– А утром Вероника всегда оказывалась в своей комнате?
Новый кивок, означающий «да».
– Ходят слухи, что ты тоже проводишь ночи в Звонаревке. Ты сам их распустил?
«Нет», – покачал головой Андрей и промычал:
– Мало ли кому что покажется.
– Она заказывала тебе еще какие-нибудь ключи?
– Не помню. Все время от времени их теряют и заказывают. Больше всех Ольга Леонтьевна. У нее они без конца пропадают.
– А теперь честно: ты был у родника, когда мы вылезали из подземелья?
После небольшого раздумья Кисель кивнул и снова болезненно сморшился, легонько погладив шею.
– Ты ждал возвращения Вероники.
– Да. Ждал. И дождался. Помню только, что в глазах помутилось. А потом как во сне – подземный коридор, лестница наверх… очень долго по ней карабкался. Их было то ли один, то ли двое – Черных монахов. Не помню… Сто раз мог сорваться вниз, но меня подстраховывали. Почему-то монахам приспичило прикончить меня именно здесь.
– И на фига нам очередной «сувенир»? – возмутилась Наташка. – Впрочем, тебе повезло. Уволокли бы в кладовую, там Ирина Санна тапочки не держит.
– Ты узнал кого-то из своих мучителей?
Кисель слишком поспешно и мелко затряс головой, чтобы можно было ему верить. Одно из двух – либо узнал и не хочет выдавать убийцу, либо не очень уверен в своих подозрениях. Он вдруг полез рукой под куртку, намереваясь что-то вытащить. Мы с Наташкой разом брякнулись на кровать. Таким жестом в боевиках и нескончаемых детективных сериалах обычно выхватывают оружие. В нашем случае это напоминало замедленную съемку. Но вместо оружия Кисель вытянул книжку с памятным по визиту к Веронике названием «История любви».
– Украл! – облегченно вздохнула Наташка, радуясь отсутствию пистолета.
Очередное неопределенное пожатие плечами следовало расценить так: Кисель с этим выводом не совсем согласен. Мог, к примеру, просто взять без спросу – почитать. Надо же расширять свой кругозор в части интересов любимой женщины.
Пару минут спустя, освоившись с правописанием и стилем изложения старой, как оказалось, датированной 1895 годом книги, мы забыли про Киселя, чему он был несказанно рад. Взял да заснул. Впрочем, время от времени бывшая жертва моего любимого шарфика напоминала о себе, пугая нас подергиваниями, дикими стонами и скрежетом зубов. Вначале мы невольно отрывались от содержания книги, вскакивали с намерением прийти ему на помощь, но вскоре попривыкли и перестали обращать на парня внимание. Не совсем, конечно. В моменты длительных киселевских кошмаров Наташка мычала заунывную мелодию детской колыбельной, и Кисель тут же расслаблялся. Ничего не поделаешь, реабилитационный период у него оказался тяжелым.
Как вскоре выяснилось, история несчастной любви в поместье графа Кочеткова-Турчанинова имела место быть в году 1752. Повествование носило поучительный в плане нравственности характер. Только действующая и поныне местная легенда перевернула все с ног на голову. Если коротко, сам граф к году описываемых событий разменял уже шестой десяток и, овдовев, вторично женился на дочери обедневшего дворянина Воропаева, редкостной красавице Полине. С чьей-то подачи этим именем впоследствии стали называть дочь графа от первого брака, нареченную Софьюшкой. Мачеха и дочь были ровесницами и прекрасно ладили между собой, несмотря на то, что Софьюшка рядом с мачехой смотрелась гусыней с укороченными от природы лапами. Но с лица, как говорится, воду не пить. С фигуры – тем более. Нашелся претендент на руку и богатое приданое Софьи. Хотя и разорившийся, но с хорошей родословной. С момента первого его визита и началась междуусобная война в графском семействе, основанная на раздрае в намерениях самого жениха. Для начала в момент первого визита молодой повеса принял за невесту жену графа и не поверил своему счастью. Подумать только! За огромную доплату отхватить такое сокровище. А молва-то о невесте шла, как о дурнушке. То, что он, Павел, – так звали жениха, – не поверил своему счастью, обрело реальную основу буквально тут же – суженая, похожая на затянутый в корсет бочонок, скромно потупив взор, спускалась вниз со второго этажа. Граф Кочетков-Турчанинов, с трудом оторвав потенциального зятя от руки своей перепуганной женушки, наспех представил гостя и дочь друг другу, не забыв заботливо отправить Полюшку в опочивальню. У нее, как ему показалось, разболелась головка.
