вершине агломерации, современный и сверкающий от хрома. Однако, бывала она там ровно два раза, когда возникала необходимость устраивать приёмы от своего имени. В остальное время там безраздельно властвовали искин и робогорничная. Леди Авалон же предпочитала для жизни стандартные временные апартаменты, практичные и казенные до невозможности. Она не стала там ничего менять, модернизировать или переделывать под себя, кроме дополнительных параметров безопасности. Всё было стандартным, взятым со складов — от одеял до приборов.
Некоторые её конкуренты усматривали в этом политическое заявление, попытку показать, что она ближе к народу, но это даже и близко не соответствовало истине. А какая она, эта самая истина? Она предпочитала не задумываться. Просто проходила каждый вечер путь по тёмному, холодному коридору к одной из пары десятков одинаковых дверей, прикасалась к ней рукой и ныряла в своё идеально чистое, лишённое любого признака индивидуальности логово. Там она стягивала с себя костюм, по ощущениям — вместе с кожей, смывала очередной бесконечно длинный день и засыпала.
Этот раз не должен был стать исключением. Но она поняла, что всё пошло наперекосяк, когда в темноте комнаты (она ненавидела автоматически включающийся свет) вспыхнули сияющие оранжевым глаза, полные ярости. Кто-то, увидев их впервые, наверняка посчитал бы, что они принадлежат разъярённому голодному зверю.
Но всё, конечно, было не настолько просто.
— Ари Танатос, — сказала она, включая щелчком пальцев свет. — Я бы подумала, что вы пришли меня убивать, но после ваших прыжков с крыши это было бы несколько нелогично. Так что… чем обязана?
— Убогая конура, — она слышала злость в его голосе, но всё ещё не понимала. Мозг отчаянно работал. Что могло случиться за те несколько часов, что они не виделись? Когда началась паника, Танатоса почти сразу от неё оттеснили. А потом и вовсе отвели обратно в его пентхаус, где заперли — больше для очистки совести, конечно, потому что всем было понятно, что уж этот-то точно выберется, если захочет.
И вот, захотел.
— Спасибо большое, что поделились со мной мнением по поводу моего жилья. Если это всё, что вы хотели сказать…
— Ты ведь за один только свой прошлый вирт и выход на меня должна была получить от своей обожаемой Гвады огромную компенсацию. Какой же проклятой бездны ты живёшь в этой коробке, как какой-то мод?
Что? Она медленно моргнула, не понимая, как на это вообще реагировать.
К такому она не была готова. Не вот прямо сейчас.
И она всё ещё не понимала, почему он настолько зол.
У неё болела голова, буквально раскалывалась. Ей необходимо было постоять под тёплой водой, помолчать и сбросить наконец, хоть ненадолго, эту проклятую кожу…
— Мне казалось, я выразилась достаточно ясно: за кого бы вы меня ни принимали, вы ошибаетесь. Вас дезинформировали. Мы не встречались раньше. Я не понимаю, почему вы с таким маниакальным упорством продолжаете…
Она не видела, как он двигался. Вот он стоял далеко, миг, удар воздуха, хлёсткий, как плеть — и он совсем рядом, и стена в тридцати сантиметрах от её головы сминается под его кулаком, как картон.
— Хватит лгать! — а вот теперь эта странная ярость всё же вырвалась наружу, вибрируя в голосе рычанием. — Хватит мне лгать!
Они застыли, глядя друг на друга, тяжело дыша. Его лицо было так близко к её, что это казалось бы почти интимным — при других обстоятельствах.
— Это ты, — сказал он, — ты. Ну же, возрази. Скажи мне, глядя в глаза, что я ошибаюсь, Ли. Скажи мне, когда мы рядом. Скажи, когда я видел, как ты летаешь. Скажи, когда смотрел тебе в глаза под этим проклятым дождём. Скажи, что это не ты, ну! Попробуй убедить меня. Говори!
Он впечатал ладони в стену по бокам от неё, оставляя глубокие вмятины, заключая её будто бы в ловушку. Его ярость щекотала её нервы.
Она почувствовала странное опустошение. И внезапно поняла, что с неё хватит.
Напряжение, владевшее ею весь этот бесконечный день, оставило тело. Она привалилась спиной к стене, будто разом сбрасывая кожу, и посмотрела на него с вызовом.
— Да, — сказала она. — Да. Это я.
Никто из них не кричал, но слова её прозвучали в тишине, как звук взорвавшейся бомбы.
— Ты, — повторил он тихо, но она чувствовала, как у него всё бурлит внутри. — Значит, ты добровольно отдала тогда компромат на меня Агенору. Добровольно отдала вирт.
— Да, — бросила она, вздёрнув подбородок повыше. — Да! Я сделала это.
Он сверкнул глазами.
— Ты бросила к его ногам ковровую дорожку к власти, и он не изволил подарить тебе даже дурацкий дом?
Ли уже не понимала, что тут вообще происходит. Не будь она в таком паршивом состоянии, уже осознала бы, что всё это идёт куда-то не туда, что она понимает происходящее как-то превратно. Но, к сожалению, она была слишком не в себе, чтобы анализировать.
Как, впрочем, и он.
— Мне не нужен дурацкий дом, — прошипела она. — И хватит с меня этого дерьма! Я не знаю, почему ты внезапно так взбесился, но мой рабочий день, в течение которого я обязана целовать твою божественную задницу и играть в дипломатию, прошёл. И знаешь, это был просто ошеломительно длинный день! Потому или убивай меня за предательство, или говори, что тебе надо, или выметайся! Вопросы?
— Только один, — ярость снова начала разрастаться в его глазах, как пламя. — И без ответа я не уйду.
— Дерзай! Я отвечу, если это избавит меня от твоего общества!
— Отлично. Так скажи же мне, Ли: какой чёрной дыры ты выпустила проклятый штурвал?!
Ох.
Ох, чтоб его.
Почему из всех вопросов — именно этот? Она бы предпочла обсудить что-нибудь попроще, вроде государственных тайн.
— Если ты говоришь о сегодняшнем инциденте, то я просто потеряла управление.
Его губы презрительно скривились.
— Чушь.
— Боюсь что нет. Гравикары не предназначены для маневров вроде того, который я исполнила. Мне пришлось полностью спалить ограничители, перевести все системы на ручное управление и дать всю эту нагрузку на собственный вирт. Как итог, гравикар был не в лучшем состоянии, и я — тоже…
— Я же кажется попросил тебя не лгать мне, — его голос упал, стал низким и вкрадчивым. — Я просмотрел запись несколько раз, Ли. Я проанализировал все твои показатели. Я составил полную картину. Я прекрасно знаю, как
