Впрочем, она получила предостережение, как только родилась. Вспомнила ли она тогда о своем гороскопе?
Снежную голову она спасет,Затем золотую голову потеряет…
Вспомнила ли она о том, что сказала сама, жалея Джейн Грей: «Бездна там, наверху»?
Вечером 8 июля прибыл посланник королевы и потребовал вернуть драгоценности короны.
— Король умер?
— Нет, Мадам, но все считают, что он не переживет этой ночи.
— Значит, у меня пока нет господина.
Десятого июля 1559 года в один час пополудни Генрих II скончался, что означало ее окончательный крах.
Может быть, ситуация не была бы столь безнадежной годом раньше, когда еще существовала видимость ее дружбы с Екатериной и ее союза с Гизами. Но проявленная ею чрезмерная осторожность теперь лишь облегчала мщение одной и давала повод другим отплатить неблагодарностью. И ведь именно мать молодого короля и дяди королевы завладеют властью!
Первый раз в жизни это высокомерное создание стало искать спасения в смирении. Она отослала драгоценности короны (была также составлена их тщательная опись), попросила прощения у королевы за все нанесенные ей обиды, «передала в ее руки свое имущество и свою жизнь».
Екатерина была в жестоком и искреннем отчаянии, которое, впрочем, не притупило ее способность действовать. Вместо того чтобы оставаться в своей комнате, обитой черной тканью, «не видя ни солнца, ни луны», как того требовал этикет, она незамедлительно отправилась в Лувр в сопровождении новой правящей четы и Гизов. Коннетабль, остававшийся рядом с останками Генриха II, охранять которые входило в его обязанности главного распорядителя, не должен был покидать Турнель.
Герцог де Гиз тотчас же занял покои герцогини де Валентинуа (расположенные рядом с королевской опочивальней), а его брат — комнаты Монморанси. Поэтому дворцовый переворот произошел намного быстрей.
Франциск II, который любил свою мать, боялся и уважал ее, передал ей властные полномочия. Ученица Макиавелли, еще не будучи уверенной в своих силах, поостереглась от того, чтобы принять этот опасный подарок, и благоразумно предпочла уступить первенство Гизам. Это вынудило дядей Марии Стюарт разделить с королевой власть, которой они были полны решимости завладеть.
Было заключено соглашение между лотарингскими принцами и той появившейся практически ко всеобщему изумлению Екатериной Медичи, образ которой сохранится в вечности. В смиренной «флорентийской торговке» уже угадывалась будущая правительница государства, облаченная в полный мрачного величия черный бархат. (Траурные наряды королев были белыми, но Медичи усвоила на примере своей соперницы преимущества, которые черный цвет дает сорокалетним женщинам.)
Екатерина одобрила назначение герцога де Гиза на пост главнокомандующего французской армией и облечение кардинала Лотарингского полномочиями главного министра. Она несказанно обрадовалась тому, что в немилость попал коннетабль, который по приказу Франциска II был «освобожден от всех занимаемых им должностей» и удалился в Шантильи. Государственная печать перешла от Бертрана к Оливье, и Авансон, который к тому моменту уже был финансовым суперинтендантом, покинул свой пост.
Оставалось уладить еще один деликатный для всех вопрос, то есть решить судьбу фаворитки. Герцог д'Омаль попытался вызвать в сердцах Гизов жалость к своей теще, но «кардинал Лотарингский надменно ответил ему, что он должен быть доволен полученным в неравном браке несметным богатством и влиянием, продлившимся несколько лет; а так как сейчас существование этого союза казалось отвратительным и покрывало герцога позором, в интересах знатного дома было мало-помалу избавить людей от воспоминания об этом бесчестии, удалив герцогиню от двора: он предложил ему задуматься о том, что недопустимо было оставить ее здесь, так как это нанесло бы оскорбление королеве-матери, что нужно обязательно все устроить; и что он должен был сохранять и укреплять честными делами величие, которым он постыдным образом был обязан любовнице, ставшей известной в эпоху последнего правления…»
В это жестокое время никто бы не удивился, если бы богиню лишили ее владений, изгнали, бросили в Бастилию и незаметно умертвили. Флорентийка, конечно же, не погнушалась бы ни одной из этих мер, но она «предпочла остаться верной одному из своих охранительных талисманов, на голубом фоне которого была изображена звезда, окруженная змеей, которая кусает себя за хвост, волшебной змеей, знаком Сатурна, и начертан девиз: Fato prudentia major («Знание побеждает рок»). Диана, попавшая в немилость, была все так же опасна. Было бы гораздо мудрее не доводить ее до отчаяния».164
С другой стороны, Гизы должны были позаботиться о том, чтобы сохранить огромное наследство в их доме.
