В то же время масштабная иммиграция из стран Содружества за многие годы трансформировала многие сферы Британии настолько сильно, что коренным жителям было трудно это принять. Одно дело, когда состоятельный политик с трибуны восхваляет добродетель терпимости, прежде чем вернуться в комфортный дом по спокойной дороге в респектабельный район, где цены на недвижимость гарантируют ему эксклюзивность расовой изоляции. Совсем другое дело положение более бедных людей, которые вынуждены наблюдать, как меняется их район.
Работа над иммиграционной политикой велась под руководством Уилли Уайтлоу с января 1978 г. Но она не сильно продвинулась. Проблема состояла в том, что было очень сложно видеть существующий на тот день масштаб иммиграции, чтобы сократить сегодняшний и завтрашний приток иммигрантов. Закрыть лазейки в законе, ужесточить администрацию и ввести новые методы контроля иммиграции, – все это было предложено. Но мне было ясно, что единственным и самым важным вкладом, который мы могли сделать в проблему расовых отношений, было уменьшение неуверенности. Страх неизвестности нес опасную угрозу. Уилли Уайтлоу соглашался в целом с таким видением и попросил на партийной конференции 1976 г. «следовать политике, которая четко спланирована, чтобы покончить с иммиграцией в том виде, в каком мы наблюдаем в послевоенные годы».
Хотя я не планировала никакого конкретного заявления об иммиграции, я не была удивлена, когда мне задали этот вопрос в интервью в программе «Мир в действии». Я много об этом думала и довольно четко высказывалась в других интервью: «Люди действительно боятся, что эта страна может быть фактически затоплена людьми другой культуры… Так что если вы хотите хороших расовых отношений, нужно значительно ослабить страх населения… Мы должны иметь в перспективе прекращение потока иммиграции, за исключением, разумеется, случаев, где необходимо выказать сострадание. Следовательно, мы должны пересмотреть число тех, у кого есть право въезжать… С теми, кто проживает здесь, нужно обращаться как с равными, согласно закону, и именно поэтому, я думаю, столь многие из них боятся, что их положение может оказаться в опасности или что люди могут быть настроены к ним враждебно, если мы не уменьшим приток иммигрантов».
Даже я была ошеломлена реакцией на эти умеренные заявления. Стало очевидно, как велика была изолированность политиков от реалий, волновавших население. Д. Стил, лидер Либеральной партии, обвинил меня в «ужасающей безответственности», а позднее добавил, что мои замечания были «очень злыми». Д. Хили говорил о моей «хладнокровной расчетливости, с которой я мутила грязные воды расовых предрассудков… чтобы распространить страх и ненависть среди мирной общественности». Министр внутренних дел М. Рис обвинил меня в том, что я «делаю приличной расовую ненависть». Присоединились епископы. Пятнадцать лет спустя, когда эти идеи воплощены в законе и всеми приняты, эта реакция кажется истерической.
Реакция по всей стране была совершенно другой. Перед моим интервью опросы общественного мнения показали, что мы идем с лейбористами на равных. После него консерваторы вышли вперед на одиннадцать пунктов. Этот непреднамеренный эффект спонтанного ответа на вопрос интервьюера имел важные политические последствия. Что бы Уилли Уайтлоу и другие мои коллеги ни чувствовали в самой глубине своего сердца по этому поводу, это обеспечило нам сильную и долгожданную поддержку в чрезвычайно трудное время. Это также обострило дискуссии в теневом кабинете. В результате через несколько недель мы разработали убедительный и согласованный подход, который удовлетворял всех, кроме самых твердолобых сторонников репатриации и который помог нам победить на выборах{ Наш предвыборный манифест содержал законопроект о британской нации, определявший права на британское гражданство и на проживание, порядок регистрации иждивенцев из стран Содружества, и определение квот, ограничивающих число въезжающих из стран, не принадлежащих к ЕС. Только первые из предложенных мер вошли в свод законов. В 1980-е первичная иммиграция (въезд глав семейств) значительно снизилась, сократив число будущих иждивенцев с правом на проживание, что снизило уровень ежегодной иммиграции до цифры ниже 50 000 по сравнению с 82 000 в 1975 г.}.
Все это дело в целом доказало мне, что я должна доверять своим собственным суждениям по ключевым вопросам, а не надеяться сначала должным образом убедить своих коллег, ибо я могла рассчитывать на то, что где-то в стране у меня есть сторонники и, возможно, их большинство. Не только вопрос об иммиграции сделал 1978 г. политически сложным временем для оппозиции. В результате финансовых мер, введенных под давлением МВФ, экономическая ситуация улучшилась. В январе 1978 г. уровень инфляции упал ниже 10 % впервые с 1974 г. Число безработных тоже постепенно уменьшалось. Хотя летом 1978 г. был резкий рост безработицы, к декабрю было зарегистрировано 1,36 миллиона безработных, что было на 120000 меньше, чем в предыдущем году. Мы добились, с поддержкой либералов, сокращения основной ставки подоходного налога на одно пенни.
