Чувство юмора заставило Андрея, несмотря на всю досаду, улыбнуться.
Перекрывая голоса, он обратился к Тонкову:
— Разрешите мне все же…
— Андрей Николаевич, пощадите нас, — капризно сказала Зинаида Мироновна.
— Нет, разрешите, — настаивал Андрей уже с серьезным лицом, чувствуя, что становится смешным, и от этого готовый на любую дерзость. — Что касается моего бессмертия, то вы напрасно о нем печетесь. Есть нечто гениальнее и плодовитее любого ученого, — он неожиданно успокоился, — это сама наука, тот неуклонный процесс, который совершают тысячи средних работяг. Я убедился в этом на своем приборе. Он создается не мною, а всей лабораторией. Сейчас времена одиночек кончаются. И в науке особенно. Крупнейшие проблемы решают коллективы. И вообще, противопоставлять науку и технику, по-моему, бессмысленно и вредно. Одно без другого развиваться не может.
Тонков милостиво кивал, показывая, что он, как воспитанный человек, вынужден делать вид, что слушает, но остальным это необязательно. Зинаида Мироновна разливала чай, кругом шумели и переговаривались. Только два человека внимательно слушали Лобанова: Григорьев — он стеснительно поеживался, украдкой довольно подмаргивая Андрею, и Анечка — она задумчиво положила острый подбородок на сплетенные пальцы.
Откусывая белыми большими зубами печенье, Тонков, выждав паузу, сказал, обведя всех глазами:
— Вы, Андрей Николаевич, стоите между наукой и техникой, смотрите — не сядьте между ними.
Румяные щеки Смородина задрожали от смеха.
— А может, ему усаживаться еще время не подошло, — не меняя позы, резко сказала Анечка тоненьким голосом.
Андрей от неожиданности запнулся, подумал, потом усмехнулся и опустился на стул, в общем довольный собою.
Сразу после ужина уходить было неудобно. Стоя у окна, Андрей вглядывался в синюю темень сада и думал, как славно было бы взять отсюда Матвея Семеновича, погулять с ним по ночным ветреным аллеям.
Потом он вспомнил про конденсатор и подошел к Смородину. Узнав, что от него требуется, Смородин зачем-то отвел Андрея в сторону. Смешливость его исчезла.
— С удовольствием помогу вам, — деловито сказал он. — По совместительству или по трудовым соглашениям?
— Что? — не понял Андрей.
— Платить как думаете? Я могу оформиться на полставки. Вопрос был естественный, но после бескорыстного участия Григорьева Андрея передернуло.
Смородин, очевидно, почувствовал, что творится с Андреем.
— Э-э, да, я вижу, вы и впрямь альтруист, — смесь жалости и снисходительности была в его улыбке. — У вас еще молочные зубки остались.
Пора бы уже… Как вы дальше жить будете?
Андрей осмотрелся, из дальнего угла комнаты за ними настороженно следил Тонков.
— Меня ваше будущее, Смородин, тоже беспокоит. Смотреть на свои знания как на источник дохода… — Андрей опечаленно по качал головой. — Это и есть особенность школы Тонкова?
Не ожидая подходящего повода, Андрей распростился с хозяевами и вышел на улицу.
— О чем вы говорили с Лобановым? — спросил Тонков у Смородина.
Выслушав, он тихо сказал:
— Вы идиот. Завтра же свяжитесь с ним и обещайте сделать ему все. Бел всяких денег… Помолчите. Зачем же, чтоб мои сотрудники чинили ему препятствия? Наоборот…
Спустя несколько минут он ласково упрекал Григорьева:
— И вы согласились сотрудничать с Лобановым? Святая простота. Боюсь, боюсь за вас, Матвей Семенович, как бы вы не попа ли в ловушку.
— Матвей, я всегда говорила, что вы слишком доверчивы, — сказала теща.
Матвей Семенович, страдальчески выкатывая кроткие глаза, пытался возразить, его не слушали. Лишь одна Анечка недоуменно спросила:
— Какая тут может быть ловушка?
— Авантюристом его назвать я не имею права, — рассудительно и мягко отвечал Тонков. — Но войдите в его положение: с локатором не получается, сроки трещат, необходимо как-то подкрепить свой авторитет, на чем-то отыграться. А тут есть возможность пристроиться к ценным трудам Матвея Семеновича.
— Очень просто. Пристроится и станет соавтором. Доказывай потом, что ты не верблюд, — ядовито куснул Петушков.
Зинаида Мироновна нежно взяла мужа за руку:
— Мы с тобой идеалисты, милый. Тонков умеет разбираться в людях, послушайся его.
