влился в ряды бюрократии исключительно из чувства долга.
— Алло, Марк?
— Фрэнк, я хотел предупредить тебя, что моя дочь вскоре заглянет в твой банк подобрать себе личность.
— Значит, ты согласился?
— Ну, скажем так, Риза уговорила меня.
Сантоликвидо засмеялся.
— Она упрямая девчонка. Достаточно сильная, чтобы справиться с трансплантатом. Кого ей дать? Надсмотрщицу? Даму-банкира?
— Напротив, — сказал Кауфман. — Кого-нибудь помягче и поженственней, чтобы скомпенсировать ее агрессивность. Кого-нибудь, кто умер молодым, при печальных обстоятельствах, проведя жизнь, полную любовных страданий. Предпочтительно девушку, прямо противоположного физического типа, менее атлетичную, с более мягкими чертами. Ты слушаешь?
— Конечно. А если Риза откажется от своей противоположности?
— Я думаю, не откажется, Фрэнк. А если все же такое произойдет, дай ей то, что она хочет. Окончательное решение я оставляю за вами обоими.
— Я все учту, — сказал Сантоликвидо, разглядывая Кауфмана с некоторым любопытством. — А ты помнишь, Марк, что тебе самому в этом месяце надо заглянуть в банк. Ты не был у нас почти год.
— Я был так чертовски занят — смерть Пола и прочее…
— Да, я знаю. Но ты не должен забывать о ежегодной записи. Будучи человеком такого высокого положения, ты обязан миру, будущим наследникам твоей личности. Ты должен держаться на высоте и записывать все свои новые ощущения ежегодно.
— Хорошо. Ты говоришь как вербовщик.
— А я и есть вербовщик. Мы уже несколько недель ожидаем тебя.
— Тогда, может я заеду завтра? Сегодня я бы не хотел. Если я нарвусь на Ризу, она подумает, что ее ужасный старый отец шпионит за ней.
— Ладно. Тогда завтра, — сказал Сантоликвидо. — Что-нибудь еще, Марк?
— Еще одна вещь. — Кауфман замялся. — Как насчет личности Пола?
— Никаких решений еще не принималось. Никаких. Мы имеем десятки кандидатур.
— Родитис среди них?
— Я не могу сказать.
— Ты можешь сказать. Я в курсе, что Родитис страстно желает добавить Пола к коллекции своих трансплантатов. Я только хочу подчеркнуть, что такая трансплантация была бы не только неприятна и оскорбительна для семьи Кауфманов, но и…
Рука Сантоликвидо с многочисленными перстнями мелькнула перед экраном.
— Я знаю о твоих чувствах, — сказал он мягко. — Однако желания членов семьи не могут повлиять на решение. Решения банка душ принимаются исключительно на независимой основе, рассматриваются лишь стабильность реципиента и степень его совместимости. Ты знаешь, мы считаем, что наиболее желательным является выход из генетической группы.
— Это значит, ты собираешься отдать Пола Родитису?
— Я не говорил этого. — Тон Сантоликвидо сделался официальным. — Но мы рассматриваем все возможные варианты.
— Я предпочел бы взять дядю Пола сам, и таким образом избавить его от мозгов этого… этого торговца рыбой!
— А как же закон о совместимости? — спросил Сантоликвидо. — Не говоря уже о собственном завещании твоего дяди? Он должен выйти из семьи, Марк. Кроме того, я думаю, что мы не дадим его ни Шаффам, ни Варбургам, ни Леманам, ни Лоэбам. Может мы оставим эту тему?
— Хорошо.
— До завтра, — снова улыбнулся Сантоликвидо. — Как там твоя вечеринка на Доминике.
— Все остается в силе. На Доминике в субботу.
Экран погас. Кауфман чувствовал себя неважно — он плохо сыграл эту партию, проведя лобовую атаку на Сантоликвидо прямо сейчас. Риза расстроила его, и он потерял свои тактические способности. Или это Родитис? Родитис. Родитис. Вот уже десять лет Кауфман наблюдал, как этот маленький хваткий человечек набирал сначала богатство, затем власть, а потом и некоторую часть социального престижа. Теперь же упрямый выскочка намеревался восполнить недостатки своего происхождения, пролезая в самые недра старинной аристократической семьи, захватив подвернувшуюся личность покойного Пола Кауфмана. Марк оскалился. Он был гораздо меньшим снобом, чем ему надлежало быть при таком положении, но мысль о Родитисе, лежащем на хирургическом столе в банке душ, а затем выходящим оттуда с Полом Кауфманом в голове, была невыносимой для него. Его необходимо было остановить.
Собственные три личности Кауфмана беспокойно дали о себе знать. Обычно они были пассивны и послушны и сопровождали его, не обнаруживая своего присутствия, но напряжение этого утра как-то просочилось к ним и разрушило их покой. Он обхватил руками голову.
— Сожалею, друзья, — сказал он трем плененным душам. — Мы отдохнем в субботу. Я очень сожалею обо всем. Проклятый Родитис!
Кауфман снова повернулся к монитору. Рынок стабилизировался, но положение с сырьем было ненадежным. Он просмотрел весь список и быстро продал пять тысяч акций «Пацифик Коаст Пауэр» по 43. Через несколько мгновений они появились на мониторе, но уже по 45 с половиной. Не мой день, подумал Кауфман, покупая их обратно с явным проигрышем для себя. Вовсе не мой день.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Чарльз Нойес просыпался медленно, неохотно, борясь с возвращением в реальный мир. Он лежал один в кровати, которая только-только вмещала его длинную фигуру. Его руки дрожали, веки шевелились. Утро на дворе. Время вставать, время работать. Он боролся с этим.
«Вставай, трусливая скотинка, — сказал Джеймс Кравченко в его голове. — Просыпайся!»
Нойес застонал и сжал веки еще плотнее:
— Оставь меня!
«Вставай, вставай! Петушок пропел давно».
— Ты не должен говорить со мной, Кравченко. Ты должен просто быть здесь.
«Послушай, я не просил, чтобы меня запихнули в твои мозги. Когда бы ты ни захотел отпустить меня, ты знаешь, куда идти».
— Ты не думаешь так всерьез, ты блефуешь. Ты хочешь остаться там, где ты есть, Кравченко. Пока ты не овладеешь мной окончательно и не будешь играть как марионеткой.
Кравченко не ответил. Прошло несколько минут, а его личность молчала. Нойес решил было встать с постели, но затем решил подождать, уверенный в том, что Кравченко начнет понукать его снова. Но в продолжающейся тишине он понял, что решение, а также ответственность за их общее тело все же на нем. Он сбросил с себя одеяло и отключил ночной монитор.
Неподалеку от его кровати стояла склянка с карнифагом. Нойес с нежностью поглядел на нее. Его первой утренней мыслью, как, впрочем, и последней вечерней, была мысль о самоубийстве, точнее о самоубийстве и убийстве. Когда он уйдет, он возьмет Кравченко с собой. Он взял склянку в руки и любовно провел пальцами по ее поверхности. В хрупком стеклянном контейнере находилась смертельная доза вируса, содержащего бета-13 мужской ДНК — репликативной молекулы, действие которой заключалось в том, чтобы заставить клетки тела высвободить автоматические энзимы — вещества, вызывающие гидролиз органических тканей из лизосом — самоубийственных хранилищ, расположенных в клетках. Через несколько мгновений после попадания внутрь карнифаг вызывал цепную реакцию автолиза, в результате которой тело буквально распадалось на части, смерть клеток была полной и
