И Генрих слег в постель, сказав, что его поразила неизвестная болезнь. Он даже провел своих докторов: при их приближении стонал и закатывал глаза, изображая боль. Они, совещаясь частным образом после посещения короля, согласились, что его и в самом деле поразила какая-то таинственная болезнь. Если бы они не видели своими глазами его страданий, то сказали бы, что он совершенно здоров.
Алиенора чуть с ума не сходила. Генри счел излишним посвящать ее в свои планы, а потому она опасалась за его жизнь, а бессилие докторов повергало ее в отчаяние. Когда она села рядом с его кроватью, муж сделал вид, что почти лишился чувств, а ей дал понять, что предпочитает переносить страдания молча и в одиночестве. О предмете их ссоры ни один из них больше не сказал ни слова – вопрос так и остался открытым, хотя Алиенора тысячу раз на дню корила себя за то, что наговорила мужу. Она заключала сделки с Господом, просила, чтобы Он излечил Генри, а после этого примирил их. Каждый день она опускалась на колени, донимала Его, умоляла, стращала, словно Он был одним из ее подданных.
Генрих пролежал в постели два месяца, и Алиенора уже стала терять надежду на его выздоровление, уже спрашивала себя, готов ли Молодой Генрих к тяжелой миссии управления империей, но тут пришли известия из Везле[53].
– Бекет отлучил от Церкви всех тех, кто участвовал в написании Кларендонских конституций, – сообщила императрица, которая, несмотря на свою хрупкость, приехала из Руана, чтобы быть рядом с больным сыном. Она с трудом поднялась по лестнице в башню королевы, чтобы донести эти известия до своей выбившейся из сил невестки.
Алиенору качнуло. Итак, эта новость пришла, новость, которой все они опасались, и боязнь которой – как начала она подозревать – была одной из причин недуга Генриха.
– Сядь, Алиенора! – приказала императрица. – Ты должна думать о будущем ребенке и утешаться тем, что Генри из-за своей болезни не включен в список отлученных. Даже Бекет не осмелился зайти так далеко.
– Слава богу! – лихорадочно выдохнула Алиенора и с облегчением рухнула на стул. – Нужно немедленно сообщить Генри.
Король полулежал на кровати, подоткнув за спину подушки, и ел похлебку. Когда они сообщили ему о случившемся, лицо его перекосилось, и он зарыдал в таком гневе, что обе женщины перепугались: как бы у него не случилось обострения болезни.
– Выродок! Он мне за это ответит! Я уничтожу его. Он больше не посмеет бросить мне вызов, клянусь ранами Господними!
Тут Генрих чуть не выпрыгнул из кровати, этот больной на пороге смерти. Все следы болезни исчезли. Жена и мать удивленно и непонимающе переглянулись. А когда Генрих потребовал принести ему воды, чтобы помыться, и чистую одежду, им все стало ясно. И к Алиеноре пришло горькое осознание того, что муж вовсе не был болен. Он устроил долгое представление, даже не предупредив жену, которая по его милости страдала и мучилась страхами за его жизнь. Как, горько спрашивала она себя, после всего этого отношения между ними могут войти в прежнюю колею?
Генрих по-прежнему орал как сумасшедший, не слыша увещеваний матери.
– Сын мой, ты должен подумать о своем здоровье! – призывала она.
– Я здоров как бык! – отвечал он, потом его полные ярости глаза встретились с полными ужаса глазами Алиеноры, и Генрих снизошел до нее – на мгновение на его лице появилось виноватое выражение. Но мгновение пролетело быстро.
– Я напишу Папе Римскому и Фридриху Барбароссе, – заявил он. – Потребую, чтобы отлучение было отменено.
– Не сомневаюсь, что его святейшество согласится, – ответила императрица. – Он нуждается в твоей поддержке. Как и император Фридрих. Я же, со своей стороны, напишу Бекету – скажу ему все, что думаю о его черной неблагодарности за те милости, которыми ты его осыпал.
– Спасибо, матушка. Кто-то должен вразумить милорда архиепископа.
– Я предупрежу его, – решительно продолжила Матильда, – напишу, что единственная его надежда вернуть твою милость – в покорности, в смирении гордыни. Я напишу письмо немедленно, чтобы он знал, как я сердита. И еще, сын мой, я рада, что ты выздоровел. Это настоящее чудо, – сказала она ироническим тоном.
Императрица вышла, и когда звук ее шагов замер внизу лестницы, Генрих снова посмотрел на Алиенору, которая не произнесла ни слова.
– Я не мог никому об этом сказать, – объяснил он. – Вы должны были верить, что я болен, – так и у других не возникало сомнений.