Григорьев уже успел поверить в Лобанова, он был под впечатлением их разговора на пляже… Но вот ведь и Зиночка говорит, и Тонков, и теща…
Сколько раз уже бывало, что в житейских вопросах они оказывались опытнее его.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Андрей шагал по ночным безлюдным улочкам дачного поселка. Дорожная пыль мягко глушила размашистый шаг. Он расстегнул рубашку, остужая грудь встречным ветерком. Вразброд бежали мысли о сегодняшнем вечере. Больше всего было жаль Григорьева, беспокойно за его судьбу. Эта свора Тонковых — Петушковых может его растащить по клочкам… Они как паразиты-ракушки, которые присасываются к килю корабля. Чем быстрее ход, тем труднее им удержаться. Скорость приносит им вместо радости одно беспокойство. Сказать бы об этом Тонкову. Да… говорить надо вовремя. Как Кунин. Быть бы таким, как Ростовцев или Кунин, — доступным, простым, и изысканно вежливым, и разяще спокойным… А они могут свалить и Кунина и, ничего не создав, вполне благополучно в славе и почете прожить до конца своих дней. И на смену им подрастает Смородин. Но вот что интересно — как правило, все эти Тонковы бездарны… Правда, ухватить их трудно. Скользкие, как налимы. Но мы с ними еще поборемся.
Подобрав прут, он хлестал на ходу по лопухам, по черным кустам ракитника так, что воздух свистел и капли росы холодили руку.
…Он не заметил, как сбился с дороги. Под ногами хрустела скользкая трава. В синей тьме висели редкие огоньки. Где-то лаяли собаки. Процеженный сквозь дымные тучи неверный свет месяца только мешал отыскать дорогу. Наугад перепрыгивая через канавы, Андрей двинулся к ближнему дому с освещенной верандой. В темноте вырос низкий штакетный заборчик. Не раздумывая, Андрей оперся о столбик и, спружинив, прыгнул. Что-то невидимое вцепилось в него, опалив ногу жгучей болью. Он упал, ломая мокрый от росы малинник.
Несколько мгновений он лежал, не понимая, что произошло. Потом отполз вбок и, сидя на земле, сквозь порванную штанину ощупал ногу. Пальцы сразу стали теплыми от крови. Андрей достал носовой платок и, стиснув зубы, туго перевязал ногу пониже колена. Он протянул руку к перекладине забора, чтобы встать, и укололся о шипы колючей проволоки. Андрей выругался, отломал перекладину и, опираясь на нее, прихрамывая, добрался до полосы света, падавшего на траву с остекленной веранды. Длинный лоскут штанины свисал вниз, открывая повязку с красным пятном. Надо было как-то подколоть этот лоскут; булавки, конечно, не нашлось. В таком виде ехать в город было невозможно, да и где она, эта дорога на станцию.
За прозрачной стеной веранды, завешенной белой кисеей, слышались голоса. Отряхивая мокрый, измазанный зеленью костюм, он представил себе физиономии хозяев при его появлении. Мускулы его искривленного болью лица дернулись в улыбке. Нечего сказать, влип он в историю.
Голоса на веранде приблизились, на занавесках обозначились две тени.
— Никуда ты не поедешь, — проговорил мужской голос, — останься здесь.
Секунду-другую длилось молчание, потом женский, напряженно звенящий голос сказал:
— Как тебе не стыдно!
В ее словах звучали и удивление и боль.
Мужчина неловко засмеялся и подошел к ней ближе. Женщина прислонилась спиной к стеклу, и силуэт ее стал четким, пышные волосы слегка просвечивали, словно дымились над головой.
— Ну, разумеется, я люблю тебя, — с некоторой досадой сказал мужчина.
Цепляясь за перила, Андрей поднялся и громко постучал в дверь.
Щелкнула задвижка. Перед Андреем стояла, держась рукой за дверной косяк, тоненькая девушка. Яркий свет мешал разглядеть ее. Андрей заметил только медные пьющиеся волосы, высокую стройную шею и глаза. Узкие, почти раскосые, срезанные темными веками, без блеска, без всякой мысли, они смотрели на Андрея застывшим, невидящим взглядом, точно обращенные внутрь.
Он чувствовал, что застал ее в тот миг душевного потрясения, когда все существо человека беззащитно раскрыто. Ему захотелось уйти, но и этот момент девушка словно очнулась; дрогнув ресницами, она отступила на шаг и обернулась к мужчине.
Это был примерно ровесник Андрея, в небрежно накинутом на плечи песочном пиджаке, смуглый, с холодными глазами, красиво оттушеванными синевой. Сунув руку в карман, он подошел и заслонил девушку.
— Что вам надо? — громко произнес он, с любопытством разглядывая перепачканные кровью руки Андрея.
Объяснив в двух словах, что с ним случилось, Андрей спросил, как пройти на станцию.
