и хранимо Богом». Прием эффективный и снимающий в этом вопросе церковные претензии к Макиавелли. Фактически это принцип «либо хорошо, либо ничего». И сразу же Никколо переходит к другому приему, начиная вроде бы только пересказывать хорошо известные события, а на деле придавая им то содержание, которое подкрепило бы его уже высказанные тезисы.
Перед тем как Карл, французский король, вторгся в Италию, господство над ней было поделено между папой, венецианцами, королем Неаполитанским, герцогом Миланским и флорентийцами. У этих властителей было две главных заботы: во-первых, не допустить вторжения в Италию чужеземцев, во-вторых, удержать друг друга в прежних границах. Наибольшие подозрения внушали венецианцы и папа. Против венецианцев прочие образовали союз, как это было при защите Феррары; против папы использовались римские бароны. Разделенные на две партии – Колонна и Орсини, – бароны постоянно затевали свары и, потрясая оружием на виду у главы Церкви, способствовали слабости и неустойчивости папства. Хотя кое-кто из пап обладал мужеством, как, например, Сикст, никому из них при всей опытности и благоприятных обстоятельствах не удавалось избавиться от этой напасти. Виной тому – краткость их правления, ибо за те десять лет, что в среднем проходили от избрания папы до его смерти, ему насилу удавалось разгромить лишь одну из враждующих партий. И если папа успевал, скажем, почти разгромить приверженцев Колонна, то преемник его, будучи сам врагом Орсини, давал возродиться партии Колонна и уже не имел времени разгромить Орсини. По этой самой причине в Италии невысоко ставили светскую власть папы.
Когда речь идет о «подозрениях», наверняка имеется в виду альянс с Карлом. Под «защитой Феррары» подразумевается война 1482 г., о которой уже было сказано. В очередной раз отметим неприязнь Макиавелли к венецианцам. В целом же мы имеем дело с коротким и убедительным анализом политической ситуации в Италии. С ним можно не соглашаться, как это делал в свое время Гвиччардини, однако внимания он заслуживает.
Но когда на папский престол взошел Александр VI, он куда более всех своих предшественников сумел показать, чего может добиться глава Церкви, действуя деньгами и силой. Воспользовавшись приходом французов, он совершил посредством герцога Валентино все то, о чем я рассказывал выше – там, где речь шла о герцоге. Правда, труды его были направлены на возвеличение не Церкви, а герцога, однако же они обернулись величием Церкви, которая унаследовала плоды его трудов после смерти Александра и устранения герцога. Папа Юлий застал по восшествии могучую Церковь: она владела Романьей, смирила римских баронов, чьи партии распались под ударами Александра, и, сверх того, открыла новый источник пополнения казны, которым не пользовался никто до Александра.
Макиавелли как-то откровенно написал, что ему было очень трудно работать над «Историей Флоренции», поскольку он был вынужден хвалить клан заказчиков – семью Медичи. Полагаю, что приведенные только что строчки из «Государя» также дались ему нелегко. В конце концов, это именно Александр VI Борджиа открыл дорогу очередной волне экспансии Франции в Италию, он же был прославлен многочисленными преступлениями, хотя, нужно признать, часть из них, как сейчас считается, была приписана ему его многочисленными недругами. Правда, у Борджиа-старшего было два существенных достоинства, которые автор «Государя» не мог не оценить:
– в течение его понтификата католическая церковь значительно укрепила свое политическое влияние, несмотря на неоднозначность морали и поведения ее высшего руководства, в том числе самого Александра VI. Можно даже сказать, что последний оказался весьма неплохим церковным государем, если иметь в виду политические результаты его деятельности и действительно имевшее место укрепление политических позиций церкви в ходе его понтификата;
– второе достоинство Александра VI – это, с точки зрения Макиавелли, конечно же его сын Чезаре Борджиа, образцы деятельности которого политолог описывал как показательные для государя нового типа.
На это можно было бы возразить, что деятельность данного папы способствовала продолжению глубочайшего кризиса католичества. Безусловно, Макиавелли знал об этом, однако предпочитал рассматривать ситуацию исключительно в той плоскости, которую выбрал с самого начала. Его интересует прежде всего политика и достижения в этой области. В конце концов, уже было отмечено, что в «Государе» Макиавелли шокирует читателя своей бескомпромиссностью в советах, как обеспечить власть действующему правителю[402].
Все это Юлий не только продолжил, но и придал делу больший размах. Он задумал присоединить Болонью, сокрушить Венецию и прогнать французов и осуществил этот замысел, к тем большей своей славе, что радел о величии Церкви, а не частных лиц. Кроме того, он удержал партии Орсини и Колонна в тех пределах, в каких застал их; и хотя кое-кто из главарей готов был посеять смуту, но их удерживало, во-первых, могущество Церкви, а во-вторых – отсутствие в их рядах кардиналов, всегда бывавших зачинщиками раздоров. Никогда между этими партиями не будет мира, если у них будут свои кардиналы: разжигая в Риме и вне его вражду партий, кардиналы втягивают в нее баронов, и так из властолюбия прелатов рождаются распри и усобицы среди баронов.
Его святейшество папа Лев воспринял, таким образом, могучую Церковь; и если его предшественники возвеличили папство силой оружия, то нынешний глава Церкви внушает нам надежду на то, что возвеличит и прославит его еще больше своей добротой, доблестью и многообразными талантами.
Макиавелли мог бы добавить, что Юлий II вел себя в политике не менее цинично, нежели рекомендовал в своей книге Никколо. Так, в первый период своего понтификата папа сначала использовал обман и коварство для того, чтобы использовать Чезаре Борджиа в своих интересах, а затем велел его арестовать и заточить[403]. Кампанья была у того отобрана. Впрочем, напоминание об этих способностях папы едва ли были бы уместны в главе, посвященной церковному государству.
Видимо, следует также обратить внимание на то обстоятельство, что автор «Государя» прямо связывает деятельность Александра VI сначала с папой Юлием, а затем и с папой Львом, представителем семейства Медичи. Тем самым Макиавелли, на мой взгляд, решает сразу несколько вопросов:
– оправдывает свое позитивное отношение к Чезаре Борджиа. Восхваления поступков герцога становятся вроде бы объяснимы, поскольку тот действовал не только в свою пользу, но и косвенным образом в интересах человека, на чье покровительство хотел бы надеяться Макиавелли, т. е. папы Льва Х;
– восстанавливает историческую справедливость, причем как раз в плоскости политического анализа. Борджиа, ненавидимые при вершине своего могущества и критикуемые после конца политической карьеры семьи в Италии (испанская ветвь сохранилась), действительно, как уже отмечалось выше, сделали немало для восстановления политического могущества католической церкви, хотя и существенно подорвали ее идейный престиж. Для Макиавелли значение в данном
