Я поднес миску Альдо к свету. В обрамлении инициалов на меня смотрело мое собственное лицо. Интересно, подумал я, что они обсуждают там, на виа деи Соньи, 8, станет ли ректор после ухода деканов говорить с моим братом наедине, упомянет ли, намеренно или случайно, про анонимные телефонные звонки.
И вдруг я все понял. Автором анонимных звонков была Марта. Для того она и поехала в Рим. Когда Альдо ее выставил, Марта долго и мучительно размышляла и, наверное, догадалась, что, пока профессор Бутали лежал в римской больнице, Альдо еще ближе сошелся с синьорой, а возможно, даже стал ее любовником. Видя, с каким презрением отвергнуты ее любовь и преданность, вне себя от вина и отчаяния она решила отомстить Альдо, выдав его ректору.
Я поставил серебряную миску на стол, подошел к окну и остановился под клеткой с канарейкой. Уже больше недели, как звонки прекратились, сказал мне ректор. И прекратились они по одной причине — звонившая была мертва. Впервые за десять дней, прошедших после убийства Марты, я почувствовал радость оттого, что она мертва. Умерла вовсе не та Марта, которую я помнил. Алкоголь, подобно яду, отравил ее кровь. Ее последний поступок можно было сравнить только с действиями больного животного, которое кусает руку хозяина, и, пустившись в свое роковое путешествие, она встретила поджидавшую ее смерть.
В каком-то смысле это было возмездие. Клеветника заставили умолкнуть, змея издохла от яда своего… Почему мне вдруг вспомнилось безумное речение Сокола, приведенное немецким ученым в его «Истории герцогов Руффано»? «Гордого разденут донага… надменного подвергнут оскорблениям… клеветника заставят умолкнуть, змея издохнет от яда своего…»
Пение канарейки оборвалось на страстной трели. Я поднял глаза на птичку. Ее крохотное горлышко еще дрожало.
— Джакопо, — медленно проговорил я, — когда мой брат был последний раз в Риме?
Джакопо составлял вычищенное серебро на поднос, чтобы отнести его в квартиру Альдо.
— В Риме, синьор Бео? — переспросил он. — Дайте подумать, в позапрошлое воскресенье — да, в следующее воскресенье будет две недели, в Вербное воскресенье. Он уехал в пятницу, чтобы ознакомиться с какими-то рукописями в Национальной библиотеке, и вернулся во вторник ночью. Он любит водить машину по ночам. В среду утром он здесь завтракал.
Джакопо понес серебро в квартиру Альдо, оставив дверь открытой. Я сел на кухонный табурет и уставился прямо перед собой. Альдо мог убить Марту. Альдо мог проезжать мимо церкви и узнать ее в лежащей на паперти фигуре. Он мог выйти из машины, подойти и заговорить с ней. Пьяная, окончательно отчаявшаяся, она могла признаться ему. Он мог ее убить. Я вспомнил нож, который вчера вечером в герцогском дворце внезапно появился из его рукава, когда он разрезал веревки на руках Марелли. В Риме нож тоже мог быть при нем. Альдо мог зарезать Марту.
Я услышал шаги под окном. Перед входом они помедлили, затем направились к двери Джакопо.
— Армино? — позвал молодой голос.
Это был студент Чезаре. На нем были мое легкое пальто и шляпа, в руке он держал мой саквояж.
— Я привез с виа Сан Микеле твои вещи, — сказал он. — Джорджо и Доменико задержали синьору Сильвани в гостиной, донимая ее уговорами внести лепту в фонд университета. Она не знала, что я поднялся наверх. Я пробыл там не больше пяти минут. Я пришел, чтобы увезти тебя из Руффано.
Я тупо посмотрел на него. Его слова звучали полной бессмыслицей. Зачем мне уезжать из Руффано? От мыслей, которые занимали меня последние несколько минут, я почти онемел.
— Извини, — сказал Чезаре, — таков приказ Альдо. Утром он обо всем договорился. Если бы нам удалось тебя найти, мы уехали бы еще раньше.
— Мне казалось, — сказал я, — что на фестивале я буду исполнять роль Сокола?
— Теперь уже нет, — ответил он. — Я должен отвезти тебя в Фано и там посадить на рыболовецкое судно. Так было условлено. Альдо ничего не объяснил.
Как быстро мой брат все устроил. Неизвестно, когда он принял такое решение: вчера вечером после нашего внезапного расставания или позже. Чезаре тоже явно ничего не знал. Возможно, это и не имело значения. Возможно, вообще ничего не имело значения. Кроме того, что Альдо хотел от меня избавиться.
— Очень хорошо, — сказал я. — Я готов.
Я встал, Чезаре подал мне пальто и шляпу, и мы вышли из кухни. Перед входом в квартиру Альдо появился Джакопо с пустым подносом в руках. Увидев Чезаре, он кивнул ему и поздоровался.
— Я должен уехать, Джакопо, — сказал я. — Таков приказ.
Его лицо было непроницаемо.
— Нам будет вас не хватать, синьор Бео, — сказал он.
Я пожал ему руку, и он исчез в своих владениях. На улице стоял «альфа-ромео». Чезаре открыл дверцу и бросил мой саквояж на заднее сиденье. Я уселся рядом с водителем, и вскоре, выехав из Руффано, мы уже мчались по шоссейной дороге.
Второй раз за двадцать лет я покидал родной дом. Не как тогда, размахивая вражеским флажком, но все таким же беглецом, бегущим от преступления, которого я не совершал, возможно — Бог знает — выступая в качестве заместителя собственного брата. Отсюда мое изгнание, отсюда побег в Фано. Я заметал следы, подальше от Руффано, подальше от Альдо.
Я смотрел прямо перед собой: Руффано, уже скрытый окаймляющими его холмами, навсегда остался позади, слева тянулась коричневая земля, ощетинившаяся быстрорастущими побегами зерновых, такого же шафранового цвета, как платье Сокола. Дорога сворачивала, петляла, и вскоре за компанию с нами рядом побежала река, чтобы излить свои зеленовато-голубые, прозрачные воды в Адриатическое море, уже сверкающее в лучах апрельского солнца. Чем меньшее расстояние отделяло нас от Фано, тем большее отчаяние меня охватывало, тем большая досада и растерянность.
— Чезаре, — сказал я, — почему вы во всем следуете за Альдо? Что заставляет вас верить в него?
— Нам больше не за кем следовать, — ответил Чезаре. — Джорджо, Доменико, Романо и всем остальным. Он говорит на языке, который мы понимаем. Так с нами никто никогда не разговаривал. Мы были сиротами, а он нас нашел.
— Как он вас нашел?
— Через своих старых друзей-партизан. Потом он через университетский совет добился для нас стипендий. Есть и другие, те, кто уже окончил университет и уехал, — они всем ему обязаны.
Мой брат делал это ради меня. Он делал это, думая, что я умер. И вот теперь, зная, что я жив, он меня прогоняет.
— Но если он все эти годы работал для университета и для таких, как ты, студентов, которым нечем платить, — настаивал я, — зачем он хочет уничтожить все это теперь, натравливая студентов друг на друга, инсценируя изощренные розыгрыши, последний из которых закончился смертью Марелли?
— Ты называешь это розыгрышами? — спросил Чезаре. — А мы нет. Элиа и Риццио тоже. Они научились смирению. Что касается Марелли, он умер, потому что пустился бежать. Разве в детстве священники тебя не учили? Кто ищет спасти свою жизнь, потеряет ее?
— Да, — ответил я, — но это совсем другое.
— Разве? — сказал Чезаре. — Мы так не считаем. Не считает и Альдо.
Мы приближались к окраинам Фано, по обеим сторонам дороги замелькали унылые, безликие, как коробки из-под торта, дома. Меня захлестнуло отчаяние.
— Куда ты меня везешь? — спросил я.
— В порт, — ответил Чезаре, — к рыбаку, бывшему партизану по имени Марко. Ты должен сесть на его судно, и дня через два он высадит тебя где-нибудь подальше, возможно, в Венеции. Тебе не надо ни о чем думать. Дальнейшие инструкции он получит от Альдо.
В зависимости от того, подумал я, что известно полиции и удалось ли замести следы. Иными словами, насколько успешным оказалось бесследное исчезновение отсутствующего групповода Армино Фаббио.
Голубая вода бухты застыла в полной неподвижности, на белом, как перевернутая устричная раковина, пляже чернели фигуры ранних туристов. К новому сезону заново красили вытянувшиеся рядами тенты. До Пасхи оставалась еще неделя. От моря веяло пропитанным влагой воздухом. Слева тянулся канал.
— Вот мы и на месте, — сказал Чезаре.
Он остановил машину перед кафе на виа Скверо в нескольких метрах от кромки канала, где стояли на якоре рыбачьи лодки. За столиком сидел мужчина в выгоревших джинсах и с кожей, почерневшей от моря и солнца. Он курил сигарету, на столе перед ним стояла початая бутылка. При виде «альфа-ромео» он вскочил на ноги и подошел к нам. Мы вышли из машины, и Чезаре протянул мне пальто, шляпу и саквояж.
— Это Армино, — сказал он. — Капитан передает привет.
Рыбак Марко протянул мне огромную руку.
— Добро, добро пожаловать, — сказал он. — Буду рад видеть вас на борту моей посудины. Позвольте ваш саквояж и пальто. Мы совсем скоро взойдем на борт. Я как раз поджидал вас и моего механика. А пока выпьем?
