Хранитель так и не поддался на провокацию, но я не слишком-то надеялся, что он поделится тайнами своей расы. А потом мои попутчики обрели дар речи, и мне стало не до молчания Хранителя.
– Ильдивас, – прошептал Мерантос, и его шепот вплелся в симфонию полузвуков-полушорохов.
– Дарсал, – одновременно с ним выдохнул Симорли, и я заметил его сияющие глаза. – Цветок жизни.
– Лотос, – присоединил я свой голос к торжественной мелодии, что незаметно становилась все громче.
Мы удивленно посмотрели друг на друга, а потом опять обернулись к цветку. Он стал еще прекраснее за те несколько мгновений, что мы его не видели. Воздух начал дрожать и светиться вокруг него, словно золотые пылинки заиграли в солнечных лучах. А мы могли только стоять и молча смотреть на эту красоту.
Не помню, сколько все это продолжалось – что-то случилось с моими внутренними часами – и сколько бы мы еще так стояли, но Хранитель напомнил: «Пора», и я очнулся. Осторожно тронул Мерантоса, а когда тот заметил меня, быстро зашептал (громко говорить здесь не хотелось):
– Игратос должен идти туда. Сам. А мы останемся здесь. Ждать. – Слова выговаривались с трудом, будто я отходил от наркоза и едва мог шевелить языком.
– Что он должен там сделать? – спросил Мерантос после долгого молчания.
Я уже испугался, что он тоже перестал соображать.
– Подняться и войти внутрь. Там... – попытался вспомнить, что же показал мне Хранитель после короткого «пора». – Там есть особое место... он поймет, когда увидит. Ему надо будет там лечь и очень захотеть стать здоровым.
– Я передам ему, – пообещал Мерантос и... замолчал, надолго. Опять!
Состариться от ожидания я не успел, Игратос все-таки пошел к Цветку, а мы стояли и смотрели ему вслед.
Потом я удивлялся: почему это никто из нас не додумался, что ожидать можно сидя или лежа. Так нет же, мы простояли все время, пока Игратос хромал к Цветку, пока поднимался по карнизу, что спиралью охватывал подставку, пока забирался в сам Цветок, найдя какой-то вход между лепестками, и все то время, пока был внутри... И, что самое удивительное, ни один из нас не сказал, что у него болят ноги, мы словно бы забыли, что они у нас вообще есть.
– Он возвращается, – сообщил Мерантос, и только тогда я заметил Игратоса, выходящего из Цветка.
Игратос спускался по серпантину карниза еще медленнее, чем поднимался, и... он по-прежнему хромал. Я очень надеялся, что мне показалось, но, когда он начал пересекать площадь, последние сомнения исчезли: парень хромал, и сильно хромал. Значит, все наши старания напрасны? Если кто-то решил утонуть, можно беречь его от реки, а он утонет в стакане. Глупо? Не смешно? А как еще назвать поведение этого страдальца, которого притащили, можно сказать, к источнику исцеления, а он...
– Игратос изменился, – прошептал Мерантос, и все мое возмущение куда-то подевалось.
«Это правда?» – спросил я у Хранителя, и он – о чудо! – услышал.
«Правда. Что-то в нем изменилось...» – ответил задумчиво.
Я чувствовал любопытство Хранителя и легкую досаду, будто перед ним была довольно простая головоломка, а он никак не мог ее решить.
«И что же?»
«Не вижу. Ресурсов твоего организма не хватает для глубокого сканирования. – В ответе явно проскальзывало раздражение. – Я даже мыслей его прочитать не могу».
«Что, совсем не можешь?» – не поверил я.
«Ну почти...»
Старый хитрец.
Знаю я таких: считают себя нищими, если у них доллара до миллиона не хватает.
«И что там за этим “почти”?» – получить ответ мне было крайне необходимо.
Мало ли, что там сделали с парнем, вдруг он стал каким-нибудь чудовищем. Я еще не привык общаться с оборотнями, а тут, пожалуйста: оборотень-маньяк, да еще неизвестно с каким уклоном.
«Все не так страшно, как ты себе напридумывал, – успокоил Хранитель. Он конечно же в курсе всех моих мыслей. – Просто Игратос перестал себя ненавидеть».
«И все?!» – Признаться, такое объяснение меня не очень устраивало.
«А этого не мало. – И Хранитель решил обрадовать меня напоследок: – И он теперь умирает не от яда тхархи».
«А от чего же он умирает?!»
«От старости. Как и все вы», – засмеялся мой веселый сосед.
Нет, общение с ним пагубно влияет на мои мозги! Поговорить, что ли, с кем-нибудь другим? Хотя бы с Мерантосом...
И я быстро открыл рот, пока меня не отвлекли от дельной мысли:
– Мерантос, я не успел тебя спросить, – начал я, не слишком задумываясь, о чем буду говорить. – Как ты убедил Игратоса пойти лечиться? Просто приказал?
Мужик посмотрел на меня так, что мне стало неуютно под его долгим, внимательным взглядом. Может быть, это была и не такая уж хорошая идея, разговаривать с ним в этом месте и в это время. Но мысль немного запоздала – поздно ловить выпущенную пулю.
– Нет, не приказал. Я только сказал ему, почему его жизнь теперь важнее моей.
Я ничего не понял из этого ответа. Наверное, мое непонимание было очень заметным, если Мерантос шевельнул глыбой плеча и добавил еще несколько слов:
– Он узнал, что его жизнь уже не только его. И теперь Игратос постарается выжить.
– Выжить, и?.. – Я все еще ничего не понимал.
– Только выжить. Больше ничего. Это все, что я могу сказать. – Мерантос отвернулся, устало опустил плечи.
А ведь мужик здорово вымотался, дошло вдруг до меня. И он совсем не такой железный, каким хочет казаться. А я еще жалуюсь на груз ответственности, когда рядом человек или т'анг (делаю поправку специально для Хранителя), который реально и физически трудится. Ведь в этом хромоногом мальчике килограммов двести, не меньше – поднимал, помню. И кому из нас легче?
«Не хочешь поменяться?» – предложил Хранитель.
«Нет. У меня неподходящая для тяжелоатлета комплекция».
«Ты прав, Крис. Тогда не ной и молча неси свой груз. Тебя этому учили, и у тебя неплохо получается. Конечно, можешь пожалеть себя немного, если очень хочется, но только в свободное время, когда никто не увидит. Не надо позорить нас».
Вот так мы и общались с Хранителем, пока Игратос хромал в нашу сторону.
Цветок засыпал. Сияние медленно гасло, торжественная мелодия становилась все тише. Ухо уже не улавливало ее, остался только звук, похожий на дыхание спящего.
Осторожно, чтобы не потревожить покой этого места, мы вышли наружу и в полном молчании спустились по серпантину тропинки.
Странно, но ни разу за время спуска у меня не возникло мысли, что кто-то из нас может поскользнуться, упасть и увлечь за собой других. Мыслей не было вообще. Голова казалась звеняще пустой, как после очень тяжелой работы. Едва мы отошли от «заборчика», как ноги отказались мне служить. Кажется, я уснул раньше, чем успел лечь. Такого со мной давно уже не было. А может быть, никогда. Что-то я не помню, чтобы когда-нибудь так уставал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
