свои потребности. Выбирает того мастера, который сделает ей лучшее предложение.
Конечно, она не хочет всю жизнь быть танцовщицей. Но и я ей не нужен. Ей нужна реальная возможность. Безопасность. Свобода через деньги. И в тот момент, когда кузен Когана Келли предложил это, она смогла отвернуться от меня.
Больше всего на свете я ненавижу нечестность. Людей, которые не придерживаются своих слов. Я думал, что у Мэл это есть, но мне следовало читать знаки.
Сколько раз Мел лгала мне? Утаивала правду ради собственной выгоды?
Она даже не удосужилась рассказать мне о своей дочери, пока не решила, что я действительно могу помочь ей выбраться из этой ситуации.
Я такой идиот.
По крайней мере, на этот раз пострадал только я. По крайней мере, из-за меня не было убито бесчисленное множество людей из-за того, что я промолчал или неправильно понял знаки. Может, я и медленно учусь, но я учусь.
— Я больше не буду проблемой, — заявляю я, мой голос тяжелеет от поражения, когда я смотрю на ирландца, который победил меня слишком легко. — Вы двое можете жить спокойно. Отпустите меня, и я уйду. Прямо сейчас. Сегодня ночью. Клянусь, вы больше никогда меня не увидите.
— Как благородно с твоей стороны, — усмехается он. — Но это не отменяет того факта, что ты сломал мне нос, кусок дерьма.
— Пожалуйста, Винни, — говорит Мэл позади меня, ее голос мягкий и тошнотворно манящий.
Звук его имени на ее губах — словно кол в сердце. Как будто оно всегда должно было быть там, шепчущая ласка, которая говорит, что она сделает все, что он захочет, ради пары Джимми Чу.
У меня кровь стынет в жилах, когда я думаю о них вместе. От мысли о том, как он проводит руками по ее идеальному телу, используя ее для своих извращенных удовольствий. Я вижу это в его глазах, это безумие. Он использует ее и выплюнет. Каждый ее драгоценный дюйм.
Мысль о том, что Мэл продала свою душу за несколько драгоценностей и уютный дом, наполняет меня мукой. Интересно, знает ли она, что он с такой же вероятностью убьет ее, когда она ему надоест через пять-десять лет?
Келли известны этим. Потому что они не верят в развод. Они настоящие ирландские католики. Это одна из многих причин, по которым я покинул Бостон. Но я не могу заставить себя предупредить Мэл. Не тогда, когда она словно пробила дыру в моей груди. Потребовалось четыре человека, обученных тем же человеком, который научил меня всему, что я знаю, чтобы сдерживать меня. И блядь всего три слова Мэл, чтобы поставить меня на колени.
Я позволил своим эмоциям взять верх. И вот я здесь, запертый в объятиях двух братьев, которые никогда не побеждали меня в свои лучшие дни, когда мы росли, даже если они на много лет старше меня.
Позади меня она нахально хихикает, нарушая напряженную тишину.
— Да ладно, Винни. Считай, что это мой свадебный подарок. Я бы не хотела смотреть, как какой-то парень истекает кровью на ковре. Избавишь меня от гризли-визуала?
Винни хмыкает от удовольствия и жестом просит моих братьев отпустить меня. И поскольку он Келли, они так и делают, грубо толкая меня вперед. Мои руки поднимаются в знак протеста, и я ловлю себя, прежде чем мое лицо сталкивается с ковром. Пульс бьется в голове, я медленно поднимаюсь на ноги, оценивая последствия нашей драки.
В комнате царит полная разруха.
Кровь уже запятнала плюшевый ковер от ран Харпера и Ганса. Они оба с новой ненавистью смотрят на меня, зажимая свои открытые раны. Между моими братьями и мной нет любви. Если они и не были бессердечными машинами для убийства, то мой отъезд из Бостона точно не способствовал улучшению наших отношений. А сегодняшняя драка, несомненно, довершила дело.
К черту их. Они такие же больные и извращенные на всю голову, как и мой старик, насколько я понимаю.
Я киваю Винни в знак признательности, хотя во рту у меня горький привкус. И хотя это похоже на ходьбу босиком по битому стеклу, я продолжаю смотреть перед собой, направляясь к двери. Ни разу не оглянувшись.
Я не могу позволить себе бросить последний взгляд. Потому что я знаю свою слабость. И если я увижу Мэл, стоящую сейчас в этой стеклянной клетке, это точно сломает меня. Я не могу смотреть в ее бездонные ониксовые глаза и думать, не подвожу ли я ее.
Не теряю ли я ее.
Она никогда не была моей, чтобы терять ее.
Распахнув дверь, я несусь по коридору к запасному выходу "Жемчужины". Я распахиваю еще одну дверь и выхожу на бодрый ночной воздух. Приятно, когда холодный ветерок возвращает тебя к реальности. Темная ночь напоминает мне о том, где мое место.
Вик стоит слева от меня, охраняя боковой вход, через который Мэл входила, и хмурится, как только видит, что я выхожу.
— Почему я постоянно вижу тебя там, где тебе не место? — Требует он, шагая ко мне с предупреждением.
Жаль, что у меня сейчас нет с собой ножей, потому что прямо сейчас я готов кого-нибудь зарезать. К счастью для него, я слишком поспешно ушел. Значит, они все еще находятся в той приватной комнате, куда мне не следовало заходить. Я понесу потери и буду считать, что мне повезло.
Сегодня я уклонился от более чем одной пули.
— Отвали, Вик. Я ухожу, — рычу я, проталкиваясь мимо него.
Он поворачивается, чтобы посмотреть, как я ухожу, и всю дорогу ругает меня по-русски. Когда я огибаю угол "Жемчужины", то обнаруживаю, что мой черный Triumph Daytona стоит на обочине и ждет меня. Закинув ногу на байк, я устраиваю мотоцикл между бедер, поднимаю подножку и роюсь в кармане в поисках мобильного телефона.
На этот раз Саша отвечает с первого звонка.
— Ты мертв, или как? — Спрашивает он, в его тоне звучит сарказм.
— Или как, — мрачно отвечаю я.
— Значит, девушка с нами не поедет?
— Нет.
В трубке повисает долгое молчание, сухой юмор Саши не нуждается в словах, чтобы сказать: "Я же тебе говорил".
— Хочешь поговорить об этом? — Спрашивает он через некоторое время.
— Я бы предпочел убить кого-нибудь прямо сейчас, так что может, оставим это? Давай отправимся в путь.
— Хорошо. Встретимся на парковке у Фанфея. Ты знаешь это место. — Саша кладет трубку без подтверждения.
Запихнув телефон обратно в карман, я завожу мотор своего спортбайка и бросаю последний взгляд на темный переулок рядом с "Жемчужиной".
Я знаю,
