Когда Луис вошел, Джад взглянул на него и сказал:
— Вот ее и не стало, Луис.
Он сказал это так просто и прозаично, что Луис даже подумал, что старик еще до конца не осознал произошедшее. А потом губы Джада задрожали, и он прикрыл глаза рукой. Луис подошел и обнял его за плечи. Тут Джад не выдержал и заплакал. Он все понимал. Понимал очень четко. Его жена умерла.
— Ничего, — сказал Луис. — Это нормально, Джад. Думаю, она бы хотела, чтобы вы немного поплакали. Она бы, наверное, разозлилась, если бы вы не плакали совсем.
Луис и сам заплакал. Джад крепко обнял его, а Луис обнял его в ответ.
Джад плакал минут десять потом успокоился и начал рассказывать. Луис очень внимательно слушал — слушал как врач и как друг. Слушал, чтобы понять, не заговаривается ли старик, не путает ли он времена (насчет места можно было не беспокоиться; Джад Крэндалл прожил всю жизнь в Ладлоу, штат Мэн) и, самое главное, не употребляет ли он настоящее время, когда говорит о Норме. Но Джад отлично владел собой и не терял связь с реальностью. Как врач, Луис знал, что старые люди, прожившие вместе всю жизнь, часто уходят практически друг за другом: с разрывом в месяц, неделю, даже день. Вероятно, из-за сильного потрясения или даже подспудного стремления поскорее догнать ушедшего, чтобы снова быть вместе (до случая с Черчем его бы точно не посетили подобные мысли; Луис стал замечать, что в последнее время его представления о потустороннем и сверхъестественном претерпели значительные изменения). Наблюдая за Джадом, он заключил, что тот сильно горюет, но пребывает в здравом уме и твердой памяти. Джад не проявлял никаких признаков старческой дряхлости, которые Луис заметил у Нормы на Новый год, когда Крэндаллы приходили к ним в гости.
Джад достал из холодильника пиво. Лицо старика все еще было красным от слез.
— Еще рановато, конечно, — сказал он. — Но где-то в мире уже вечереет, и при сложившихся обстоятельствах…
— Ни слова больше! — Луис открыл бутылку. — Давайте лучше выпьем за нее.
— Давай выпьем, да. Эх, Луис, видел бы ты ее в шестнадцать лет, когда она шла из церкви в расстегнутой кофте… такой красоты свет не видывал. Она и самого черта могла заставить в трезвенники записаться. Слава Богу, она не пыталась заставить меня.
Луис кивнул и поднял бутылку:
— За Норму.
Джад чокнулся с ним своей бутылкой. Он снова плакал, но при этом улыбался.
— Пусть она обретет мир и покой, и пусть там не будет этого проклятого артрита. Там, где она сейчас.
— Аминь, — сказал Луис, и они выпили.
* * *
Впервые в жизни Луис видел Джада в изрядном подпитии, но даже в таком состоянии старик сохранял ясность ума. Он пустился в воспоминания: живописные, четкие, добрые и забавные, а иногда и вовсе захватывающие. А между историями о прошлом Джад справлялся с настоящим с такой силой духа, что Луис испытывал искреннее восхищение. Он сам вряд ли держался бы и вполовину так хорошо, если бы Рэйчел вдруг умерла за завтраком, не доев кашу и не допив грейпфрутовый сок.
Джад позвонил в похоронное бюро Брукингса и Смита в Бангоре, договорился обо всем, о чем можно договориться по телефону, и сказал, что завтра приедет, и они обсудят все остальное. Да, пусть ее набальзамируют; он хочет, чтобы ее нарядили в платье, которое он привезет; да, он привезет и нижнее белье; нет, он не хочет, чтобы на нее надевали казенные туфли, туфли он тоже выберет сам. «Ей вымоют голову?» — спросил он. Она мыла голову в понедельник, значит, когда она умерла, ее волосы были грязными. Он выслушал ответ, и Луис, чей дядя был владельцем похоронной конторы, знал, что сотрудник бюро сейчас объясняет Джаду, что мытье и укладка волос входят в стоимость базовых услуг. Джад кивнул, поблагодарил своего собеседника, потом снова стал слушать. Да, сказал он, макияж нужен, но легкий.
— Она умерла, и все это знают, — сказал он, закуривая сигарету. — К чему ей наводить марафет?
В день похорон гроб пусть будет закрыт, но накануне, во время прощания, — открыт. Ее похоронят на кладбище Горней надежды, где они купили себе участки в тысяча девятьсот пятьдесят первом году. Джад взял бумаги и назвал сотруднику бюро номер участка, чтобы там все приготовили заранее: Н-101. Позже он сказал Луису, что у него самого был участок под номером Н-102.
Он повесил трубку и повернулся к Луису:
— Насколько я знаю, самое красивое в мире кладбище — здесь у нас, в Бангоре. Если хочешь, возьми еще пива, Луис. Похоже, это затянется.
Луис хотел отказаться — он и так уже опьянел, — но тут у него перед глазами встала нелепая картина: Джад несет тело Нормы на старое индейское кладбище, на микмакский могильник в лесу за Клатбищем домашних животных.
Эта картина подействовала на него как пощечина. Не говоря ни слова, он встал и вынул из холодильника еще одну бутылку. Джад кивнул и снова взялся за телефон. К трем часам пополудни, когда Луис вернулся домой, чтобы съесть суп и сандвич, Джад уже почти завершил подготовку похорон своей жены; он обзвонил всех, кого нужно, как человек, планирующий очень важный званый обед. Он позвонил в Методистскую церковь Норт-Ладлоу, где пройдет отпевание, и в дирекцию кладбища Горней надежды. Сотрудники похоронной конторы Брукингса и Смита будут звонить туда сами, но Джад позвонил первым — в порядке вежливости. Очень немногие скорбящие, только что потерявшие близкого человека, способны подумать о таких «мелочах»… а даже если способны подумать, то не способны заставить себя взять и сделать. А Джад подумал и сделал. Луис восхищался им все больше и больше. Потом Джад обзвонил всех ныне здравствующих родственников Нормы, справляясь по старой, истрепанной записной книжке в кожаном переплете. В перерывах между звонками он пил пиво и вспоминал о былом.
Луис чувствовал искреннее восхищение и… любовь?
Да, подтвердило его сердце. И любовь.
Когда Элли вечером спустилась вниз, чтобы ее поцеловали перед сном, она спросила Луиса, попадет ли миссис Крэндалл на небеса. Она почти прошептала Луису этот вопрос, как будто чувствуя, что никто не должен услышать, о чем они говорят. Рэйчел была в кухне — пекла пирог с курицей, который собиралась завтра отнести Джаду.
На другой стороне улицы в доме Крэндаллов свет горел во всех окнах. На подъездной дорожке у дома стояли машины, как и на обочине шоссе на сотню футов в обоих направлениях. Официальное прощание будет завтра, но сегодня люди съезжались к Джаду, чтобы утешить его, помочь ему вспомнить все, что было хорошего, и погоревать вместе с ним. Между двумя домами дул студеный февральский ветер. На дороге темнели участки черного льда. Наступила самая холодная пора мэнской зимы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
