— А как предписано?
— Сейчас... Я ведь грамотку тебе не до конца дочитал, — он умолк и беззвучно шевелил губами, проговаривая про себя врезавшийся в память текст. — Да, вот так.
Он глубоко вздохнул и начал:
— "Жалую вас землями, водами, лесом, жительством, травами, реками, рыбами, хлебом, законами, пашнями, телами, деньгами, свинцом и порохом..."
Помолчал и добавил:
— "И пребывайте, подобно степным зверям, на воле — как вы того желали".
С минуту они молчали, глядя друг другу в глаза.
— Как степные звери, значит? — тихо спросила она. — Значит, имеем право?
Он медленно кивнул: имеем! — и губы его тронула улыбка.
— Show must go on! — предсмертно орал динамик приемника. — Show must go on!
— А ведь ты проведешь это шоу, — сказал Б. О.
— А ведь я его проведу, — повторила она.
* * *
Он чувствовал: что-то с ней происходит странное.
Вот пальцы сбегают вниз по пуговкам, и вот она уже медленно выползает из сырой, липнущей к телу одежды, швыряет на куст сирени рубашку, брюки, туда же следуют за ними трусики и повисают на ветке. Она стоит, запрокинув лицо в черное небо, вода течет по плечам, омывает грудь, стекает по животу, рассеиваясь росой в бархатном треугольнике, и устремляется к земле, и уносит с собой ее прежние человеческие запахи. Секунду она неподвижна и мертва, как мраморное изваяние, но в глубинах ее тела, под кожей уже возникает движение — как будто в жилах заструилась новая кровь. Ожили, приоткрылись губы.
— Пока, моя хорошая, пока, Бася, — выдыхает она, прощаясь сама с собой, и с этим легким, доступным разве что слуху какого-нибудь чуткого лесного зверька выдохом приходит в движение мраморное тело: дрогнуло плечо, локоть отошел в сторону, кисть приподнялась и застыла, пальцы согнулись, колени дрогнули, — она медленно опускалась к земле, оплывая, как свеча, и вот уже он видел ее сидящей на корточках, вцепившейся скрюченными пальцами в землю.
Выпрямила спину, встала на четвереньки, плавно уселась на пятки, медленно склонилась вперед и, выгнув спину, коснулась грудью земли, а волосы соединились с полегшей от избытка влаги травой, в траве продляясь и травой становясь. И откуда-то со дна грудной клетки выкатилось наружу это типично кошачье шипение:
— Ш-ш-ш-ш-ш-ш...
Момент атаки он прозевал, но в последнюю секунду успел заслонить лицо рукой и почувствовал, как ткнулись в ладонь ее длинные, аккуратно подточенные пилкой ногти.
— Молодец, — сказал он, сжимая в кулаке ее опасную руку. — Теперь ты выздоровела. — Он резко поднялся с места, сдернул с куста ее сырую одежду, пошел к тускло освещенному крыльцу бани и оглянулся на ходу на голую женщину, что по-прежнему низко припадала к земле и, повернув голову, смотрела ему вслед. — Молодец. Только так в нашей степи... Бей когтем прямо в глаз.
* * *
Только под утро, когда первый мутноватый свет пролился на замусоренный пеплом и тополиным пухом стол, на котором в беспорядке были разбросаны листы исписанной бумаги, она откинулась на спинку кухонного диванчика и сладко потянулась.
— Ну вот, теперь это на что-то похоже. Мне и прежде все это мешало — сюжетный рисунок вялый, команды громоздки, масса второстепенных эпизодов, но главное — нечетко были обозначены амплуа участников. Зато теперь все встало на свои места.
— Итого, — заключил Б. О., перебирая бумаги, — нам всего-то надо по пять душ с каждой стороны...
— Водитель, — загнула она палец.
— Стрелок...
— Драчун...
— Амбал...
Они посмотрели друг другу в глаза и синхронно подвели черту под списком участников:
— И два капитана.
Бася собрала бумаги, сложила их стопкой. Сверху лег титульный лист с названием праздника — "РИСКНУТЬ И ПОБЕДИТЬ". Она взяла ручку и вычеркнула последнее слово. Щелчком толкнула лист по столу. Б. О. старательно, печатными буквами вывел что-то над словом "победить" и вернул ей титульный лист.
— РИСКНУТЬ И ПОДОХНУТЬ... - прочитала она. — А что, звучит. Такое шоу мне нравится.
— Да. Иначе нам до них не добраться. Мы разберемся с ними так, как это принято в нашей степи. И к черту все эти цивилизованные законы, прокуроров к черту, адвокатов и прочую яйцеголовую сволочь. — Он сделал паузу и внимательно посмотрел Басе в глаза, словно хотел увидеть согласие с нормами степного права. — Вот именно! Мы их казним — по-нашему, по-пугачевски. Ритуально и торжественно. При огромном стечении публики.
