Совершенно измученный, я отвечал, кутаясь в гигантские махровые полотенца:
– Но как же не надвигаться конфликтам? Вы Саладдина вспомнили, а ведь он курд, а в курдах живет дух реванша. Даже у монголов. Почему даже? Но ведь чего не жить им: вода чистая, пастбища сохранены, дацаны возрождены, нет, надо вспоминать Чингисхана и завет его: владейте миром, тем, куда ступит копыто монгольского коня. А если оно ступало на Венгрию и так далее? Немцы внутренне не смирились с поражением, японцы, англичане владели полусветом, кичились, что в их империи никогда не заходит солнце. Америка хамеет от безнаказанности…
– Почему?
– Ни разу как следует по морде не получала, вот почему. Можно, я схожу в бассейн?
На другом краю бассейна меня ждал человек в чалме с подносом, на котором теснились бокалы с холодными соками. А также новый дознаватель с новым вопросом:
– Как вы думаете, у России есть неизвестное оружие?
– Даже точно есть, – отвечал я, пытаясь понять, какой же я сок выпил. Вроде айва. – Есть, конечно.
– Какое? – подскакивал и второй товарищ.
– Не знаю, – честно говорил я. – Но как не быть? Иначе чем же сдержишь дядю Сэма? У меня есть знакомый оборонщик, и вот был случай лет уже десять назад. Один наш подлец продал секреты электронных средств то ли наводки, то ли обнаружения низколетящих целей. Огромное предательство. Об этом писали.
– Да, у нас тоже писали, – поддакнул товарищ Ахмеда.
– Так вот. Я возмущаюсь, а земляк мой, этот оборонщик, говорит: да это и хорошо, пусть. Почему, спрашиваю. А, говорит, мы еще лучше придумаем. Так что главное наше оружие – русский ум. То есть главное в духе непобедимом, а ум – награда за преданность Господу.
– Но ведь ум можно купить, – возразили мне.
– Этим они только и занимаются, не имея своего. Но даже в последнем подлеце, продающем секреты Родины, есть та самая русскость, которая зовется совестью. Думаю, этот подлец, продавший оборонные секреты, или уже спился, или удавился.
– Или удавили, – высказал догадку Ахмед.
Мы вернулись за стол. Вернулся за него и Махмуд, бывший не менее часа под руками массажиста. Предложил массаж и мне.
– Это уже будет перебор, – ответил я. – Намнут бока, еще есть захочешь.
– Итак, – спросил товарищ Ахмеда, я узнал наконец, что его зовут Ханафи, – итак, Россию никто не побеждал. Снаружи. Но вот сейчас идет разложение изнутри. Уже и армия будет из наемников. Это как?
– Конечно, это очень плохо: в сражениях первыми бегут наемники.
Подали в тарелках дымящееся ароматное хлебово. Действительно, Махмуд после массажа кушал отменно. Да и я, честно признаться, слопал всю порцию. Я не виноват, уж очень все это было вкусно.
М.В. Нестеров. Святая Русь. 1901–1906 гг.
Ханафи, напротив, ел мало. Подождал, пока я откинулся на подушки, и опять приступил к расспросам:
– Вы завоевывали Германию и говорили немцам: у вас такая хорошая культура, Шиллер, Вагнер, а Гитлер плохой.
– О да, отвечали немцы, – в тон Ханафи сказал я, – о да, Гитлер очень любил Вагнера. А немцы нам говорят: вы тоже хорошие, у вас Рахманинов, Глинка. О да, отвечаем мы, Сталин очень любил Глинку. Что говорить, эффенди, сардар Махмуд-Ханафи-ага-заде, что говорить.
Они мне на такое пышное величание даже поаплодировали.
– Что говорить, милые восточные люди. Все бы деньги, которые идут на войну, перевести бы на культуру, вот бы было соревнование культур, в котором бы все побеждали. Но это мечта пацифиста. Лишь бы нас не стравили.
– Кого?
– Мы отлично понимаем, кого. Христиан и мусульман.
– Кто?
– Махмуд, нам что, опять по кругу ходить? Да с древних времен нас пытаются ссорить, только этим иудеи и занимаются. Стравить ислам и христианство – вот их главная мечта и цель.
– У них это не получится, мы им не верим! – Ханафи даже рукой сверху вниз секанул.
– Но получается же вас ссорить. Одних бомбят, другие молчат в тряпочку. Так? Но, не дожидаясь упрека, скажу, что и славянское единство обрушилось мгновенно. Сейчас, правда, что-то свершается, вроде мы опять зашевелились. Спасибо Америке, она показала, что собирается всех передушить поодиночке. Когда до петли доходит, опомнились.
– Ну… – Скидывая просохшую ткань с плеч, я сообщил: – Пойду еще купнусь.
– Вначале съешь, – велел Махмуд. Я взглянул на стол – ужас. В высокой закрытой глиняной чашке что-то ворчало и выкипало. Но запах был призывным.
