В ранние годы Рональда Рейгана не принимала большая часть политической элиты, потому что он был аутсайдером с правыми взглядами. (Я где-то это уже слышала раньше.) Теперь многие серьезные республиканцы смотрели на него как на гарантию возвращения в Белый дом. Чего бы Рональд Рейган ни достиг на этом пути, он не сделал этого за счет своих убеждений. Когда он покинул мой кабинет, я подумала, как сильно бы изменился мир, если бы такой человек стал президентом Соединенных Штатов. Но в ноябре 1978 г. такая возможность казалась маловероятной.
Глава 11
Школа власти
Перевод Резницкая Т.В.
Лидер оппозиции, март 1977 – март 1979
Либерально-лейбористский пакт не выполнил ничего из обещанного. Он не остановил продвижение социализма: в действительности он удержал лейбористское правительство у власти и дал ему возможность завершить национализацию авиационной и судостроительной промышленности. Не нес он ответственности и за хрупкое восстановление экономики, которое постепенно укрепило политическую позицию Лейбористской партии в 1978–1979 гг. Возрождение стало результатом финансовых мер, установленных МВФ за несколько месяцев до того, как был заключен пакт. Он не помог мистеру Каллагену победить левых, на самом деле левые оказались достаточно сильны, чтобы за несколько лет захватить власть в партии.
Реальная польза была совсем другой и совершенно непреднамеренной. Во-первых, тот факт, что Либеральная партия продемонстрировала свою близость лейбористскому подходу, стал знаком для потенциальных сторонников консерваторов, которые флиртовали с либеральной идеей как цивилизованной альтернативой социализму. Во-вторых, как теперь понятно, в марте 1977 г. мы еще не были готовы сформировать то правительство, которое смогло бы добиться долгосрочного изменения политического курса.
Все изменилось лишь после забастовок зимой 1978–1979 гг. Возрождение правительства было настоящим, пусть и хорошо замаскированным благословением для меня. Я извлекла много пользы из двух изнурительных лет, прежде всего, научилась добиваться того, чего я хочу, даже будучи в меньшинстве, успешно участвовать в прениях. Кроме того, у меня появилась возможность продемонстрировать самой себе и остальным наличие у меня неуловимой «интуиции» («инстинкта»), качества, которое либо есть, либо его нет от рождения, и которое обостряется и полируется в трудных ситуациях.
Но политическая реальность во времена заключения либерально-лейбористского пакта было скверной. Наша популярность была отражением неудач лейбористского правительства. Теперь, когда был наведен некоторый порядок в государственных финансах, мы должны были предложить свою альтернативу. Нам следовало представить убедительный анализ ситуации и комплекс политических решений. Я очень хотела это сделать, но знала, что по таким вопросам, как влияние профсоюзов, политика доходов и государственные расходы, в теневом кабинете нет согласия. Все разногласия, которые мучили нас все эти годы и которые мы пытались свести к минимуму, соглашаясь «принять решение», коренились в этой базовой проблеме.
Затем случилось так называемое «дело «Грунвика». Это был явный случай откровенного злоупотребления профсоюзов своим влиянием. Парадоксальным образом это нанесло вред и нам, на кого профсоюзы смотрели с нескрываемой враждебностью, и лейбористам, которые были их друзьями.
Компания среднего размера «Грунвик», специализировавшаяся на фотообработке и печати, располагалась в северо-западной части Лондона. Ею руководил энергичный предприниматель англо-индийского происхождения Джордж Уорд; среди сотрудников преобладали иммигранты. Конфликт летом 1976 г. завершился забастовкой нескольких рабочих с последовавшим их увольнением. Это переросло в спор между руководством компании и профсоюзом АПЕКС, который принял в свои члены уволенных работников и потребовал «признания». Это дало профсоюзу право вести переговоры от имени своих членов, работающих в компании. В результате АПЕКС потребовал возвращения уволенных на рабочие места.
Со своей стороны «Грунвик» утверждала в суде, что увольнение было законным, даже согласно новому лейбористскому закону о профсоюзах, который, по сути, профсоюзы написали сами. Согласно этому закону, никто из тех, кто был уволен, не мог быть принят обратно, если не были приняты все, а в некоторых случаях это была просто невозможно. «Грунвик» утверждала также, что АПЕКС стремился превратить компанию в «закрытое предприятие», принимающее на работу только членов профсоюза. В итоге тайное голосование, проведенное «МОРИ» и «Гэллап», показало, что 80 % сотрудников компании «Грунвик» не хотели вступать в АПЕКС или любой другой профсоюз.