В конце концов оказалось, что единственным наказанием, которому подверглась герцогиня, стало унижение.
Диана в своих покоях ожидала приговора. Кто же пришел, чтобы объявить его? Тот, кого она любила, как сына, тот, который был для нее едва ли не чичисбеем, галантный маленький архиепископ, недавно ставший благодаря ей в двадцать три года кардиналом и самым богатым прелатом в Европе.
Некогда они вместе следили за агонией Франциска I. Сейчас же, в нескольких шагах от бездыханного тела Генриха II, протеже дал отставку своей покровительнице.
Карл Лотарингский не слишком бережно обошелся с поверженной Охотницей. Принцы, которые были потомками Карла Великого, претерпели унижение, вступив в союз с королевской сожительницей. Поэтому госпоже де Валентинуа не стоило хвалиться этим, чтобы избежать возмещения оскорбления, нанесенного ею королеве-матери. Впрочем, Ее Величество не хотела более ее видеть. Диана, так же, как и герцогиня Бульонская, лишилась доступа ко двору. В остальном вдова Великого Сенешаля могла спокойно наслаждаться своими благами. Ей оставалось лишь кусать губы и вздыхать.
Какое-то время спустя траурная процессия с телом короля проследовала в Собор Парижской Богоматери и затем на кладбище Сен-Дени. Диана наблюдала за ней из окна своего особняка. Носилки украшало скульптурное изображение работы Франсуа Клуэ. Ярко-красная атласная рубашка, усыпанная золотыми лилиями туника из фиолетового атласа, сапожки из позолоченной ткани, длинная мантия из фиолетового бархата, расшитая геральдическими лилиями, и королевская корона составляли убранство Валуа, который отправился на встречу со своими предками. Черный и белый цвета исчезли, но Н, сплетенное с месяцем, украшало траурную повозку таким же сиянием, какое оно распространяло вокруг смертного ложа в Турнельской резиденции.
Оно напоминало о вечной непоколебимой верности Угрюмого Красавца, последнего рыцаря, погибшего на огороженном участке земли, будучи одетым в цвета своей Дамы.
«Молитесь за Диану де Пуатье!»
Екатерина Медичи очень редко поступала чисто по-женски, но то, что она потребовала у Дианы вернуть замок Шенонсо, тот самый Шенонсо, в котором она с такой досадой наблюдала за игрой своей соперницы в правительницу, можно отнести именно к таким случаям. Она, естественно, напомнила ей о «домениальном пятне», которое за десять лет трудоемких судебных процессов все же удалось «смыть». Герцогиня долго сопротивлялась, но затем посчитала, что благоразумнее было бы отступить. Нужно отметить, что с ней не осмеливались поступить так же, как некогда с несчастной д'Этамп, у которой многие из замков были просто конфискованы.
Это, в действительности, была сделка, заключенная между двумя кузинами, сделка — о, гениальная деловая женщина! — принесшая, наконец, выгоду госпоже де Валентинуа. Уступив желанию взять реванш, который для нее ассоциировался с Шенонсо, королева взамен предложила замок Шомон, купленный ею в 1550 году за сто двадцать тысяч ливров, на ее собственные деньги. Решение о проведении этой коммерческой операции, принятое в конце 1559 года, было подтверждено в Шиноне 10 мая 1560 года.
Шомон был тем местом, где Медичи обычно ставила свои магические опыты. Там можно было найти философское яйцо, волшебную палочку, песочные часы, пантакорд, глобус, тигели, «машину» для вызывания духов. Там находилось и знаменитое зеркало, к которому Екатерина в последний раз обратилась с вопросом, прежде чем покинуть это здание. По преданию, она увидела там своих старших сыновей, каждый из которых обернулся вокруг себя столько раз, сколько лет ему предстояло править, а после того как исчез последний из них, возник сын Жанны д'Альбре, брак которой считался неудачным.
Диана не слишком долго жила в Шомоне, предпочитая проводить время в Ане, поместье Бейн и Лимурском замке, который некогда отобрали у госпожи д'Этамп.
