спросил тревожно:
— Бабушка, ты спишь?
— Не сплю, дитя, — откликнулась она. — Вспоминаю свою жизнь. Чудна она была, эта жизнь! Скажи мне кто, что попаду в колодец, никогда бы не поверила. Но ещё чуднее вспоминать себя прежнюю: я была молода, сильна, горда. Где это всё теперь?..
Вздохнув, старуха продолжила:
— Слушай. Как Великий Гончар уберёт заслонку, стража у колодца сменится. Работа у них — легче нет: куда мы денемся? Но завтра тут будет Кеки, глупец, всё ему не сидится спокойно. То бросает горячие угли, то дразнит хлебом. Этому несчастному, что сидел со мной, он спускал на верёвке ключ и смеялся, глядя, как тот пляшет в грязи — будто он сбежал бы, прикованный! Мава, так его звали. Он помогал садовнику и загубил цветы, а может, на него свалили чужую вину. На беду, Светлоликий Фарух дорожил садом больше, чем его жизнью — ты видишь и сам. Мава, запомни. Его жизнь ничего не стоила, и даже достойной смерти ему не дали.
— Может, Светлоликий не знает, как обходятся с людьми? В храмах славят его мудрость и доброту. Но ещё говорят, он красив, что можно ослепнуть — а он ряб, и ноги колесом. Вот и думай теперь, чему верить…
— Будем верить, он добр, потому что ты пойдёшь к нему просить за меня. Как придёт Кеки, моли, чтобы тебя отпустили, да погромче. Дождись, пока он спустит ключ, и повесели его вдоволь, а когда он не будет ждать, бросишь камень. Сможешь?
— Смогу, — кивнул Поно. — Камни я бросаю метко!
— Да не подведёт тебя рука, потому что другого раза не будет. Если Кеки поймёт, что может дождаться камня, то больше сюда глядеть не станет. Посмотри, где скважина, чтобы потом не терять времени. Ход приведёт тебя к озеру, но берегись: выход могут стеречь. Потом беги так быстро, как сможешь, и прячься в зарослях у воды. Хоть бы их не вырубили с тех пор, как я там бывала! Если нужно, ты сможешь плыть?
— Если нужно, я могу нырнуть и задержать дыхание! — похвалился Поно. — Я вырос у моря.
— Да поможет тебе Великий Гончар, — сказала старуха и умолкла.
— Бабушка? — окликнул Поно. — А как же ты?
— Я подумала, лучше беги прочь. Тебе бы свою жизнь спасти. Видел, что Бахари сделал со мной? Если тебя поймают, замучают до смерти.
— Нет уж! Когда подслушал братьев, я мог смолчать, и мы жили бы дальше — хорошо бы жили. Они сказали, что продали сестру за три золотых пальца, и нам достался бы один, и серебро, и козы. И целителю платить уже не надо… Но я не смог, как они. И Великий Гончар помогал мне уж и не сосчитать сколько раз, а значит, я выбрал верный путь! Я думал, здесь он меня оставил, но теперь думаю, он привёл меня сюда нарочно, к тебе. Говори, что делать — я всё сделаю!
— Ну что ж, если так… — с сомнением протянула старуха. — Вернёшься к Дому Песка и Золота, но зайдешь сзади. Во дворе с постройками ищи самую низкую и длинную. Проберёшься меж всякого хлама, и в углу найдёшь горшок в человеческий рост. Задней стенки у него нет. Оттуда идёт ход — прямо в покои, где сидят писцы и где, я думаю, нередко бывает и Светлоликий.
— Откуда ты это всё знаешь?
— Однажды услышала от человека, который слышал от другого, а тот от третьего — а третий, говорят, никогда не лгал. Ход кончится горшком, выхода не будет, но тебе и не нужно. Убедись, что Светлоликий рядом, а тогда крикни: «Старая Чинья сидит в колодце» — и беги. Запомнил?
— Запомнил. А…
— Вот хорошо, а теперь я усну. Не тревожь меня.
Она, наверное, лгала: кто мог бы уснуть с такими ранами? Но говорить не хотела, и Поно не посмел её тревожить.
Если бы он мог уснуть тоже! Но он не мог. Сердце колотилось, сжимаясь то от страха, то от надежды. То он верил, что всё получится — верил так твёрдо, будто уже оказался на свободе, — то видел, как наяву, что промахивается, что его хватают, что Бахари достаёт нож — только откупиться нечем. Это от старухи им что-то нужно, а от него, Поно, ничего не нужно, и сам он не нужен.
Он поторапливал время, а потом со страхом глядел наверх, где узкая щель между каменной плитой и краем колодца делалась всё светлее, и вздыхал, и ёрзал — и замирал, вспоминая, что старуха спит — как только она могла спать?
Он повторял её имя, чтобы не забыть: Чинья. И другое: Мава. В колодец бросают безвинных, и это здесь, в доме Светлоликого Фаруха! Если уж в таком месте нет справедливости, найдётся ли она хоть где-то в этих землях?
Мухи летели на запах крови, и он отгонял их, но они перестали бояться, садились на израненную спину, ползали по его лицу. Он бил их, отмахивался и удивлялся, как старуха может терпеть. Иногда подносил руку и проверял: дышит.
Видно, он всё-таки уснул, потому что не заметил, когда старуха успела встать. Теперь она стояла перед ним на коленях, гладила по щеке.
— Кеки пришёл, — прошептала она, когда Поно открыл глаза. — Ты готов?
Камень, должно быть, выпал, и старуха опять вложила его в ладонь. Поно моргнул, стряхивая остатки сна, и сжал пальцы.
— Да поможет тебе Великий Гончар, — сказала старуха негромко и, обхватив его лицо, поцеловала в лоб.
— Что ты, я грязный весь, — смутившись, пробормотал Поно.
— На удачу, — улыбнулась она. — Ты же в такое веришь.
Отстранившись, Поно встал, размял ноги, потянулся и взглянул наверх. Камень он спрятал за пазухой.
— Есть тут кто? — крикнул он. — Эй, эй! Выслушайте меня!
Он заметил движение у решётки. Кто-то наклонился и теперь стоял, опираясь на край руками.
— Я невиновен! — крикнул Поно ещё громче. — О горе, неужто мне не сыскать справедливости? Я не вор! О Светлоликий Фарух, отец наших земель, услышь мои слова!
Человек не смотрел, но и не ушёл. Поно, вдохнув поглубже, завопил:
— Ох, как же здесь смердит, как мне страшно! Я измазался в нечистотах, и мухам всё равно, кого заедать, живого или мёртвого! Заберите меня из этого места!
Плита со скрежетом сдвинулась, и кто-то заслонил свет.
— Делать тебе нечего, Кеки, — сказали в стороне. — И нравится тебе слушать их вопли? Верни плиту на место, а то вонь разносится, а ведь я ем!
— Да ты всегда ешь, — откликнулся тот, что смотрел. — Нового бросили. Что, мальчишка,