Сложилась коалиция левого крыла для поддержания АПЕКС и наказания «Грунвик». В нее объединились местный Брентский торговый совет, лидеры профсоюзов и летучие пикеты, Социалистическая рабочая партия, ведущие члены Лейбористской партии. Члены кабинета министров Ш. Уилльямс и Фр. Малли и министр по делам спорта Д. Хауэлл, стряхнувшие пыль со своих спецовок и ненадолго присоединившиеся к линии пикетчиков. Кто-то назвал это Эскотом левых.
Национальная ассоциация борьбы за свободу (НАБС) взялась за дело Джорджа Уорда, сделав его частью своей кампании. НАБС была основана в декабре 1975 г., вскоре после того, как ИРА был убит Росс МакВертер, которого я знала (как и его брата-близнеца Норриса) со времен Орпингтона{ Его смерть была для меня очень значительной, не только потому, что я потеряла отважного друга: через несколько дней я наняла команду частных детективов, которые с тех пор всегда работали со мной.}. Председателем НАБС был Билл Де Лайл и Дадли, герой войны и член парламента, который выступал перед нами в Оксфорде, критикуя Ялтинскую конференцию, когда я была студенткой.
Массовое пикетирование началось в конце июня 1977 г. и продолжалось день за днем с ужасающими сценами насилия толпы, травмами полиции и пикетчиков. Иногда тысячи демонстрантов собирались на узких улицах вокруг Грунвикской фабрики, подстерегая автобусы, в которых фирма привозила сотрудников на работу. Я попросила моего парламентского секретаря Адама Батлера и Барни Хейхоу, помощника Джима Прайера, присоединиться к одному из автобусов, пробирающемуся сквозь град камней и оскорблений. Адам рассказал мне об увиденном ужасе и смелости людей, с которыми ему довелось это пережить.
Правительство демонстрировало непонятную сдержанность. Теневой кабинет организовал несколько парламентских запросов, чтобы заставить министров выразить свою позицию. Мы требовали, чтобы премьер-министр категорически заявил, что правительство поддерживает полицию в выполнении своих обязанностей. Тогда я писала Джону Гурье, одному из директоров НАБС: «Мы полагаем, что сцен дикого насилия, показанных по телевидению, а также диких призывов и голословных утверждений, брошенных в определенных кругах, достаточно для того, чтобы большая часть населения выбрали правильную позицию, они доказывают больше, чем многие часы убеждений».
Хотя сцены возле фабрики, казалось, символизировали последствия безграничной неприкосновенности профсоюзов, на самом деле это было нарушением уголовного права в форме насилия и запугивания. Первой обязанностью властей было защитить существующие законы. Тем более, что насилие в «Грунвик» было частью масштабного вызова, брошенного крайне левыми законам; и никто не знал, как далеко этот вызов может завести. Именно в это время бесстыдство левых стало очевидным. До начала 1970-х Транспорт-Хаус запретил членам некоторых крайне левых, «объявленных вне закона организаций» вступать в Лейбористскую партию. Отмена этого запрета левых знаменовала смещение лейбористов к экстремизму.
Левые лейбористы-парламентарии не видели особой причины скрывать свои связи с коммунистическими организациями. Теплота братских отношений между профсоюзными лидерами и социалистическими политиками, с одной стороны, и советским блоком, с другой, была очевидна. Высокопоставленных советских гостей принимали и Британский союз тред-юнионов, и Лейбористская партия. Троцкистские организации, как, например, «Активисты», начали захватывать власть в лейбористских избирательных округах. Было ощутимо, что, вне зависимости от того, что думают МВФ или премьер Джим Каллаген, именно программа крайне левых определяла будущее лейбористов, и что единственным вопросом оставалось, какую тактику они применят для ее осуществления: мирную или насильственную. В такой атмосфере происходящее в «Грунвик» означало, и не только в глазах самим левых, что, должно быть, началась революция.
«Грунвик» стала символизировать «закрытое предприятие», принимающее на работу только членов профсоюза, где сотрудники фактически должны были вступать в профсоюз, если хотели получить или сохранить работу. АПЕКС откровенно хотел силой удержать сотрудников «Грунвик», возможно, с целью в конечном итоге добиться закрытого промышленного предприятия. Более широко, «закрытое предприятие» представляло надежный редут власти профсоюзов, из которого можно было подняться для следующей штурмовой атаки против свободы.