— Осталось решить одну простенькую проблему... Как нам набрать эти команды.
— Я думал об этом. — Он помассировал красные от бессонных ночей глаза. — У тебя есть ход к Игнатию?
— Найду. И что дальше?
— Договорись с ним о встрече, скажи, что это связано с делами мужа. Придешь, сообщишь про налет на квартиру, пропавшие дискеты и все такое прочее. Дальше будто невзначай поведаешь, что случайно нашла дома еще несколько дисков. На них мы упакуем материалы, проясняющие, кто именно и как кинул их контору с кредитами. И на прощание между делом обмолвишься о своей теперешней работе. Не исключено, что он, как человек деликатный, поинтересуется, как у тебя жизнь.
— Наверняка поинтересуется.
— Ты и поплачешься: мол, запарка, масса работы в связи с Днем города. Слово за слово, потихоньку изложишь ему смысл сценария шоу. И скажешь — хотя, конечно, это будет игра в одни ворота, — в одной из команд подобрались очень крутые ребята, они запросто "сделают" любого соперника.
— Но, возможно, это его не заинтересует.
— Его это непременно заинтересует. Если он узнает, кто именно выступает за ту команду. Насколько я могу судить о взаимоотношениях этих двух больших людей, он клюнет. Обязательно — когда узнает, кто выступает в роли адского водителя, и погонит с ним борт в борт... Как когда-то по Минскому шоссе, в старые добрые времена, когда никто не хотел уступить и притормозить.
— А вторая бригада?
— Что-нибудь придумаем. Давай сварим кофе. А то я засну. И сделай погромче радио — если оно бухтит над ухом, не так хочется спать.
"А теперь на наших волнах программа "Дизель-ньюс", — объявил мужской голос. — "Дизель-ньюс" — мы не дадим тебе уснуть!"
— Очень своевременная передача, — заметил Б. О.
Пошла музыкальная заставка, на ее затухающем фоне возник женский голос и развязным тоном заявил: "Здравствуйте, я Ира Стрелка, того и гляди, замычу..."
— До чего тонкий и изящный юмор, — прокомментировала Бася, ставя на электроплитку джезву.
Ира Стрелка монотонно бубнила, представляя программу на ближайшую ночь: что в каких ночных клубах будет происходить, кто где выступает и чей стриптиз живописней.
— Стоп! — резко подался вперед Б. О. — Как она сказала? "Карусель"?
— Я не прислушивалась. При чем тут карусель?
— Бабкина сегодня выступает в клубе "Карусель".
— Что ж, наверное, это большое событие в музыкальной жизни страны.
— Ты все опять забыла. Если верить твоему ювелиру, наш потенциальный капитан команды ее большой поклонник.
— Нет, — покачала она головой. — Тебе туда нельзя.
— Можно, — он поцеловал ее в лоб, — и нужно. Хотя бы ради девочки, которая обещает вырасти в хорошую теннисистку.
— Ты отдашь им диски?
— Игрушки отдам. А что касается ключевого диска, то это будет копия. Джой в ней кое-что поправил. Даже если они доберутся до своих денег, получить их все равно не смогут. — Он достал из кармана автомобильные ключи, повертел их на пальце. — Ты очень расстроишься, если я немного помну бампер на твоей машине?
Она махнула рукой: поступай как знаешь.
Бася разлила кофе по чашкам. Свою Б. О. поставил рядом с лежавшей на столе ксерокопией, на которой был изображен топографический план местности.
Делая маленькие глотки, она следила за пошатыванием бледного дымка, выраставшего из его чашки, и сквозь эту пелену смутно видела размытые очертания огромной песчаной поляны на берегу реки и понимала: не стоит ему сейчас мешать, пусть погружается в свой языческий транс, и только спустя какое-то время, когда дымок над кофе иссяк, она решилась тронуть его за руку.
— А? — вздрогнул он.
— Разве песок горит? — спросила она.
В его глазах дрогнуло, покачнулось и наконец установилось знакомое уже выражение.
— Песок-то? Еще как горит, еще как.
* * *
Здесь пахло зеленью, остывавшим после горячего дня асфальтом, жареным попкорном, выхлопными газами, рестораном, а в дымчатой стене уютного стеклянного домика, служившего парадным входом в клуб, привычно стояли скользкие отражения полого сбегавшего вниз от Тверской переулка, где часов в девять вечера припарковались невзрачные, густо запыленные "Жигули".
Человек за рулем заглушил двигатель, устроился поудобней в кресле, уложил затылок в уютно согнутую ладошку подголовника и словно задремал. Так он просидел, почти не меняя расслабленной, исполненной сладостной лени позы, часа полтора, до тех пор пока с Тверской не свернул в переулок черный "мерседес".