С тех пор жених, будучи наделенным художественным вкусом и талантом – ему отменно удавались пейзажи, – зачастил с визитами к графу, старательно выбирая время, когда хозяина не будет дома. Правила приличия не позволяли Софьюшке встречаться с уже страстно любимым с первого взгляда Павлом наедине. Обычно свидания проходили в присутствии мачехи.
В какой-то момент свадьба оказалась под угрозой – граф наконец осознал истинное материальное положение жениха и, возможно, еще кое-какие обстоятельства. Он серьезно подумывал отказать ему от дома. Но не успел, скоропостижно скончался от несварения желудка.
Бедная вдова была безутешна, потеряв в одном человеке и мужа, и отца. Пусть даже нудного. Проводя дни и ночи в трауре, собралась в монастырь. Это казалось ей наилучшим выходом из создавшегося положения. Она прекрасно разобралась в ситуации. Софьюшка, со всей очевидностью, по уши влюблена в Павла, но ей вряд ли удастся назвать его своим любящим мужем. Жених жаждет только ее состояния. Пользуясь отсутствием главной надзорной инстанции – покойного графа, Павел утроил почтительные усилия по завоеванию вдовы, не собирающейся отвечать ему взаимностью. Единственное, к чему удалось ее склонить, – к написанию портрета. Мы с Наташкой рассудили, что того самого, весьма подвижного. Как оказалось, при жизни Полины он не был закончен. Вдова прекратила позировать Павлу. Раскрылась и тайна пустой шкатулки. Готовясь в монахини, бессребреница Полина передала все свои драгоценности падчерице. За день до кончины граф, заподозрив в жене отравительницу, изменил завещание, оговорив для нее нищенское содержание. Сидеть на шее у Софьюшки она не хотела, а расползающиеся слухи о ее коварстве уничтожали бедняжку морально. Каким образом Павлу удалось уговорить вдову на написание портрета, непонятно. Но можно предположить, что она согласилась на это, дабы падчерица хоть иногда о ней вспоминала добрым словом. Так или иначе, картина, в которую Павел вложил всю силу своей любви, впоследствии стала шедевром. Часы работы для Павла омрачались только одним – постоянным присутствием на сеансах засидевшейся в ожидании дня свадьбы невесты Софьюшки. Такова была воля Полины.
Будучи сообразительным человечком, Софья вскоре разобралась в истинной причине визитов жениха и… Полина едва не умерла, тоже от несварения желудка. После чего, едва оклемавшись, спешно засобиралась в монастырь.
Подвели долгие сборы. После серьезного разговора Полины с Павлом был наконец назначен день его венчания с Софьей. Полине надлежало присутствовать на этом радостном, но, как перешептывались в округе, преждевременном событии. После смерти графа еще и сорок дней не миновало. А после бракосочетания, буквально на следующий день, накануне отъезда Полины в монастырь, счастливая Софьюшка утонула, катаясь с любимым в лодке на озере. Несчастный случай или убийство? Да кто ж его знает. Все-таки невеста хоть и была бочонком, но ведь денежным. Сам чудом спасшийся вдовец полторы недели провалялся во дворце в горячке. Разумеется, под неусыпным надзором прислуги. И вновь Полина, обремененная мирскими заботами, была вынуждена временно отказаться от монашеской доли.
Через две недели после трагедии Павел окончательно встал на ноги, и однажды ночью они привели его в спальню к Полине. Прислуга слышала отчаянные призывы Полюшки о помощи, но прибежавший на крики дворецкий был встречен Павлом у дверей спальни тещи, бит подсвечником и спущен вниз по ступенькам лестницы с наказом не совать нос в хозяйские дела.
Два дня после описываемого события Полина не выходила из своей комнаты, отказывалась от еды и никого к себе не допускала. Прислуга слышала только приглушенные рыдания и отдельные слова читаемых Полиной молитв. А на третий день бедняжка исчезла. Почти месяц по указанию Павла ее искали по окрестным деревням и лесам. Увы, с тех пор о ней никто никогда не слышал.