– Ты думаешь, мое умение притворяться хуже твоего? – ответила она ледяным тоном. – Ты его и вполовину не знаешь!
Генрих вопросительно поднял бровь, но не попался на удочку. Только выяснения отношений с Алиенорой ему сейчас не хватало – его мысли были заняты другим.
– Я достану этого священника! – кипел он. – Я раздавлю его!
Глава 33
Ренн, 1166 год
Алиенора присутствовала в Реннском соборе, когда Генрих формально вступил во владение Бретанью, лишив полномочий своего неумелого вассала графа Конана. Это был торжественный день вскоре после предписания Папы Бекету аннулировать отлучение и более не досаждать королю.
После того как Генрих формально получил символы власти созданного недавно герцогства Бретань, архиепископ скрепил печатью договор об обручении восьмилетнего Жоффруа с дочерью Конана Констанцией, заносчивой пятилетней дамой. Как Алиенора ни пыталась себя заставить, она не могла принять эту светловолосую девочку с личиком маленькой феи, высоко вскинутыми бровями и демонстративными, властными манерами. Девочка была избалованная и капризная, и Алиенора опасалась, что в будущем Жоффруа придется попотеть, чтобы ввести ее в рамки, если только она сама, Алиенора, не научит маленькую шалунью правилам приличия. И королева пообещала себе, что займется воспитанием девочки, а сегодня пусть уж Констанция побалуется.
Алиенора с любовью смотрела на Жоффруа, который держал за ручку свою будущую жену – та стояла, надув губки. Сын, темноволосый красивый мальчик, был хитроватым, но умным и очаровательным. Как сказал Генри, после бракосочетания Жоффруа станет герцогом Бретани, но до тех пор владеть и править этой землей за него будет отец. Родители радовались тому, что будущее мальчика так прекрасно и выгодно устроено и проблема Бретани приведена наконец к удовлетворительному разрешению.
Была лишь одна дисгармоничная нота, омрачившая этот праздничный день: Алиеноре не давала покоя мысль о том, что, если будущее Молодого Генриха и Жоффруа было устроено – Генриха ждали Англия, Анжу и Нормандия – и для них обоих найдены невесты, король так до сих пор и не подумал о будущем ее любимого Ричарда, их среднего сына.
Алиенора сказала об этом мужу, когда они сидели во главе стола на возвышении на пиршестве, последовавшем за церковными церемониями.
– Я очень рада, что будущее двух моих сыновей устроено, – дипломатично начала она. – Но скажи мне, какие у тебя планы относительно Ричарда?
Она остановила взгляд на девятилетнем мальчике с ярко-рыжей гривой. Мальчик сидел чуть дальше за столом, поедая великолепные бретанские устрицы. Он был сильным, полным энергии пареньком, которому на роду написано оставить след в истории. Алиенора про себя решила сделать его наследником всех своих владений, и ей казалось, что и Генри имеет в виду для Ричарда то же самое. Это было бы очень кстати.
– Я еще не решил, – проговорил Генрих с набитым ртом. – Но уж если ты сказала, то у меня есть кое-какие мысли насчет Молодого Генриха, и я бы хотел, чтобы ты их одобрила.
– И что же это за мысли? – спросила Алиенора.
– Я хочу, чтобы ты сделала его наследником Аквитании.
– Нет! – Алиенора была потрясена. – Почему Генриха? А как же Ричард? Тогда Ричарду не останется ничего! – Она покраснела от ярости, и кое-кто из пирующих уже с любопытством поглядывал на них.
– Успокойся! – пробормотал Генрих. – Ты думаешь, я оставлю Ричарда ни с чем? Тебе не приходило в голову, что мою империю нужно оставить под одной рукой, как единое целое. В количестве сила, Алиенора, и, Богом клянусь, мне нужны все силы, которые я могу собрать, чтобы держать твоих вассалов в повиновении. Одно дело править ими, когда ты герцог Аквитании, и совсем другое – если ты при этом еще и король Англии, герцог Нормандии, граф Мена и граф Анжу. Ты должна это понять!
Алиенора этого не понимала. Он знала только одно: надо сражаться за будущее своего любимчика.
– Ричард всего на два года младше Генри. Ты знаешь, у него есть все задатки для того, чтобы править Аквитанией, он истинный сын юга. И я хочу, чтобы он стал моим наследником, а его будущее было обеспечено не хуже, чем будущее Генри и Жоффруа.
Генрих повернулся к жене, лицо его было исполнено решимости.
– Доверься мне. Я позабочусь о будущем Ричарда.
– Как? – вызывающе спросила Алиенора. – Все твои владения уже распределены. Что, если ты умрешь, назвав Генри моим наследником? Ричард останется нищим?
