Устав от ударов, госпожа отбросила кнут и сказала капитану:
— Капитан, выгоните этого негодяя во двор, пусть он там уляжется на «кобылу», а гайдуки отвесят ему сотню палочных ударов.
Капитан пнул Фицко:
— Шагай!
Алжбета Батори подошла к Эржике, которая после всего пережитого разразилась безутешным плачем. Мать обняла ее:.
— Пойдем, Эржика, успокойся! Ничего не случилось и не случится. Горе тому, кто осмелится обидеть тебя!
Фицко понуро шагал впереди капитана по двору.
Слуги сбежались со всех концов замка, повсюду краснели формы пандуров и гайдуков. Когда Фицко лег на «кобылу», словно на плаху, зеваки, сгрудившиеся вокруг, от изумления потеряли дар речи. Не верили собственным глазам: возможно ли такое?
— Привяжите его! — приказал капитан гайдукам.
Гайдуки тайно радовались: дождались наконец, теперь горбун на своей шкуре узнает, каково лежать на этой «кобыле»! Они крепко, как никого до сих пор, привязали его, не обращая внимания на то, что он грозно скалил при этом зубы.
— Сто ударов! — приказал капитан.
У свидетелей во дворе мороз пробежал по коже.
Сто ударов! Никто не ждал такого. Вокруг «кобылы» стояли четверо гайдуков. Каждый из них должен был отвесить Фицко по двадцать пять ударов. Первый трудился изо всех сил. Свист палок в воздухе и глухие звуки ударов были для подданных и гайдуков сладчайшей музыкой, какую они когда-либо слышали.
Графиня прошла с Эржикой в гостевую залу. Она нежно привлекла девушку к себе. Руки ее жгли Эржику, она пыталась отстраниться. Но после каждой такой попытки графиня прижимала ее все крепче и горячее.
— Успокойся, Эржика! — нежно повторяла она.
Но Эржика не успокаивалась. Мать гладила ее по волосам, по лицу, полная нежности, от растерянности, не зная, что предпринять, чтобы улыбка вновь осветила лицо девушки. Единственной причиной ее расстройства и слез она считала горбуна и в ней с новой силой вспыхнула ярость.
Тем временем во дворе горбуна лупцевал уже четвертый гайдук. Фицко лежал на «кобыле» безжизненным пнем, он уже не реагировал на удары. Управившись, четвертый гайдук стал было отвязывать Фицко.
— Еще сто ударов! — крикнула госпожа в окне.
А Фицко уже терял сознание. Гайдуки и челядь, сгрудившиеся вокруг «кобылы» и устрашенные видом его изуродованного лица, обмерли, услышав новый приказ, но жалости в них по-прежнему не было.
Одна Эржика сжалилась над горбуном.
— Это кончится для него смертью! Я не хочу, чтобы кто-то погиб из-за меня! — промолвила она в слезах.
— Оставьте его! — крикнула госпожа.
Фицко замертво упал с «кобылы».
Дора прибежала с кадушкой и облила его водой. Он очнулся, застонал, сел и залитыми кровью глазами обвел двор.
Каждого, кого он касался взглядом, пробирало холодом. Гайдуки и зеваки стали расходиться. Фицко, собравшись с силами, попытался встать на ноги, но он был слишком слаб.
— Я помогу тебе, — сказала Дора, которая была рада любому случаю похвастаться своей силой.
Фицко не сопротивлялся. Дора схватила его одной рукой за кушак и, держа на отлете, чтобы не испачкаться, понесла в чулан.
Эржика понемногу успокаивалась. Она лихорадочно обдумывала способы улизнуть из замка. Мать, стоявшая рядом, молча грустно наблюдала за ней.
— Скажи мне, что тебя огорчает, что тебя мучит? — спросила она мягко и обняла Эржику.
Девушка высвободилась из объятий.
— Почему ты отстраняешься, не позволяешь поцеловать тебя? Почему еще ни разу не назвала меня мамой?
Эржика молчала. Минутой позже она просительно выдохнула:
— Прошу вас, не принуждайте меня говорить о моих чувствах. Разрешите мне уйти!
Алжбету Батори сковал ледяной холод. Сердце, только что наполненное материнской любовью, вспыхнуло негодованием. Оскорбленное самолюбие затмило все.
— Почему ты не решилась открыть матери свое сердце? И куда ты хотела уйти? — спросила она сухо.
— Отпустите меня, прошу вас!
Алжбета Батори разразилась горестным смехом:
— Отпустить тебя к Андрею Дрозду? К этому проклятому разбойнику, чтобы когда-нибудь ты качалась на виселице рядом с ним?
Эржика гневно вскинулась. Смех и резкие слова матери ранили, и, хотя разум повелевал молчать, она не смогла сдержаться.
— Да, — воскликнула она, — хочу найти Андрея Дрозда, потому что на свете нет никого, кто искренне желает мне счастья! Я хочу следовать голосу сердца!
