Мгновением позже огромная гекса с надстройкой на спине, обезумев от запаха еще живой крови, схватила его. Он успел лишь услышать, как с тупым щелчком лопнул его череп, и тоже провалился в небытие.
Гекса яростно мотнула головой. Тело Черзмали полетело в сторону, разбившись о стену. Ее собратья тоже с ревом набросились на файа, топча их ногами, из их пулеметов вырвалось пламя. Бойцы бросились прочь, толкаясь, полезли внутрь машины. Но сделать это успели лишь пятеро, все остальные были расстреляны и растоптаны.
Гексы набросились на бронетранспорт, толкая его так, что он закачался. Их пулеметы высекали снопы искр из брони. Двигатель машины взревел, от пушечной очереди полетели куски жесткой синей плоти, огнеметы извергли струи ревущего пламени. Бронетранспорт рванулся, расталкивая бьющихся в агонии тварей, и помчался вниз. Но бешенство гекс расходилось во все стороны, словно круги от падающего камня. В какой-то миг их ярость стала осознанной. Это было уже больше, чем «биение» — только на сей раз его уже некому было остановить и это пойдет все шире и дальше, словно неистовый лесной пожар.
* * *
Сумрачный, в крови и копоти, Нэркис Уэрка стоял в подвале дворца — последнем уцелевшем его помещении. Редкие лампочки лишь подчеркивали сумрачную ширь глухого, безоконного зала. Рядом с ним стоял Ами и другие повстанцы. Они подводили невеселые итоги штурма. Всюду вокруг них лежали трупы. В этом бункере их было больше семисот — сотни три солдат Внутренней Армии Фамайа, в большинстве уже раненых, сотни две тиссов, все остальные — мужчины, женщины и дети файа. Детей, правда, здесь было на удивление мало.
Хотя все, находившиеся в крепости, погибли до последнего младенца, победа далась Уэрке очень дорого — он потерял больше трех тысяч солдат Тиссена. Еще у тысячи раненых не было надежды на исцеление. Но у него оставалось еще пять тысяч тиссов с реактивными орудиями, бронетранспортами и танками. И еще — десять тысяч повстанцев. Все люди уже ощутили, что натворили Высшие. Им не могло быть прощения. Все, кого они лишили дома, семьи, страны, собирались в поход возмездия. У них было много оружия. Только на Соарской военной базе они захватили десять тысяч автоматических винтовок и двадцать миллионов патронов, сотни орудий, бронетранспортов и танков. Но им предстояло пройти две тысячи миль до Товии, потом еще тысячу — до логова Вэру.
Когда Уэрке представился в деталях весь этот путь, он помрачнел. Эта старая крепость — не товийская Цитадель, и, тем более, не плато Хаос. Он знал, что Вэру будет сражаться до конца, но не знал всех его возможностей. То, что Ами рассказал о про-Эвергете, было чудовищно. От этого оружия не могло быть защиты. И еще эти проклятые гексы… действовавшие так согласованно, словно были пальцами одной тысячепалой руки… хотя ими никто не управлял. Сожрав в городе и в крепости все, до чего могли добраться, они ушли — колоннами по трое, явно организованными единицами. Куда? Зачем? Уэрка не сомневался, что ему придется вновь столкнуться с ними — только гекс в тот раз будет уже гораздо больше.
Его мрачные размышления прервали донесшиеся с улицы крики. С запада сплошной стеной надвигалась масса беспросветно-черных туч. Они затемняли и гасили и без того слабое свечение туманности. Уэрка угрюмо, но без интереса смотрел на них.
Он не знал, что никогда больше не увидит льющегося с небес света.
Глава 13
Возмездие праха
Последний век, ужасней всех,
Увидишь ты и я.
Все небо скроет гнусный грех,
На всех устах застынет смех,
Тоска небытия.
Весны, дитя, ты будешь ждать —
Весна обманет.
Ты солнце будешь на небо звать —
Солнце не встанет.
И крик, когда ты станешь кричать,
Как камень канет…
Александр Блок.
Величайшая в истории, — теперь уже только Фамайа — война завершилась. Противник был уничтожен полностью, несмотря на отчаянное сопротивление. Но еще не успели известить всех о великой победе, как пришел ужас. Ужас и тьма. Пепел тысяч сожженных городов, горящих лесов, взорванных нефтепромыслов черной завесой скрывал небо. Этого эффекта не предвидели фамайские ученые. Они полагали, что пожары не дадут столько дыма. Расчеты показали, что дым скроет весь Уарк за несколько месяцев. Температура на поверхности упадет до тридцати градусов ниже нуля. Никакая развитая форма жизни не могла перенести это.
Через несколько лет тьма рассеется, но рассвет встретят лишь те, кто не сможет его увидеть. Бактерии, вирусы, глубоководные черви. Холод дополнится жесточайшей засухой, поскольку прекратится испарение с поверхности морей. Все реки должны были высохнуть или промерзнуть до дна. Только на берегах морей будут бушевать страшные ураганы, засыпая все вокруг снегом. Затем и океан должен был остыть и покрыться льдом. Уровень радиации поднялся в сотни раз, делая невозможным существование развитых форм жизни. Пройдут десятилетия, прежде чем он станет безопасным, но уже никогда он не опустится до прежнего уровня. Для людей и файа, — кроме тех, кто укрылся в автономных защитных сооружениях, — не было никакой надежды. Фамайа победила, но ее настигло почти поэтическое возмездие — пепел побежденных. Впереди пепловых туч катился ужас. Но и его опережала ненависть — ненависть к тем, кто погубил мир ради своей неведомой цели.
Это началось на западной границе. Хотя ССГ уже не было, отдельные части сожженного организма еще действовали. Уцелевшие войска рвались на восток, чтобы отомстить своим уничтожителям. Впереди них шли повстанцы и «беглые», жаждущие покарать угнетателей прежде, чем сомкнется тьма. Это не было бы опасно для Фамайа, если бы сохранилась ее сила. Но все ракеты были запущены, атомные склады опустели. Правители, больше всего боявшиеся, что ядерное оружие попадет в руки повстанцев, свозили его туда, где оно было произведено, — на плато Хаос. Сокрушительный электромагнитный удар, поразивший противника перед его гибелью, парализовал и их. Почти вся военная техника вышла из строя, армия была бессильна.
Для абсолютного большинства населения Фамайа война была полной неожиданностью. Никто не знал ни о про-Эвергете, ни об Йалис, ни даже об предъявлении ультиматума ССГ. Разрушение связи сделало невозможным даже оповещение населения о прошедшей войне. Для большинства таким оповещением стало «притяжение смерти», которое увлекло многие миллионы людей, а оставшихся навсегда выбило из мирной, размеренной жизни. Самой главной опорой Фамайа был страх — но он исчез. Его вытеснил другой страх — перед неизбежной смертью. Повсюду вспыхивали восстания отчаявшихся, уже ничего не боящихся людей. К ним присоединялись и те, кто еще недавно защищал Фамайа, — полицейские, бойцы и офицеры Внутренней Армии. Лишь истребительные отряды держались до конца, но их было слишком мало, чтобы остановить распад. Они гибли один за другим на своих базах, осажденные несметными массами повстанцев.
