Я привстал, правая нога подломилась, упал, острая боль стегнула вдоль всей голени. Поднялся, сцепив зубы, заковылял, сильно хромая, в сторону ручья. Здесь как будто стадо свиней резвилось, это я, выходит, валялся на травке, выкупавшись наконец в чистой проточной воде…
– Родимец! – вырвалось у меня. – Лапушка!..
Из травы выглядывает, как морда суслика, отполированная частым прикосновением ладони рукоять. Я заковылял так поспешно, что упал, прополз последние три шага. Если рыцарь и видел молот, то побрезговал взять оружие простолюдина, к тому же умницы-гномы сковали его тяп-ляп, будь благословенна теперь грубость отделки, над которой я, идиот, морщил нос и прикалывался…
Нет, вообще-то я поспешил насчет жить не хочется. Хочется, еще как хочется. По крайней мере, с голоду не сгину. Если даже белка проскачет по верхушкам деревьев, собью молотом. Пусть даже удар превратит ее в лепешку, тем проще есть, почти готовая отбивная. У нас в армии солдаты от голода жрут даже мышей, жуков, кузнечиков. Не где-нибудь на курсах по выживанию, а в обычных рядовых частях, расположенных по всей России.
Оглянулся, бросил взгляд на груду искореженных доспехов. Похожи на сухой ломкий хитин перелинявшего насекомого. Крупного такого насекомого, очень крупного. Даже цветом похожи: вывозились в глине да крови так, что от металлического блеска ни следа, только ржавость да коричневые потеки в два-три слоя.
Сильно хромая, постанывая и поскуливая, я потащился… или меня потащило обратно к месту встречи. Молот, к весу которого я уже привык и не замечал, теперь снова тянет к земле, как подвешенная к поясу наковальня. Если так буду ползти, останавливаясь, передыхая, а то и падая от изнеможения, то к вечеру или к ночи доберусь, может быть, к костру, где будет ждать обеспокоенный Сигизмунд.
Я в самом деле пару раз падал, долго отдыхал. При каждом вздохе в ребра кололо, а сплевывал кровавой пеной. Когда в голове начинало кружиться меньше, снова поднимался, брел, тащился, хватался за кусты. Боль в боку притупилась или же это я сам притерпелся, но теперь я начал лучше замечать, куда иду и что вокруг.
А вокруг по-прежнему те же невысокие холмы, кусты торчат так тесно, словно кучка пехотинцев встала спиной к спине, готовясь отразить нападение. Довольно скудная и невысокая трава, потом заросли кустов, через которые мышь не протиснется, потом снова чахлая трава…
Я услышал конский топот, голоса, с трудом определил, с какой стороны, у меня с навигацией и раньше было туго, а сейчас, когда в голове черти бьют в колокола… поспешно обошел кустарник, чтобы спрятаться за ветвями.
Шагах в двадцати показался всадник. За ним еще один, оба в железных шапках, но в простых потертых доспехах из плотной кожи. У третьего на кожаном панцире блестят металлические полоски. Показался четвертый, в правой руке поводья, а левой держит длинную веревку. Я не видел, что на другом конце, но натянута, словно ведут упрямую корову…
Через мгновение показался… Сигизмунд. Это его тащат на веревке: избитого, без доспехов, в разорванной рубашке, босого, со связанными руками. Он сильно откидывался назад всем корпусом, его шатало, кровь текла по левой стороне головы.
Всаднику надоело пассивное сопротивление, он обернулся, вытащил из ножен меч и что-то прокричал злым голосом. Сигизмунд вскинул голову, кровь заливала один глаз, но другим смотрел гордо и вызывающе.
– Господь не оставит меня, – донесся до меня его чистый голос. – А тебе… гореть в аду!
Всадник воскликнул громко:
– Ширак!.. Я не могу терпеть этого гордеца!.. Плевать на выкуп, я хочу увидеть, как его голова скатится…
Я поспешно снял наковальню, бывшую совсем недавно молотом. Размахнулся, в плече остро хрустнуло, в шею и голову стрельнуло жгучей болью. Я простонал, но молот швырнул, как мог, взглядом испепеляя наглеца с занесенным над головой Сигизмунда мечом.
Молот ударил всадника в плечо. Конь дрогнул, но устоял, только седло опустело моментально. Сигизмунд лишь краткий миг стоял неподвижно, все еще изготовленный к смерти, потом вздрогнул всем телом, глаза поймали, куда полетел молот, и поспешил в мою сторону. Его раскачивало, он бежал медленно, веревка волочилась следом. Второй всадник развернул коня и погнал следом.
Я ухватил рукоять молота, удержал, но инерция заставила меня обернуться вокруг оси. Я упал на колени, зеленые ветви на миг скрыли Сигизмунда. Я поспешно поднялся, увидел настигающего его всадника. Еще двое на тропке остановились и смотрели ему вслед.
Я застонал от режущей боли, снова швырнул молот, уже едва-едва. Сигизмунд был в трех шагах, всадник – в пяти, молот ударил прямо в лоб, я услышал глухой треск, словно раскололи скорлупу гигантского ореха. Сигизмунд протащился мимо меня, рот его был широко раскрыт, глаза безумные.
Я прохрипел торопливо:
– Пригнись… Дальше за кустами…
Он послушно пригнулся. Я поймал молот, упал под его весом. В третий раз уже не метну, мелькнула трезвая мысль. Если те двое погонятся…
Мы убегали, как две раненые черепахи. Задыхались, хрипели, постоянно пригибались, ибо когда нас не видно, то непонятность страшнее: пусть гадают, сколько человек тут, и какое у нас оружие, и что мы задумали. Может быть… не рискнут гнаться.
Сердце выскакивало, и кололи не только сломанные ребра, но трещали все кости, а изо рта пошла кровь. У меня не было сил ни отплевываться, ни вытираться. Наконец застряли в диких зарослях, ни взад, ни вперед, упали, долго лежали, хрипели, сипели, земля вокруг нас потемнела от крови, пота, слюней.
Я кое-как развязал тугой узел на его руках. Сигизмунд сел, веревка упала на землю, прислушался. Тихо, конского топота не слышно. С нами решили не связываться.
– А где ваши доспехи, милорд? – прошептал он.
Я открыл рот, собираясь нагородить небылиц про страшные бои с тысячами демонов, но посмотрел в его чистое честное лицо, вздохнул и признался:
– Встретил амбала покрепче себя самого. Он меня разделал, как орех. Или под орех, не помню.
Он долго молчал, лицо осунулось. Прошептал с великой жалостью:
– А ваш знаменитый меч… который ковали гномы?
– Увез, – ответил я. – Увез как военный трофей.
– Да, – сказал он грустно, – весело начинается наше путешествие.
– Лучше не придумаешь.
Он бросил быстрый взгляд на молот в моей руке.
– Но хоть его вы сумели отстоять?
– Им просто побрезговали, – сообщил я хмуро. – Хотя… лучше бы взял. Тогда бы у нас был его конь. И доспехи… Эх, какие у него доспехи!
Сигизмунд раздвинул плечи, он выпрямился, взгляд стал просветленным. Я наблюдал с недоумением. А он вдруг сказал с воодушевлением:
– Слава Господу!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