— В таком случае ты останешься здесь! — оборвала ее мать. — Поедешь со мной в Прешпорок. Ты неопытна, не знаешь жизни, и твоим счастьем займусь я.
— Вы, конечно, найдете его в образе старого графа, который одной ногой уже в могиле и надеется вернуть себе еще раз молодость. Но молодая жена не вернет ему молодости, наоборот, она вскоре станет богатой наследницей… Нет, такого богатства мне не надо!
— Молчи! Я сказала, что ты поедешь со мной в Прешпорок. По праву матери я повелеваю тебе слушаться!
— По праву матери? Я не признаю вас своей матерью, так как вы тоже не признавали меня своей дочерью. Да и сейчас делаете это только тайком!
Алжбета Батори окончательно взъярилась. С пылающим лицом встала она перед Эржикой. Казалось, она готова броситься на дочь, но что-то удерживало ее. Она просто стояла перед ней, молча и угрожающе смотря в глаза. Но эта угроза ничуть не устрашила Эржику, напротив, усилила ее решимость. Она развела руками.
— Что ж не бросаетесь на меня? Накажите за непослушание, как это вы делаете со своими служанками…
Графиня растерянно молчала. Итак, свершилось: Эржика заглянула в тайну ее жизни, которую она так тщательно скрывала.
— Я в вашей власти. Пусть же ночью вместе с мертвой портнихой в полной тишине похоронят и меня!
Тут Алжбета Батори овладела собой. Словно бы не слыша слов Эржики, она холодно проговорила:
— В последний раз спрашиваю, Эржика. Хочешь ли ты подчиниться моей воле и послушаться меня, коли я не желаю тебе ничего, кроме добра?
— Нет!
— Тогда я должна действовать против твоей воли, дабы ты не понеслась навстречу собственной гибели. В Прешпорок я повезу тебя, не считаясь с твоим желанием.
— Нет, не повезете! — крикнула Эржика и тут же вспрыгнула на подоконник, соскочила во двор и бросилась к воротам.
Мать подбежала к окну. Из людской как раз выходила Дора.
— Дора, догони ее! — крикнула она.
Дора оглянулась и стрелой помчалась за Эржикой. Та не успела выбежать за ворота, как оказалась в могучем кольце ее рук. Эржика билась, пинала ногами и царапала Дору, но та лишь с улыбкой утихомиривала ее:
— Не дергайся, не то придется тебя усмирить, а не хотелось бы — уж больно ты мала да немощна…
Минутой позже она предстала перед госпожой, гордясь, что так быстро выполнила приказ.
Эржика стояла перед матерью, сомкнув губы. Красноречивы были лишь ее глаза. Горящие укором глаза, от которых кровоточило материнское сердце.
— Дора, отнеси девушку в спальню и запри ее там! — сухо распорядилась графиня.
Дверь за Эржикой закрылась. В темной спальне, пропитанной испарениями пахучих светильников, она ощущала себя как в склепе, заживо погребенной.
Опустившись на высокий пуф и уставясь хмурым взором перед собой, она, казалось, силилась приподнять завесу над таинственным, неисповедимым будущим. Мятежный дух ее пылко искал выхода из трудного положения.
Она все более мирилась с мыслью о поездке в Прешпорок, поскольку была убеждена, что оттуда ей удастся бежать скорее, чем из Чахтиц. Как бы тщательно ни следили за ней, Приборских к ней, по всей вероятности, пустят. Придет, конечно, и Михал, он и передаст Андрею в лес весточку, что она тоскует и просит его освободить ее. Надежда, что он придет, согревала ее измученное сердце.
— Девушку я заперла, — сообщила Дора чахтицкой госпоже.
— Хорошо. Она что, плачет?
— Не плачет, но притихла, чисто мышка.
— Ступай!
Оставшись одна, Алжбета Батори опустилась в кресло и залилась слезами. Угасла последняя надежда.
До самого обеда Эржику держали взаперти. Лишь в полдень служанка сквозь осторожно приоткрытую дверь подала ей обед. Но тот остался нетронутым.
Позднее дверь открыла сама графиня.
— Собирайся в дорогу, Эржика, мы выезжаем! Переночуем в моем пьештянском замке и рано утром поедем дальше. Не советую тебе пытаться бежать. Все бесполезно — только пойдут пустые толки среди слуг.
Эржика без слов последовала за матерью.
Во дворе уже толпилась кучка слуг и подданных, как обычно, когда госпожа готовилась к отъезду.
У ворот ждали пятеро вершников-гайдуков, за ними — блестящая карета госпожи с четвериком нетерпеливо рывших землю копытами коней, затем пять подвод, груженных сундуками с одеждой и дарами для палатина Дёрдя Турзо и прешпорских друзей и родичей. Ряд повозок замыкали еще пятеро вершников. Гайдуки и возницы были крепко вооружены, поскольку сопровождали госпожу не только в качестве богатой, многолюдной свиты, но и ради того, чтобы защитить ее от нападения турок или разбойников.
