— Постой, — Ксюша нахмурилась, явно сопоставляя события. — Это как раз за неделю… или через неделю после? Где-то близко к тому сроку, когда дело Перевертня закрыли.
— Наверное.
Акулина и правда понятия не имела, во что ввязалась. Для нее Перевертень — случайный элемент, такой же, каким являлась она сама.
— Ну да… позже. Я помню! Он тогда еще отчет подготовил, документы принес и на стол бросил… Злой был, — Ксюша вздохнула и потрогала кончик носа. — Еще сказал, что его достала бумажная работа… а потом Алексей Петрович его хотел видеть, но оказалось, что Стас ушел. Я ему звонила-звонила…
— Он психанул крепко. Я слышала, как он на лестнице орет на кого-то… Нет, не орет, — поправилась Акулина. — Если бы орал, все бы услышали, а он шипел в трубку, но так, что я сразу поняла — злится очень. И вот как-то интересно мне стало…
Акулина не следила за Стасом в тот день, во всяком случае специально, и на лестнице оказалась лишь потому, что ей потребовалось пару минут побыть наедине с собой. У нее с детства такая привычка была: если не думается, надо спрятаться от всех ненадолго, перевести дух и к проблеме вернуться.
В детстве Акулина выбиралась на крышу.
И сейчас привычке своей не изменила. Она уже спускалась, когда услышала голос:
— …и что прикажешь делать?! Нет, я понимаю, но мне ты что прикажешь делать? Да не ори!
Стас шипел, и Акулина дернулась было, чтобы отступить — не было у нее никакого желания пересекаться с этим уродом, но через минуту она застыла на месте.
— Не ори, говорю! Никуда не денется… подождать надо… откуда я знаю, сколько… и что? Предлагаешь устроить кражу со взломом? Не будь дурой!
Кем бы ни была та женщина, но Акулина ей посочувствовала: связываться со Стасом — себя не уважать. И пусть сейчас он пытался оправдаться, но делал это со злобой, и сразу ясно становилось: у незнакомки нет ни малейшего шанса.
— Лишнее внимание тебе ни к чему! А мне и подавно… — Он вдруг сменил тон и замурлыкал: — Ну, котенок, ну ты же сама прекрасно понимаешь, если шкатулка вдруг всплывет, начнутся вопросы… все ведь пока на слуху. Пусть себе полежит месяц-другой… так даже удачно получилось…
Что ответила «котенок», Акулина не слышала, но поняла: Стас ввязался в авантюру, и какой-то дурочке, думавшей, что она сумеет его приручить, вскоре придется испытать жестокое разочарование.
— Да, конечно, милая, мы встретимся… хочешь — прямо сейчас… Куда подъехать?
Закончив разговор, Стас выругался — от души, не скрывая эмоций. И ушел, дверью хлопнув.
Нет, в тот момент у Акулины не созрело зловещего плана мести, скорее уж она стала чуть более внимательной. И не обратить внимания на внезапный интерес Стаса к подсобке не могла. Он, прежде совершенно равнодушный к хозяйственным делам, вдруг взял за правило выглядывать в коридорчик, проверяя, заперта ли дверь.
А еще эта его нервозность… и готовность помогать секретарю с раздачей бумаги или прочих канцелярских мелочей… и вообще, его внимание к Ксюше, которое, впрочем, Акулина истолковала по-своему.
В первый раз она заглянула в подсобку где-то спустя месяц после разговора Стаса с «котенком».
Не обыскивала — осматривалась просто, но ничего такого, что могло бы ее внимание привлечь, не заметила. И во второй раз… и в третий… она обшаривала комнату аккуратно и деловито, сама не понимая, зачем ей это надо. Но постепенно пришла к выводу: что бы ни искал тут Стас, но спрятано это хорошо, вероятнее всего за коробами с бумагой.
Тогда-то Акулина, подгадав момент, и устроила настоящий обыск. Девушкой она была крепкой, но все равно ей пришлось нелегко. Бумага оказалась довольно тяжелой.
Зато в одной коробке, скрытой за другими коробками, обнаружилась вот эта шкатулка.
— Я взяла ее только потому, что она нужна была Стасу, — Акулина провела сложенными щепотью пальцами по крышке. — Настолько нужна, что он просто извелся весь… трус! Всегда он был трусом.
Акулина забрала шкатулку домой и засунула ее на дальнюю полочку. Сама по себе шкатулка ее не интересовала, другое дело — реакция Стаса. Теперь Акулина следила за ним еще более пристально.
Она боялась упустить момент, когда Стас обнаружит пропажу.
