– Нет, – оборвала я ее. – Не смей это говорить!
Она встретилась со мной взглядом. Ее лицо исказилось от гнева и горечи.
– Вы с Чадом ничего не принесли нам с отцом, кроме разочарования. Я не понимаю, как такое могло произойти. Эндрю был идеальным сыном.
– Ты хоть сама веришь в то, что говоришь? Как можно это утверждать? – Мне захотелось взять ее за плечи и трясти до тех пор, пока к ней не вернется ощущение реальности. – Он не был идеален! Люди не могут быть совершенны! Включая его тоже.
– Придержи язык, Элла.
– Мы что, были всего лишь его заменой? – спросила я. – Мы с Чадом? Разве у родителей могут быть любимчики?
– К твоему сведению… – Мать растоптала вторую сигарету обутой в дорогую замшевую туфлю ногой. – У нас был любимчик.
С этими словами она села в машину и выехала со стоянки.
– Тебе нужно приехать, – сказала я Чаду, когда он мне позвонил. – Я скучаю.
– Я тоже скучаю. Приезжай ко мне. У нас тут в Калифорнии неплохо.
– Мать говорит, что отец нездоров.
– Ты ездила с ним повидаться, крошка?
Можно было благословлять моего брата за то, что он всегда знал, на какую больную точку нажимать, чтобы вызвать у меня чувство вины. Он похож на нашу мать больше, чем готов себе признаться. Но все-таки он заставил меня улыбнуться. Так как был прав.
– Нет. Приезжай, и мы съездим к нему вместе.
– Ты знаешь то, чего я не знаю? – Я услышала, как Чад с чем-то сражается. – Отец сделал нас бенефициариями своей пожизненной страховки? Потому что ты знаешь, что, если я войду к нему в дом, он тут же откинет копыта.
– Чад, он умирает. Ты хочешь, чтобы он умер, не повидавшись с нами?
– Не надо. – Очевидно, что мой обычно кипучий брат сегодня был не похож сам на себя. – Не стучи мне по мозгам, Элла. Они выкинули меня из дома, сказали, чтобы я больше не появлялся на пороге, и при этом не стеснялись в выражениях.
– Он ничего тебе не говорил. – Я открыла крышку содовой и сделала глоток.
– Он ничего не сделал, чтобы ее остановить, а это уже приравнивается к соучастию. И то, что он был пьян в стельку и не мог выбраться из своего гребаного кресла, – это отговорки в пользу бедных. И если честно, Элла… – я услышала в голосе Чада обвиняющие нотки, – меньше всего я ожидал бы услышать такие слова от тебя.
– Не называй меня так.
– Элли, – поправился он. – Крошка, куколка. Я люблю тебя.
– Я тебя тоже люблю, Чадди.
– Не проси меня вернуться домой. Ты знаешь – я не могу.
– Знаю. – Я вздохнула и потерла лоб. Голова у меня болела. – Я знаю. Но она не оставляет меня в покое. – Я не стала упоминать про разговор, состоявшийся на парковке.
– Скажи ей, что может проваливать, – сквозь зубы сказал он. – Эта сучка за всю свою жизнь ни черта для нас не сделала. Даже тогда, когда нам была нужна. Пусть теперь пожинает то, что посеяла.
– Ты когда-нибудь… Чад, ты когда-нибудь думал о том, чтобы… ее простить?
– А ты когда-нибудь думала о том, чтобы простить его?
О-очень непростой вопрос, но в последнее время я над этим думала.
– Он мертв. Что изменится, если я его прощу?
– Вот ты мне и ответь, куколка. – Чад проворковал что-то успокаивающее. Конечно, это не объятие, но все же лучше, чем ничего.
– Почему мы такие шизанутые лохи? – спросила я его со смешком. – Почему мы просто не можем все забыть, Чад?
– Я бы тоже это хотел знать, детка.
– Мы должны. Мы должны забыть прошлое, чтобы наконец начать жить заново! – выпалила я со злостью, радуясь, что закрыла офисную дверь, заглушившую мой сорвавшийся голос.
Он засмеялся.
– Ты о ком говоришь?
– Когда это было, Чад? Годы прошли, а мы никак не можем от этого отойти. Меня это достало. Откровенно говоря, я уже заколебалась со всем этим, но не знаю, как разрулить.
– Милая!
Мы оба издали протяжный вздох. Между нами лежало расстояние, но мы словно были вместе, связанные общей драмой.
– Я кое с кем встречаюсь, – сказал Чад, прежде чем я смогла что-либо добавить. – Он здорово помогает.
– А что с Люком?
Чад засмеялся.
– Нет, куколка, у Люка все хорошо. Я имею в виду профессиональную жилетку с функцией промывки мозгов.
– А-а-а, – протянула я, не сразу сообразив, как на это реагировать. – Ну… Хорошо.
– Подумай об этом. Поговори с кем-нибудь.
Я покачала головой, хотя Чад и не мог меня видеть.
– А я что делаю? Я говорю. С тобой.
– Ты обсуждала это с Дэном?
– Нет.
– А может, стоит?
– Слушай, – раздраженно сказала я. – С каких это пор ты стал давать мне советы, касающиеся моей личной жизни?
– С тех пор, как она у тебя появилась.
Я вздохнула.
– Он милый парень.
– Ну и?…
– Я не хочу, чтобы мне опять было больно.
– А кто этого хочет? Или ты собираешься прожить свою жизнь, беспокоясь об этом? – Он помолчал. – Ты хочешь позволить Эндрю это сделать?
– Нет.
Чад вздохнул.
– Ну тогда начинай жить, Элли.
– Тебе это помогает? Психиатр. Он тебе помогает?
Я вытащила лист миллиметровки из ящика и стала тыкать карандашом в вершину каждой клеточки.
– Да, – сказал Чад. – После разговора с ним мне становится легче. Начинаешь видеть то, чего прежде не замечал. Снова доказывать себе, что это не я сошел с ума. Что проблема в них, не в нас.
– Мне не нужен психиатр, чтобы это сообразить, – негромко рассмеялась я. – Они видят смешное там, где другие плачут.
Чад засмеялся над моей несмешной шуткой.
– Ты знаешь, что всегда можешь со мной поговорить, крошка. Но я правда считаю, что тебе нужно поговорить об этом с кем-нибудь еще. Это могло бы помочь.
– Ты подумаешь, чтобы приехать домой? – Молчание растянулось по соединяющим нас проводам, чуть ли не физически ударив меня в ухо. – Ну, пожалуйста!
– Я подумаю над этим.
Я взглянула на часы.
– Проклятье! Мне нужно идти. Я тебе позже перезвоню, ладно? И, Чад. Спасибо.
– В любое время, крошка. Только сколько?
– Сколько чего?
– То, чего ты насчитала, – пояснил Чад, и я засмеялась.
– Миллиметровка. Многовато даже для меня.
– Продолжай считать.
– Специально для тебя, Чад. Люблю. Пока.
Я положила трубку и еще несколько мгновений смотрела на миллиметровку, после чего отпихнула ее от себя. У Чада был друг и психиатр. У меня никого. Надо было подумать и решить, кто мне нужнее. Я знала, что одна больше не выдержу.
Даже сообразив, что тебе нужно, не всегда сразу получается понять, как этого можно добиться. Я слишком много времени провела в темной раковине. Даже если мне захочется из нее выбраться, глазам сначала будет больно от света. Я была дурой. Но дура дурой, а мне все же хватало ума, чтобы понять, что я сама рыла себе могилу и что настала пора покончить с прошлым. Хватит уже бегать от него – пора бы заглянуть ему в лицо.
