в клещи, и замолчал, не договорив.
– А все, – ответила Ирка веско, как палач уронил бы на шею приговоренного острый топор.
И это при том, что даже суда и дела еще не было!
– Помягче. – Я дернула палача-торопыгу за полу жакета, вынуждая присесть. – Сначала поговорим.
Боря вернул на тарелку надкушенный пирожок с капустой. Видно, мама его учила не разговаривать за едой.
Я зашла с козырей – поставила перед юношей синюю бархатную коробочку. Специально вчера вечером купила в ювелирном магазине, чтобы исполнить заветы оценщика Игоря Евгеньевича – правильно хранить бриллианты.
Коробочка была на два гнезда – для сережек, но Боря понял меня неправильно.
– Э-э-э, я еще слишком молод для женитьбы, – проблеял он, и Ирка вывалилась из образа сурового душегуба, залившись развеселым смехом.
– А я уже давно не свободна, – не смутилась я. – Открой, не бойся.
Боря боялся, но открыл. И испугался еще сильнее.
Веселый душегуб Ирина Иннокентьевна перестала ржать и с дивной ловкостью выудила из своей сумки-самобранки тот же пузырек с нашатырем.
– Погоди. – Я отвела ее руку, готовую состыковать склянку с носом жертвы. – Молодой организм, должен сам справиться. И вообще, пусть привыкает к потрясениям, раз уж мы познакомились.
По выражению лица Бори было понятно, что он хотел бы раззнакомиться обратно, но тут я была беспощадна. Надежды юношей питают, но не вскармливают. Жизнь сурова и бескомпромиссна, как Ирка в роли душегуба с топором.
Кстати, очень питерская тема – вспомним Раскольникова.
– Ты, Боря, должно быть, не в курсе, но мы с тобой чуть ли не родственники, – добила парня жестокая я. – Твоя мама – двоюродная племянница моей тети, что-то вроде того.
– А еще вы будете соседями в Мурино, – влезла Ирка.
Боря, с трудом оторвав взгляд от камней, поднял его на меня. В нем стыло смирение приговоренного.
– Третий корпус, квартира сто двадцать восемь?
– Точно. А у тебя?
– Первый, тоже сто двадцать восьмая. – В глазах-смородинах блеснули бриллиантовые слезинки.
Эх, не радует родича наше соседство, не радует… А вот я ощутила сочувствие:
– Тоже не знал, что застройщик поменял нумерацию корпусов и первый стал третьим?
Боря молча кивнул и опять уперся взглядом в содержимое коробочки.
– То есть, если я правильно понимаю, ты спрятал камни в Ленкиной однушке, полагая, что это твоя? – дошло до Ирки. – Но как так вышло, что у вас квартиры одинаковые?
– А на этот вопрос, я полагаю, нам ответила бы тетушка, – сказала я. – Это она по моей просьбе нашла лучший вариант для покупки. И, видимо, последовала примеру того, кого считает экспертом в данном вопросе… Боря, ты же не сам квартиру выбирал?
– Кто бы мне позволил! – покривился юноша. – Я у них не заслуживаю доверия. Мама сама все решила, а ей дядя Борух советовал…
– С квартирой все понятно, – кивнула я. – Переходим к кладу. Откуда бриллианты?
– Только не говори – «из лесу, вестимо», – опять влезла Ирка.
– Хотя прослеживается четкая параллель. – Я отвлеклась на оценку аллюзии. – «Отец, слышишь, рубит, а я отвожу» – это про семейное дело, у Бори с дядей оно как раз по ювелирной части…
– Из лавки камни спер? – перебив меня, очень грубо, но прямо спросила подруга.
– Из лавки, – не стал запираться юноша. – Но не спер! Хотя… В общем, дело было так…
Глава тринадцатая
Боря зашлифовал замочек и критически оглядел свою работу. Чепуховая она, конечно, и копеечная, дядя Борух за нее ни гроша к скудному жалованью племянника не добавит, но это не повод халтурить.
Новый замочек смотрелся как родной. Боря полюбовался игрой камней – всего лишь горный хрусталь, но в бриллиантовой огранке – и огляделся в поисках клиентки.
Бабуленция не переминалась нетерпеливо у будки мастера, а спокойно дожидалась окончания его работы, сидя в удобном кресле с чашкой чая. На Борю она даже не смотрела, наслаждалась вниманием набежавших в лавку интуристов. Дядя Борух летал за прилавком, торопясь обслужить покупателей, охранник Дима внимательно следил за порядком. На пацана, вошедшего в лавку, никто не обратил внимания.
Точнее, и Дима, и дядя привычно выстрелили в нового посетителя быстрыми взглядами, но оценили его как безобидного и бесполезного. Парнишка лет семнадцати, но со старательно культивируемой бородкой, с нарочито независимым видом, держа руки в карманах белых спортивных штанов, прошелся вдоль витрин и подобрался к Боре.
– Эй, бро, есть кое-какое добро, – повернувшись спиной к суете, в центре которой крутился дядя Борух, сообщил пацан и вынул руку из кармана. – Может, и ерунда ж, но сколько-то дашь?
В первый момент Боря даже не понял, что такое настойчиво сует в окошко его будки бородатый пацан – отвлекся на занятную манеру говорить в рэперском стиле. Потом, побужденный настойчивым кивком пацана, опустил глаза и потерял дар речи.
– Чё, ваще ничё? – расстроился смущенный его долгим молчанием рэпер.
Его «ничё» оказалось кое-чем весьма необычным. Серьги, явно самодельные, из серебра, но с крупными чистыми камнями. Боря наклонился, присмотрелся недоверчиво: да, бриллианты! На глаз – карата по четыре. Какой же идиот засунул такие камни в низкопробное серебро?!
– Где-то сотня, – пробормотал