Видимо, Джим Каллаген надеялся под прикрытием этих постепенных улучшений безопасно дожить до осенних выборов. Главным препятствием в этом было то, что либералы осознали невыгодность для себя соглашения с лейбористами. Что касается опросов общественного мнения, к лету лейбористы шли почти вровень с нами, в течение октября и ноября (после трудной нашей конференции) они опережали нас примерно на 5 %, а либералы не набрали даже двузначного числа.
В этих обстоятельствах я начала работу над черновым проектом предвыборного манифеста. Он был создан совместными усилиями Криса Паттена и Исследовательского отдела. Он не произвел на меня впечатления. Серьезные вопросы затенялись броскими обещаниями. Я сказала, что в следующем варианте нужно сосредоточиться на нескольких узловых задачах, таких как сокращение налогов и усиление обороны страны. Все это неприятным образом напомнило мне, сколь малого мы достигли в анализе нашей политики на протяжении последних трех лет.
Вместе с тем происходили некоторые подвижки в организации самопрезентации партии. Тим Белл и «Саатчи & Саатчи» взяли на себя ответственность за рекламу Консервативной партии. Саатчи вдохнули новую жизнь в поношенный формат политических партийных выступлений в СМИ. Были неизбежны обвинения в несерьезности. Но политические выступления следует оценивать потому, станет ли случайный, политически пассивный зритель смотреть это выступление или переключит телевизор на другой канал. В этом отношении мы добились огромного улучшения.
Тим, Гордон и Ронни Миллар в июньскую субботу 1978 года приехали в Скотни{ Мы переехали в квартиру в Скотни Касл в Ламберхерсте в 1975 г. Дэнис оставил работу в «Бурма», а близнецы, достигшие 22 лет, жили по большей части своей жизнью. Флуд-стрит осталась нашим лондонским домом.}, чтобы получить мое согласие на проведение кампании под девизом «Лейбористы не работают». Это было новаторство. Образ безработной толпы, представленной словесно и виде зрительного образа (очередь за пособием), привлекал внимание, а ведь эта проблема считалась «лейбористской темой». Постер, кроме того, нарушал правило, запрещающее в своей пропаганде упоминать противников. Саатчи, однако, убедили меня, что политическая реклама может игнорировать эти соображения. Она была задумана, чтобы подорвать доверие к нашим оппонентам, и ее следовало сделать простым негативным сообщением.
Правительство обычно лучше себя чувствует во время летних каникул потому, что падает политическая активность. Запланированная нами кампания удержала бы ее в тонусе. Так что я дала согласие на начало кампании. Как и ожидалось, она вызвала ответную реакцию. Но чем сильнее нас осуждала Лейбористская партия, тем большую рекламу это делало нам. Для того, чтобы объяснить, в чем суть, газеты напечатали изображение постера, усилив его эффект. После этого была разработана серия постеров на другие темы, в каждом из которых лейбористы «не работали». Отчасти благодаря этому мы пришли к осени 1978 г. в лучшей политической форме, чем можно было бы ожидать.
Только Джим Каллаген может точно сказать, почему он не созвал парламентские выборы той осенью. Я ожидала, что он это сделает, особенно после его речи на конференции Британского конгресса тред-юнионов, которая невероятным образом закончилась тем, что он запел «Ждала я у церкви», демонстрируя шутливую манеру уйти от ответа. Два дня спустя, 7 сентября, когда я находилась в Бирмингеме, мне сообщили по телефону, что в своем вечернем выступлении по телевидению премьер-министр Джим Каллаген объявил, что выборов не будет.
Выиграли бы мы парламентские выборы осенью 1978 г.? Я думаю, что мы могли бы протиснуться с небольшим перевесом голосов. Но стоило мне допустить одну или две ошибки, и мы бы проиграли. А если бы мы победили, что бы произошло потом? Лейбористская политика оплаты труда уже явно разваливалась. Британский конгресс тред-юнионов проголосовал против обновления Общественного договора, и в следующем месяце конференция Лейбористской партии проголосовала за отказ от сдерживания заработной платы. Уладить забастовку рабочих на заводе «Форд» было невозможно в рамках правительственной пятипроцентной «нормы оплаты».
