Галумов, этот «дворянин»-делец, начал действовать. Через несколько дней он сообщил Мальцеву, что ссуду ему соглашается выдать С.-Петербургско-Тульский поземельный банк при участии Учетно-Ссудного банка, но с тем, чтобы им, этим банкам, было предоставлено преимущество перед долгами Товарищества казне, и что выданные из Тульского Банка закладные листы будут постепенно реализуемы Учетно-Ссудным банком. При этом благородный комиссионер, спаситель Мальцева, выяснил и свои условия, которые, наверно, привели бы в восторг шекспировского Шейлока. Условия таковы: Мальцеву будет выдано из Тульского банка 2,8 миллиона рублей закладными листами, которые по реализации их в Учетно-Ссудном банке составят 2,5 миллиона рублей, считая 10 процентов с этой суммы. Вознаграждение ему, Галумову, должно бы определиться в 250 тысяч рублей, но так как министерство финансов не удержит из означенной ссуды следуемых ему 1,2 миллиона рублей, то их, стало быть, надо считать как бы прибавкой к самой ссуде, поэтому и с этих 1,2 миллиона рублей ему тоже следует получить 10 процентов, так что в общем его вознаграждение выразится в размере 370 тысяч рублей. Волей-неволей Мальцев вынужден был согласиться и на подобные, чисто уж ростовщические, предложения. В таком смысле было составлено условие, которое Мальцев и подписал.
После этого наступила очередь хлопот в министерстве финансов о предоставлении частным банкам того преимущества, под условием которого они только и соглашались выдать Мальцеву ссуду. Кто и какими путями предпринял это ходатайство, расследование не обнаружило с достаточной ясностью и полностью. По собранным мною сведениям можно, однако, заключить, что председатель департамента экономии Государственного Совета высказал министру финансов, что Мальцеву могла бы быть оказана помощь посредством уступки частным банкам, если они выдадут Мальцеву ссуду, права преимущественного взыскания перед долгами казне. На это, как известно, согласился в свою очередь и министр финансов.
После официального разрешения на предоставление частным банкам означенного преимущества начала приводиться в исполнение сложная операция выдачи ссуды путем постепенного перевода закладных листов из Тульского банка в Учетный и наличных денег из последнего в банк Государственный. Мальцев, по его словам, плохо понимал, как и когда окончится эта операция. Получив уже из Учетного банка чековую книжку на часть переведенных в Государственный банк сумм, он уехал в Царское Село и там стал ожидать уведомлений. Скоро действительно явилось уведомление, с которого, собственно говоря, и начинается темная история о 370 тысячах рублей.
20 марта Мальцев получил от капитана Евреинова телеграмму, которой он вызывался на другой день в Петербург. В телеграмме Евреинов напоминал, чтобы Мальцев не забыл чековую книжку.
На другой день, т. е. 21-го, ровно в 9. 45 Мальцев из Царского Села приехал в Петербург и прямо с вокзала отправился к Евреинову. Тот заявил Мальцеву, что Галумов желает немедленно получить эти 370 тысячи рублей, составлявшие его «божеское» вознаграждение. Мальцев ничего не имел против этого, и они вдвоем с Евреиновым поехали к Галумову. Там в квартире Галумова Мальцев написал чек на 370 тысяч рублей, и так как, по его словам, Галумов выразил желание получить не чеком, а наличными, то он вручил означенный чек Евреинову, прося его получить эти деньги из Государственного банка и передать их Галумову. После этого немедленно отправился на вокзал и с поездом 11 часов утра отправился обратно в Царское Село.
Прошло некоторое время. Предвидя ревизию книг и счетов своего завода правительственным ревизором, Мальцев обратился к своему «бескорыстному» другу Евреинову с просьбой истребовать от Галумова расписку о полученных им за комиссию деньгах для представления ее в качестве оправдательного документа в израсходовании 370 тысяч рублей.
Галумов выдать расписку отказался. Тогда-то и началось это темное дело. Галумов стал отрицать получение 370 тысяч рублей, Евреинов тоже начал всячески путать, хитрить, давать разноречивые показания, Галумов стал сваливать все на Евреинова, Евреинов — на Галумова, и кончилось это тем, что они оба из обвиняемых, так сказать, обратились в обвинителей, утверждая, что Мальцев 370 тысяч рублей не давал, что Галумов получил значительно меньше и что Мальцев большую часть из этих таинственных денег попросту присвоил себе. Получился поистине какой-то заколдованный круг.