– Устроили вы мне встречу с Востоком, спасибо. Это стократ лучше Европы. Была у меня там такая же неделя, там было сплошное питье. Там говорили вместе с кушаньями о напитках. Хотите кратко из европейских застолий, о чем там говорят наши с ихними на фуршетах сидячих и стоячих, да? Говорят о еде и выпивке. Блюд меньше, но размерами больше. Вместо здешних соков – лес бутылок, заросли стекла с цветами этикеток. Ну, например, как не обсудить, что яблочный кальвадос ставропольский вытесняет венгерский, потом идут сторонники и противники всяких дисанни-уокеров с рэтлейблом, конечно, купленным, конечно, в дьюти-фри, а еще есть любители и блэклэйбла, и шивос-ригл, которое в просторечии кличут «вшивый герл». А потом обсуждаются и пьются кампари, и что под него идет, а сколько увлекательного в обсуждении джинов! Лучше, конечно, ирландский, но сухой шатл, эта самогонка на можжевельнике, не хуже. А бурбон английский, лучше двойной ржаной? С него можно загудеть, но хорош! Ну, всякие «белые лошади» – это дешевка, но ячменный виски – это нечто, тут, вместо Хайяма, вспоминается Бернс, его баллада «Джон-ячменное зерно». Обратимся к Востоку, помянем корейскую водку с женьшенем и китайскую со змеей, которая в конце выпивания употребляется как закуска.
Жан, герцог Берри, наслаждается пиршеством. Миниатюра. Великолепный часослов герцога Беррийского. 1410
А мексиканская текила, которую надо уметь пить. Как? Посыпать лимон не сахаром, а солью и съесть его не после выпивки, как при коньяке, а до этого. И как обойти в разговоре ром, начиная с ароматного ямайского и крепкого кубинского, которого много перепило мое поколение в студенчестве. А еще был с ног сшибающий грубый румынский ром. Мы ходили за этим ромом через пионерский лагерь мимо медведя на цепи, которого споили еще до нас этим ромом. А вспомним ракию и черноморскую и средиземноморскую, она же чача. А португальские портвейны, а нашествие алжирского вина, которое везли в танкерах? Колоссальный букет. Выпили и его, и живы остались. А коньяки! Все пито. Французский «Хэннесси» и «Наполеон», лучше которого во всех смыслах только «Суворов» из Тирасполя, а еще мартель, а еще армянский, при питии которого бывает ритуальное упоминание Черчилля, выпившего его три цистерны. А мы еще не обращали взор к Монголии, к ее многоградусной водке архи, про которую еще Ленин говорил, что архи нужно, архи важно, архи полезно. Не устали? Мы же просто обязаны хотя бы из вежливости упомянуть и молдавского «Аиста», и беловежского быка, и болгарскую перлу, всякие хересы, сухие и мокрые, всякие кагоры, наливки, настойки, а мадера! О, мадера! Всякие дамские амаретти, созвездие хванчкары, киндзмараули, напареули, цинандали, хах! Словом, начинаем массовку, открываем перцовку. И все всегда заканчивается непобедимой русской водкой, у которой уже и названия пошли: «Пушкин», «Тютчев», «Александр Второй», да и «Третий». Словом, не просто чтоб одуреть, а одуреть красиво, знающе, с приятностию. Как же не вспомнить то, с чего уже переблевалась половина мужчин и одна треть женщин. И как за столом без разговоров об исламском векторе, германском халифате, о ваххабитах прежних и нынешних, что есть экстремизм и где он переходит в терроризм и бандитизм, и чем одно от другого отличается? И все вопросы всегда решаются, да? А все это было одной болтовней. Но вид борьбы за народы всех стран произведен. Все довольны. – Я расправил плечи, готовясь к сражению с очередным блюдом. Его принесли на двойной подставке. Одна просто, а вторая была раскаленным круглым камнем, который заставлял пищу в блюде пищать и потрескивать. – Такие вот европейские застолья. А у нас вариант пищевой. Вакханалия вкуса, бешенство аппетита, торжество плоти, именины желудка, ожирение головы, отолстение сердца, но зато забвение нужд и печали. – Вот куда я вывернул. Не мог же я обидеть принимающую сторону. Мне опять поапплодировали. Очень я их развлек.
А.П. Рябушкин. Пир богатырей у ласкового княза Владимира. 1888
Интересно, что мое обличение европейских застолий и напитков на них было понято арабскими друзьями очень своеобразно. Когда я тяжелой поступью сытого охотника пришел в просторы своего номера, то в центре его, на круглом столе, кроме обычной корзины с фруктами, высились керамические и стеклянные емкости с винами. В центре их, как командир, сверкала серебряной фольгой бутылка «Советское шампанское». Подивившись обилию ассортимента (тут были даже не перечисленные мною в застолье бехеровка и бенедиктин), я подошел к окну.
Надо что-то делать, думал я, что-то решать. Надо как-то разорвать этот гастрономический круг. Еще я думал: может, они меня принимают за кого-то другого, за какую-нибудь персону-«вип»? Все расспрашивают. Что я такого знаю, что другой мог бы не знать?
