неконтролируемые импульсы и, следовательно, поставило его в неловкое положение перед Еленой. Поэтому он и завел разговор о пневмонии и открытом воздухе. А она подчинилась и вошла в комнату, но осталась голой, объединив таким образом бунт и провокацию. Марк тоже улыбнулся, он убедился, что дочь его переиграла, и не мог не порадоваться за нее.
Его комнаты находились этажом ниже. Она оставила для него записку с просьбой подняться к ней, когда он вернется домой обедать.
— Я хотела поговорить только с тобой, Марк, — сказала она.
— Ты можешь говорить в присутствии Елены. Она почти член нашей семьи.
— Странно. А на похоронах дяди Пола я ее не видела.
Марк скривился. Риза попала в слабое место. Она вдохновенно портила отношения с Еленой, и та уже была на пределе!
— Я рассчитывала поговорить с моим отцом наедине, — сказала Риза. — А коль уж вы пришли вдвоем, мне не хотелось бы встревать между вами, и…
Марк, сдавшись, пожал плечами. Елена так фыркнула, что пудовая грудь в ее декольте заколыхалась. Виляя бедрами, она покинула комнату.
— Ну, теперь ты наденешь что-нибудь? — спросил Марк.
— Мое тело беспокоит тебя, Марк?
— Риза, у меня сегодня было тяжелое утро и…
— Хорошо, хорошо. — Она знала, как уступить ему. Подобрав халат, она завернулась в него, и вежливо предложила отцу поднос с напитками. Он выбрал одну из капсул и приложил ее к своей руке. Сама она не колеблясь выбрала золотой ликер, введя его себе с большим умением. Риза поежилась, когда ультразвуковая игла ввела благодатную жидкость в вену. Она внимательно посмотрела на отца. Он был сильно обеспокоен, весь в напряжении — без сомнения, это Родитис. Хотя, может это были просто сложности с завещанием дяди Пола.
— Мне кажется, ты знаешь, о чем я хочу тебя попросить, — сказала она.
— О летней поездке на Марс?
— Конечно же, нет.
— Тогда…
— Ну ты же знаешь.
— О твоей трансплантации? — улыбнулся он.
— Да, о трансплантации, — ответила Риза. — Мне уже шестнадцать. Похороны дяди Пола давно прошли. Я хочу пройти через это. Могу я получить твое согласие?
— Почему ты так торопишься, Риза? У тебя впереди сколько угодно времени, чтобы получить новую личность.
— Вот я и хочу ее получить. Сколько тебе было лет, когда ты получил первую?
— Двадцать, — сказал Марк. — И это было ошибкой. Мне пришлось уничтожить ее. Мы не подошли друг другу. Можешь ли ты представить себе, Риза, что, несмотря на тщательное анализирование и опробирование, я получил личность пещерного антисемита? Конечно же, пробудившись в теле еврея, он чуть не сошел с ума.
— Как ты подобрал его?
— Это был человек, которым я восхищался. Архитектор, один из самых великих зодчих. Мне нужно было его умение планировать. Но вместе с его знаниями я получил и его слабости, и после трех месяцев ада для нас обоих я его стер. Прошло несколько лет, прежде чем я осмелился взять новый трансплантат.
— Да, похоже, тебе немного не повезло, — сказала Риза. — Но мы отклонились от темы. Я достаточно взрослая для трансплантации. С твоей стороны было бы неразумно отказать мне в согласии. У нас есть на это средства, я психически уравновешена и так далее. Ты просто не хочешь разрешить мне, а я не могу понять почему.
— Потому что ты еще очень молода! Посмотри, Риза, ведь шестнадцать лет, это, кроме всего прочего, легальный возраст для замужества, но если бы ты ко мне подошла и сказала, что хочешь…
— Но я же этого не сделала. Трансплантация и замужество — разные вещи.
— Это гораздо более интимная вещь, чем замужество, — сказал Марк. — Поверь мне. Ты не просто будешь с кем-то делить кровать. Тебе придется делить с кем-то свою голову, Риза, и ты не можешь представить, насколько это интимно.
— Вот я и хочу это понять, — сказала она. — В этом-то и вопрос. Я очень хочу этого, Марк. Наступило время разделить с кем-то свою жизнь, время все попробовать. Но тут, как Моисей, встаешь ты и говоришь «нет».
— Честно говоря, я думаю, что ты еще слишком молода.
Ее глаза сверкнули.
— Я переведу это за тебя, дорогой мой. Ты хочешь, чтобы я оставалась девочкой потому, что при этом ты сам чувствуешь себя моложе. Пока я для тебя маленькая девочка, твои временные рамки остаются неизменными. Если мне восемь лет, то тебе тридцать два и тебя это устраивает. Но мне уже шестнадцать, Марк. А тебе за сорок. Я не могу заставить тебя понять второе, но я хочу, чтобы ты прекратил отрицать первое.
— Ты сегодня жестокая, Риза.
— Я хочу быть сегодня голой. Физически и эмоционально. Я не хочу ничего скрывать. — Риза нехотя выбрала для себя вторую капсулу с ликером, потом, как бы вспомнив, предложила поднос отцу. Поднеся капсулу к своей бледной коже, она спросила:
— Ты подпишешь согласие?
— Давай отложим это до июня. Сейчас так неспокойно на рынке…
— На рынке всегда неспокойно, во всяком случае, это не имеет никакого отношения к моей трансплантации. Сегодня 11 апреля. Если ты не согласишься, то к 11 января у меня будет внебрачный ребенок.
У Марка перехватило дыхание:
— Ты беременна?
— Нет. Но буду через три часа, если ты не подпишешь согласие. Если я не смогу испытать трансплантацию, то я испытаю беременность. И скандал.
— Ты сумасшедшая!
Она испугалась, что зашла слишком далеко. Ведь это была прямая угроза, а Марк в таких случаях реагировал неадекватно. Но она не ошиблась в своих расчетах, оценивая фактор понимания им ее унаследованной настойчивости. Она увидела улыбку, затаившуюся в уголках его рта, и поняла, что победила. Марк довольно долго молчал. Она ждала, благосклонно позволяя ему свыкнуться с поражением. Наконец он сказал:
— Где та форма, которую я должен подписать?
— По странному совпадению… — Она дала ему бумагу. Он скользнул по листу взглядом и, не читая его, подписал.
— Ты пока не заводи детей, Риза.
— Я и не думала. Конечно, если бы ты не подписал, мне бы пришлось пройти через все это. Но мне гораздо больше хочется иметь трансплантат. Честно.
— Тогда получай его. Как я воспитал такую ведьму?
— Дорогой, это все из-за генов. Сам виноват. — Она отложила драгоценную бумагу, и они оба встали. Она подошла к нему, обняла за шею и коснулась своей гладкой щекой его щеки. Он был не более чем на дюйм выше ее. Он крепко обнял ее, а она поцеловала его в губы, чувствуя при этом слабую дрожь в его теле, которая, как она уже знала, была отзвуком подавленного желания. Она отошла от него и
