Монтекукколи на пару месяцев уехал в Англию, а вернувшись в Антверпен, снова узнал для себя много нового. Прибыл из Швеции Клаэс Тотт и вместе с сообщением о предстоящем бракосочетании короля Швеции привёз Кристине письмо, в котором Карл X рекомендовал ей либо возвращаться в Швецию, либо не отлучаться так далеко (имея в виду Италию). Граф попросил Кристину хотя бы формально из-за уважения к отцу и в интересах Швеции остаться лютеранкой. В ответ он получил вполне ожидаемое объяснение: она заплатила за свою свободу короной, и теперь шведы не имеют никакого права эту свободу ограничивать. А вот оглушительным победам шведской армии над поляками Кристина не могла не порадоваться.
Третьего ноября приехал Пиментелли дель Прадо, снова назначенный Филиппом IV послом при дворе Кристины, и по Антверпену поползли слухи о его интимной близости с королевой. Генерал привёз неутешительную для королевы весть: король Испании не хотел, чтобы Кристина публично демонстрировала смену веры, и советовал сделать это в обстановке строжайшей секретности. В любом случае, он не желал, чтобы это произошло в Риме при понтифике Иннокентии X (1574, 1644–1655), который одной ногой стоял в могиле. Приезжать в Рим в период интеррегнума было нецелесообразно и надо было дождаться выбора нового папы. Горькую пилюлю Мадрид подсластил обещанием, что во время своего пребывания в Испанских Нидерландах королева ни в чём не будет испытывать недостатка. Это был намёк на то, что в Мадриде о её скудных финансах уже знали.
Королева оказалась связанной по рукам и ногам. Интересы испанского и шведского короля совпали: они оба не хотели, чтобы Кристина покинула Испанские Нидерланды. Такое с ней случалось впервые. Это был первый и серьёзный удар по её иллюзиям относительно свободы. Всё упёрлось в презренный металл — иначе она плюнула бы на все запреты королей и немедленно отправилась туда, куда хотелось. Но на что жить? Швеция могла наложить запрет на выплату апанажа, а других средств к существованию у неё не было. Без денег ни о какой свободе нельзя было и мечтать.
Королева решила ничем не выдавать своего возмущения и разочарования и сказала Монтекукколи, что задержка во Фландрии была её собственным решением. По Антверпену поползли слухи, что Кристина собирается выйти замуж за имперского посла, и эрцгерцог Леопольд Вильгельм начал поддразнивать Монтекукколи: «Когда же я назову тебя Вашим Величеством?»
Обеспокоенный связями Кристины с испанцами, в Антверпен приехал также Пьер Шану, но скоро убедился, что эти связи королевы никоим образом не влияют на отношения Швеции с Францией. Ему, представителю враждебной державы, было дозволено приехать в Антверпен — таковы были тогда галантные нравы, принятые в высших слоях европейской аристократии.
Шану, как полагают П. Энглунд и Д. Мэссон, явился по вызову Кристины, у которой возникла идея выступить в качестве посредника между Францией и Испанией. Почувствовав, что катастрофически теряет авторитет в общеевропейском «концерте», Кристина решила напомнить о своей роли миротворицы.
В Рождественский сочельник 1654 года Кристина сделала решающий шаг: уступая наставлениям Филиппа IV, она в присутствии Леопольда Вильгельма, Пиментелли дель Прадо, фельдмаршала Раймонда Монтекукколи и двух других испанских нобилей торжественно отреклась от «лютеранской ереси», то есть от веры своей страны. Сделано это было в частной капелле архиепископа (и эрцгерцога) Леопольда Вильгельма в обстановке строгой секретности. На процедуре отречения она сперва прочитала Символ веры, а потом поклялась в том, что безоговорочно верит в догмы Римско-католической церкви. Она преклонила колени перед падре Гуэмесом, тот спел псалом и произнёс молитву, после чего отпустил ей все грехи и очистил её душу от «ереси». Акт «возвращения к вере предков» состоялся.
Ватикан и вся католическая верхушка Церкви тайно ликовали — такого «трофея» им добывать до сих пор ещё не приходилось. Вернувшегося в Вену Монтекукколи император Фердинанд III с пристрастием допрашивал о том, как прошла церемония отречения, насколько искренна была королева в своём желании перейти в католичество и часто ли она причащается в церкви. Министр императора принц Ауэрберг был более прямолинеен: он интересовался моральным обликом королевы и высказал соображение о том, что лучше бы она осталась в Швеции.
Сама же Кристина, по мнению Мэссон, испытывала жестокое разочарование по поводу того, что её великая жертва материально не была по достоинству оценена ни Церковью, ни Габсбургами. Поставив под угрозу своё материальное благополучие, она не получила взамен ничего существенного. Полагаем, что, по всей видимости, именно разочарованием объяснялись её «неадекватные» фантазии насчёт получения в собственный домен Фландрии. Это был либо намёк для мадридского двора, либо попытка сохранить лицо, либо то и другое вместе.
Кристина в это время сначала пыталась убедить Ватикан в возможности её появления в Италии до официального перехода в католическую веру (с этим предложением в Рим поехал её старый знакомый иезуит Малинес) и уговорить Карла X на выкуп у неё части выделенных в Швеции и Германии доменов. Но и то и другое не получилось: Ватикан стоял на своём, а у Карла X в казне не хватало денег на войну с Польшей. Когда Монтекукколи в июне 1655 года опять появился в Брюсселе, королева всё ещё ждала результатов своего зондажа в Риме и Стокгольме. В нарушение акта об отречении она успела заложить часть своей недвижимости в Померании и епископство Бремен французскому банкиру Бидалю. Денег, выделенных Мадридом на её содержание, либо не хватало, либо ей не выдавали их на руки.
Отчаянное положение Кристины вынудило её пойти на беспрецедентный шаг: на тот случай, если Швеция, узнав о принятии ею католичества, отнимет у неё шведские и померанские домены, она попросила Монтекукколи добиться для неё военной помощи со стороны императора Фердинанда III. Побуждать Вену к военному противостоянию со Швецией было уже чистым предательством. Королева была в это время настолько возбуждена, что не удержалась от личных выпадов в адрес своего кузена и рассказывала всем о том, что из-за своей полноты он во время коронации не мог сам держаться в седле и его поддерживали двое слуг. Это была, конечно, чистая клевета. В польскую и датскую кампанию 1656–1658 годов, до самой своей смерти, Карл X, несмотря на полноту, находился в прекрасной физической форме и легко переносил все тяготы походов и сражений.
Кристина в очередной раз продемонстрировала, что её личные интересы стоят выше всяких других. И куда же делся её стоицизм, которым она так победно «козыряла»? При первом же серьёзном столкновении с реальной жизнью он рассыпался в прах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
