устраивала: мяса в фарш, рыбы в уху и яиц в омлет недокладывала ровно столько, сколько нужно, чтобы и повара с их семьями на безбелковой диете не сидели.
Погнали ее уже после перестройки, когда с ценными продуктами стало нехорошо и попытка выноса сразу десятка банок тушенки выглядела неоправданной наглостью. Ладно бы шеф-повар столько попер, но рядовая кашеварка!
С потерей хлебного места все в жизни Светланы покатилось кувырком под откос. Сбежал к молоденькой медсестричке муж, уехал с новой женой на другой конец страны – поди вытряси из него алименты на таком расстоянии!
Хорошей новой работы Светлана найти никак не могла, тыкалась-мыкалась по разным местам, то уборщицей устраивалась, то продавщицей кваса, какое-то время вообще трусами на Апрашке торговала. Нового мужа не нашла – не красавица, не молоденькая, да еще и с прицепом в виде сына-обормота.
Обормот кое-как окончил девять классов, пошел учиться на автомеханика, потом пристроился в каком-то частном бизнесе, относительно которого у Светланы имелись смутные сомнения: не присядет ли ее обормот за свои труды по статье?
Обормот не присел, но условный срок получил. С ним он уже не нашел ничего лучше, чем шарашка, где таксовали гости из Узбекистана, Таджикистана, Казахстана и иных солнечных, но не слишком удобных для жизни краев. В дом нес копейки и накопленное раздражение, на Светлану рявкал, требовал, чтобы отстала. Потом привел жену, такую же неудельную бестолочь, занял с ней большую комнату, мать переселил в маленькую, а потом и оттуда стал гнать, потому как у них с супругой детишки пошли – чистопородные бестолочи обормотовичи.
Светлана долго терпела, пыталась удержаться на своих квадратных метрах, но потомки выживали бабку настойчиво и изобретательно. Как-то пришла домой – в ее комнате двухъярусная кровать стоит, а ее дивана вовсе нет, под спальное место для нее отведен топчан на балконе. Снизу доски сколоченные, сверху матрас полосатый, с одного бока стена бетонная, с другого – холодная оконная рама. Чем не нары в темнице сырой?
Собралась Светлана – и покинула родные стены на радость обормоту и всем его бестолочам. Пару недель у знакомой тетки-дворничихи кантовалась, надеялась и себе снискать интеллигентную работу с метлой, в Питере с этого знатные артистические карьеры выстраивались, но вдруг повезло – подвернулось кое-что получше.
Бабка, барынька богатая, подбирала себе компаньонку-помощницу. Прислугу – поняла Светочка, ознакомившись с обязанностями. Но капризничать не стала, ухватилась за возможность двумя руками. Подумаешь, убирать хоромы многокомнатные и еду готовить! Еды той барыньке старенькой совсем немного надо, не ведрами борщ варить, как в заводской столовке. А что до хором, так почему не убрать их, раз и Светочка там жить будет, сама как барыня – в центре города, да забесплатно!
У барыньки, по молодости не раз удачно сходившей замуж за богатых дядек, кроме фамильной квартиры на канале Грибоедова имелись еще две в районах попроще, их хозяйка выгодно сдавала, там Светочка тоже уборку делала по мере надобности. И, кроме бесплатного проживания в роскошных хоромах, имела еще регулярную зарплату – правда, неофициальную, в конвертике, так что на будущей пенсии эти доходы отразиться не могли.
Первое время это нелегальную труженицу нисколько не беспокоило, но дни бежали, складывались в годы, и однажды Светочка всерьез задумалась: а что же дальше? Вот помрет барынька, чай, не вечная, объявятся какие-нибудь родственнички – это сейчас никого нет, а как наследство придет пора делить, набегут, не задержатся! Светочку, конечно, выпрут под зад коленом, куда она тогда пойдет? И с чем, с пустыми карманами?
Год, не меньше, Светочка и так и сяк намекала барыньке, что неплохо бы той завещание составить да о верной своей компаньонке-помощнице позаботиться, отписав ей хоть что-нибудь из имеющегося добра. Лучше всего, конечно, квартирку, к примеру двушку в Приморском районе, но можно просто деньги или ценные вещи – у барыньки много всего имелось.
Но барынька, хоть ты тресни, о смерти задумываться не желала, воображала себя молодой и собиралась жить долго и богато. А у самой мозги уже скисали не по дням, а по часам: то она одно забудет, то другое не вспомнит, а Светочка знай терпи и угождай полоумной старухе!
Но барынькино беспамятство Светочку на мысль и навело. Вот забудется бабка в очередной раз, уставится на верную помощницу в ответ на ее «Доброе утречко!» бессмысленным взглядом – кто вы, мол, женщина? А я кто? А где мы? Тут-то Светочка сразу раз – и снесет в темную кладовку какую-нибудь вещичку из явно ценных. Припрячет там за корзинами, ящиками и мешками картину в раме резной или, скажем, торшер с абажуром из расписного шелка, а потом, когда бабка и озираться перестанет в поисках пропажи, снесет ее в скупку.
Санкт-Петербург – культурный город, тут все старинное любят и ценят.
– И много чего ты снесла? – беспощадно ввинчивая во вздымающуюся в рыданиях грудь Светочки стальной взгляд-буравчик, спросила тетушка.
Страдалица только отвернулась, размазывая по трясущимся щекам слезы и сопли.
До истерики ушлую бабу довела Ирка. Она демонстративно позвонила Лазарчуку и громко доложила:
– Товарищ полковник, здравия желаю, мы тут ворюгу поймали, она у одинокой старушки ценные вещи из квартиры выносила и сбывала, нам что с ней сделать теперь? Связать покрепче и ждать автозак?
– Главное, не убивать и не расчленять, чтобы не добавлять работы питерской полиции, – посоветовал настоящий полковник.
Видно, решил, что это шутка какая-то. Надо будет с ним при случае провести воспитательную беседу – все-таки опытный сыщик должен угадывать степень серьезности вопроса по интонации старой подруги.
Но Светочка ответом полковника впечатлилась, а тут еще Марфинька стала щелкать пальцами, нетерпеливо припоминая:
– Милиция – это же номер ноль два? Люся, вызывай наряд!
– Нет уже ни милиции, ни ноль два, – фыркнула Светочка, но все же струхнула: – Сдадите меня? После всех этих лет?
– Женщина, я вас в первый