Я энергично, ввиду важности дела, приступил к расследованию.
Капитан Евреинов на первом допросе заявил, что, получив от Мальцева чек на 370 тысяч рублей, он из квартиры Галумова предварительно заехал к себе домой, чтобы захватить брата и вместе с ним отправиться в банк, так как он считал, что удобнее не одному получать столь большую сумму денег. Получив деньги, он полностью все 370 тысяч рублей передал Галумову.
— Почему же вы не сочли нужным потребовать от Галумова расписки? — спросили Евреинова.
— Это дело касалось не меня, а Мальцева, он и должен был требовать расписку. Кроме того, я не имею оснований не доверять честности и порядочности Галумова.
— Ростовщические проценты должны быть тоже отнесены к «честности» и «порядочности» сего дельца- комиссионера?
Евреинов промолчал. Его показание, казалось, распутывало это дело. Что больше еще расследовать, когда все ясно как день? Деньги Мальцевым, стало быть, действительно выданы, а не растрачены им, и деньги эти получил не кто иной, как великодушный дворянин маклер Галумов.
Это свое объяснение капитан Евреинов подтвердил и на втором допросе, произведенном вместо очной ставки его с Галумовым, от которой он сначала отказался. Когда же тем не менее по моему настоянию эта очная ставка состоялась, то Евреинов на ней не пожелал объяснять буквально ничего. Прошел день. Вдруг Евреинов делает совершенно новое заявление, в котором показывает, что 370 тысяч рублей он передал уже не Галумову, а Мальцеву, и именно в тот же день 21 марта в 12 часов дня, когда Мальцев вторично заехал к нему на квартиру.
— Позвольте, — спросил я Евреинова, — как же это: то вы говорите, что передали деньги Галумову, то Мальцеву?
— Я… я мог забыть, — ответил Евреинов.
— Странная забывчивость в столь важном деле… Скажите, присутствовал ли при передаче вами денег Мальцеву ваш брат, с которым вы, как объясняете, вместе ездили в банк?
Увы, и на этот вопрос Евреинов предпочел не давать прямого ответа.
Теперь для меня стало очевидным, что блестящий капитан, «аристократ», друг флигель-адъютанта Мальцева играет в этой темной трагикомедии весьма неприглядную роль. Для меня не оставалось сомнений, что Мальцев стал жертвой мошеннической проделки двух джентльменов, из которых один — плут по профессии, а другой — плут по призванию. В своих последующих показаниях Евреинов старался еще больше запутать это темное дело. Так, он вдруг высказал уверенность в том, что Мальцев израсходовал инкриминируемые 370 тысяч рублей отчасти на уплату 60-тысячного долга своей матери, отчасти на другие личные потребности. Через день — новая версия: Мальцев сам передал деньги Галумову.
Пришлось устроить очную ставку Евреинова с Мальцевым.
— Вы говорите, — обратился Мальцев к своему вероломному другу, — что передали мне деньги в двенадцать часов дня. Как же это могло быть, если я тотчас после написания чека уехал с одиннадцатичасовым поездом в Царское Село?
Евреинов смутился ненадолго.
— Pardon, я ошибся… Я передал вам деньги не в двенадцать часов дня, а между часом и двумя часами дня. Я забыл.
Чтобы окончательно уличить Евреинова во лживости его показаний, я получил от Управления Царскосельской железной дороги справку. Управление, справившись по своим поездным ведомостям, дало официальное удостоверение, что Мальцев действительно 21 марта уехал из Петербурга в Царское Село с 11-часовым поездом, как это неоспоримо доказывается отметкой его билета в означенных ведомостях. Чтобы быть вполне уверенным в справедливости удостоверения Царскосельской железной дороги, я лично весьма тщательно осмотрел поездные ведомости, в них никаких подчисток или поправок не оказалось. Таким образом, сомневаться в истине этого удостоверения, воочию изобличающего лживость показаний Евреинова, не было ни малейшего основания. Когда я предоставил Евреинову эту документальную справку о часе отъезда из Петербурга Мальцева, он заметно смутился. Блестящий капитан, кажется, понял, что он попал в сети, из которых ему не так-то легко будет выпутаться.
Лично я нисколько теперь не сомневался в том, что единственно верным показанием Евреинова было его первое, в котором он сообщил, что 370 тысяч рублей были им переданы Галумову. Но почему же Евреинов вдруг поспешил отказаться от этого справедливого показания? Какие дела, какие тайные побуждения стали им руководить?
