Ханна не выдержала, быстро склонилась и поцеловала эту небольшую, обтянутую сухой пергаментной кожей кисть.
— Ну-ну, девочка моя… — Старик осторожно высвободил руку и с нежностью провел ладонью по ее белоснежным волосам: — Моя валькирия…
Минуту длилось молчание. Наконец Ханна подняла глаза и увидела, что взгляд вождя, устремленный в пространство, как и четырнадцать лет назад, сверкает неукротимым блеском. Она поняла: ему эта встреча была необходима не меньше, чем ей. Опять прикоснулась губами к его руке и закрыла глаза. На душе у нее было покойно и светло, словно не дымилась там наверху разбитая бомбами рейхсканцелярия. И будто не русские танки охватывали столицу империи железными клиньями, а неудержимые панцер-дивизионы в победном лязге гусениц двигались к Парижу и Москве.
— Извини, моя девочка, я должен идти.
«Все еще может измениться, — затеплился у нее в душе огонек надежды. — Все может повернуться. Главное — не терять волю к победе. Коалиция врагов распадется, и тогда гений фюрера поднимет родину из пепла».
Дверь за ним закрылась.
* * *
В одном из дальних концов бункера автоматчик щелкнул каблуками. Старик слабо кивнул и вошел в просторную комнату с низким потолком и стенами, облицованными белой плиткой.
—Так и не заговорили? — спросил плотного здоровяка в расстегнутом мундире с закатанными рукавами.
—Нет, — буркнул тот, снимая очки в тонкой оправе и аккуратно протирая их уголком несвежего носового платка. — Ни один из них. Прикажете продолжать? — У эсэсовца непроизвольно вырвался усталый вздох.
Старик не ответил. Внимательным, ненавидящим взглядом пронзил распростертое на кафельном полу тело, едва прикрытое остатками офицерского мундира.
Казалось, это лежит труп — покрытый ожогами и запекшейся кровью, с изуродованным до неузнаваемости лицом… Нет, все-таки он дышал — грудь иногда вздымалась. А еще можно было понять, что это не европеец. Индус со смугловатой кожей и наголо обритым, словно у буддийских монахов, черепом.
Два вспотевших дюжих эсэсовца молча ждали в стороне, готовые возобновить допрос.
Старик криво усмехнулся и ковырнул носком ботинка неподвижное тело:
— За предательство приходится дорого платить…
Взгляд его упал на уныло расслабленные фигуры экзекуторов, и усмешка внезапно пропала. Мутноватые зрачки зло сверкнули, правая рука дернулась, будто разрубая невидимых врагов:
— Мы должны быть твердыми как сталь! И тогда азиатские орды здесь, у стен Берлина, сломают себе шею!
Эсэсовцы испуганно одернули мундиры и замерли по стойке «смирно», готовые выслушать очередную речь фюрера. В последние дни он разражался ими по любому поводу.
Только человек в очках будто не обратил на это внимания. Глянул на часы и, извинившись, быстро достал из металлической коробки шприц, уже наполненный прозрачной жидкостью. Прямо сквозь ткань одежды он сделал индусу укол. Объяснил:
— Колем каждые полчаса. Иначе он может стать опасным.
— Даже в таком состоянии? — недоверчиво нахмурился вождь.
— Лучше не рисковать. Вы же знаете, на что они способны.
— Приведите его в чувство!
На голову узнику опрокинули ведро ледяной воды. Тот шевельнул разбитыми губами и глухо застонал.
— Очнись, падаль! — заорал фюрер, склоняясь над лицом индуса. — Да поднимите же его, усадите на стул!
— Не может он сидеть — кости переломаны. Нам пришлось… Я докладывал: «сыворотка правды» на них не действует, электрошок тоже. Слишком мало времени, мой фюрер…
— Это не я дал вам мало времени, болваны! Это русские танки диктуют нам расписание!
Эсэсовец затих и больше не пытался возражать.
Старик опять склонился над раненым и крикнул, дрожа то ли от ненависти, то ли от нетерпения:
— Ты слышишь меня?
— Слы…шу, — отозвался наконец истерзанный человек. Веки его приоткрылись. Во взгляде сквозь мутную пелену просвечивало странное спокойствие.
— Даю тебе последний шанс! Слышишь, последний! — Правая рука вождя угрожающе сжалась в кулак, левая висела плетью. — Скажи, где находится Амулет. Этим ты спасешь себя и остальных монахов. Несмотря на то что вы предали меня — я обещаю вам помилование!
Человек молчал, продолжая смотреть в пространство — сквозь вождя и белые кафельные стены.
— Я даю слово, что сохраню вам жизни! — повторил старик, постепенно наливаясь болезненной краснотой.
Узник будто только теперь заметил его. Разбитые губы приоткрылись:
— Даете слово?..
— Да! — нетерпеливо дернул головой фюрер. — Если вы вернете Амулет. Слово вождя!
На изуродованном лице монаха появилась тень улыбки. Раздался хриплый смех.
— А чего теперь стоит… ваше слово?
Физиономия старика от ярости обрела багровый оттенок, но индус продолжал говорить — тихо и очень спокойно:
— Вы не сможете сохранить даже собственной жизни… Без нас вы — ничто. Прах под солнцем… И скоро действительно станете прахом… Махатмы уже сделали выбор. — Все шире улыбаясь почерневшими губами, едва различимо он добавил: — Слышишь их голоса?
Что-то ужасное произошло с вождем. Два рослых экзекутора испуганно и изумленно таращились на своего хозяина.
Никогда еще не видели они его в таком состоянии. Старик дрожал как в лихорадке, правая рука то судорожно сжималась в кулак, белея, то безвольно тряслась. Широко раскрытые глаза готовы были выпрыгнуть из орбит и светились одновременно ненавистью и страхом.
Фюрер приоткрыл рот, но не сразу смог заговорить. Наконец, пятясь к выходу, прохрипел полузадушенно:
— Р-расстрелять их всех!.. Расстрелять!!!
Эсэсовцы торопливо потянулись к висевшим в углу автоматам, залязгали затворами, но он, продолжая пятиться, трясущейся рукой остановил их. Глухо забормотал:
— Не здесь… Наверху, под небом Германии… Той Германии, которую они предали! Я сам исполню приговор…
Штандартенфюрер тревожно сверкнул линзами очков:
— Мой фюрер, это опасно!
Тяжелая стальная дверь захлопнулась. Эсэсовец недоуменно качнул головой.
— Ханна, — простонала серая шатающаяся тень на пороге комнаты.
Женщина поднялась навстречу, но не сразу смогла его узнать — казалось, всего за полчаса вождь постарел еще на три десятка лет. Утратившие блеск глаза чернели мертвой пустотой.
— Пойдем наверх, Ханна. — Он оперся на плечо женщины. Уже в коридоре та сумела разобрать его едва слышное бормотание: — Все кончено, моя девочка… Кончено…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