А он все медлил и медлил, явно тянул время, хотя тот, вернее, та, с кем Стас говорил, и настаивала поторопиться. Как Акулина это поняла? По его телефонным разговорам, которые становились все дольше и напряженнее. Стас, увидев номер на мобильном, вскакивал, менялся в лице — он уже не давал себе труда скрывать раздражение, — и выходил из кабинета. Отсутствовал когда пять минут, когда десять, но возвращался взбудораженным, злым. И злость эту он выплескивал на того, кто ему под руку подвернется.
Однажды он и вовсе звонок сбросил.
— Потом я как-то в курилке с ним столкнулась. Он же редко курил. А тут стоит, взгляд в стену вперил, руки трясутся. Сигарету до губ с трудом доносит… Я и поняла, что он ходил тайник проверять.
Акулина вздохнула.
Ей казалось, что момент триумфа должен быть другим, ярким, что он искупит всю ту боль, которую ей довелось испытать по вине этого человека. А в действительности она вдруг поняла, что ей нет дела до Стаса. Она уже давно сама по себе.
И, наверное, снова способна стать счастливой.
— Потом его убили…
— Вы испугались? — спросил Игнат.
— Нет. И не раскаялась в том, что сделала. Виноватой, если хотите знать, я тоже себя не считаю. Он сам влез в это дело, каким бы оно ни было. И получил по заслугам.
Шкатулку Игнат прихватил с собой, нес ее под мышкой, без всякого уважения к исторической ценности вещи. Он подозревал, что дело тут отнюдь не в истории, вернее, в ней, но не столь уж давней.
В машине Игнат сунул шкатулку в руки рыжей, велев ей:
— Держи.
Она кивнула. Задумчивая. Растерянная. Сложно привыкнуть к тому, что люди, которых она знала и наверняка считала близкими, почти родными, на самом деле вовсе не таковы, какими казались. Но держится она неплохо, с учетом того, что ее едва не пристрелили. Ни слез. Ни истерик. Ни жалоб. Только хмурится и нос трет.
— Все равно не понимаю… — вздохнула Ксюша и посмотрела на Игната искоса.
Потому, что история — такая, надвое разломанная, но с одними и теми же героями.
— Поехали, прогуляемся…
Он вырулил к озеру. Поговаривали, что некогда на этом самом месте стояла церковь, будто даже чудотворная, но в безбожные советские времена было принято решение церковь снести. И то ли силу заряда рассчитали неверно, то ли не учли особенности грунта, но котлован вышел огромный, а на дне его открылись родники. И, сколько ни пытались строители отвести воду, не получалось ничего. Тогда котлован расширили и превратили в озеро.
А вокруг устроили парк.
От парка мало что осталось — пара десятков старых тополей, клен, рассеченный ударом молнии надвое, и старая карусель на ржавых цепях. Игнат помнил это место другим и сейчас почти расстроился, увидев пестрые палатки, лотки и разноцветные зонтики открытых кафе.
— Посиди тут, — он устроил рыжую на лавочку и отошел.
Луиза Арнольдовна ответила на звонок сразу.
— Слушаю, — в ее голосе была приятная хрипотца.
— Доброго утра, Луиза Арнольдовна, — Игнат взглядом отыскал рыжую макушку. — Скажите, пожалуйста, не собиралась ли Виолетта выйти замуж?
— Когда? Она же раз в полгода собирается замуж. Если бы вы знали, чего мне стоит отговорить ее от подобных глупостей!
— Скажем… незадолго до смерти матери?
— Собиралась.
— А имя жениха вы не помните?
— Нет. Это имеет значение?
— Возможно… вы ведь расстроили и эту свадьбу? — Игнат поднял кленовый лист, ярко-зеленый, которому бы еще жить и жить.
— Естественно. Это был совершенно неподходящий для нее молодой человек… хотя он отличался от прочих. Да, погодите, — голос ее слегка дрогнул. — Он мне сперва понравился. Такой, знаете ли, воспитанный, вежливый для своего уровня. И держится без подобострастия… они все вечно пытались мне угодить.
— А этот — нет?
— Нет. Он не очень-то скрывал, что он — из семьи среднего достатка… единственный сын, это я запомнила хорошо. И вот я как-то подумала, что Виолетта впервые сделала достойный выбор.
— Но потом?..
— Потом мальчика проверили. Не сочтите меня занудой, но я предпочитаю, чтобы рассказы этих… женихов соответствовали действительности.
— И оказалось?
Рыжая то и дело привставала и вертела головой.
— Он не солгал. Он и правда был единственным ребенком в семье, весьма приличной семье. Мать — учительница, отец из бывших военных. И про университет — правда, и про работу… перспективный мальчик. Да вы его знать должны, он у вашего отца в штате числится… или числился.
Игнат представил себе, как узкие губы Луизы Арнольдовны сжимаются в линию. Вот, значит, от кого отец узнал об истории с Акулиной. Но не стоило забегать вперед, и Игнат поинтересовался:
