ну и так далее (http://www.online812.ru/2010/04/16/014/pda.html).
Греча, между прочим, – это в Питере так и говорят. Как и кура. Да и всякие там снежины вполне в русле разговорного тренда: запара, пробá на трёхе, подтяги в поряде, о которых я уже писала, и т. д. Меня вот дочка как-то с утра спрашивает: «А где моя флеша?» Флешку, значит, где-то посеяла.
Сос уля – нормальное старое слово, в диалектах его полно, можно найти в текстах Василия Белова, Бориса Шергина. Конечно, Валентина Ивановна с прической и неподражаемо важным видом его надежно – или безнадежно – скомпрометировала. А если бы мы его узнали, скажем, от Набокова? Вот:
Песком, будто рыжей корицей, усыпан был ледок, облепивший ступени крыльца, а с выступа крыши, остриями вниз, свисали толстые сосули, сквозящие зеленоватой синевой. Сугробы подступали к самым окнам флигеля, плотно держали в морозных тисках оглушенное деревянное строеньице (Рождество, 1925).
Не знаю, стоит ли упоминать Андрея Белого, автор сильно на любителя. Но все же – это вам не Матвиенко с лазером:
И не шел снежный лепень; отаи – подмерзли; сосули не таяли; великомученица Катерина прошла снеговой заволокой; за нею, кряхтя, прониколил мороз; он – повел к Рождеству, вспыхнул елками, треснул Крещеньем, раскутался инеем весь беспощадный январь (Москва, 1926).
По милу хорош
Недавно в Фейсбуке было очень интересное обсуждение. Журна лист Сергей Пархоменко рассказал о своем знакомом:
У него есть устойчивая и очень характерная манера произнесения возвратных глаголов – с заменой «-сь» на «-ся»: «У нас получилося…», «это мне нравилося…», «оказалося, что все сложнее…» Причем это не шутка, а совершенно естественная для него манера речи. По лучается как-то очень трогательно-старомодно и по-домашнему. Но в устах современного человека звучит несколько странно. От куда это могло взяться у совершенно городского образованного че ловека?
И вот все наперебой бросились отвечать: «фи, так толь ко в деревне говорят» или – «да это он небось приехал» (дальше люди перечисляют самые разные территории, где им доводилось слышать подобное). Впрочем, в народных сказках (козлятушки, отопритеся), в стихах и песнях («…Горе горькое по свету шлялося…», «А я остаюся с тобою…») это совершенно нормально. В стихах Корнея Чуковского вообще сплошь и рядом (испугалася, спасайтеся, воротитеся, засмеялися). Но замечательно, что Чуковский использовал такие формы и в обычной речи (есть записи). А вот Лидия Корнеевна таких форм вроде уже не использовала… Тут все ста ли вспоминать, что -ся после гласных окончаний произносил и Ю. М. Лотман, и в его устах это звучало совершенно не некультур но, а органично и очаровательно. Кто-то написал, что так говорил и Сахаров. Очень может быть. А вот как все та же Л. К. Чуковская описывает речь А. Д. Сахарова: «В речи Сахарова есть сдержанность, некая суховатость, сродни академической. И при этом нечто чуть старинное, народное, старомосковское. Он произносит „удивилися“, „испугалися“, „раздевайтеся“… Говорит он замедленно, чуть сбиваясь в поисках точного слова» («Процесс исключения»). В Корпусах нашлось (нашлося) много приме ров из речи интеллигентов старшего поколения, изумительнейших носителей русского языка, которые тоже говорят: началася, оказалися. А вот поди ж ты – услышишь такое в речи относительно мо одого человека – и вздрогнешь.
И буквально через день-два после этой интересной дискуссии произошел следующий яркий эпизод – а надо заметить, что с язы ком всегда так: на ловца и зверь бежит. Так вот, в Твери проходили апелляционные слушания по делу художника и учителя Ильи Фарбера. Заключительное выступление прокурора – довольно молодой женщины. А надо заметить, что это обычно самый фрустрирующий момент суда: защита выступала, вызывала свидетелей, специалистов, представляла доказательства – а потом выступает прокурор, и кажется, что он на все это время покурить выходил. Так и в тот раз было. Прокурор рассуждает, что, мол, что-то могло быть по-другому, но «Как случилось, так и случилося». Жур налисты в зале тихонько посмеиваются. Наконец последнее слово Фарбера. Он весьма живописен в своей неизменной артизанской белой блузе, он негодует, что зачем-то вообще обсуждают срок, когда он же невиновен, невиновен. Или, мол, надо сказать сло вами прокурора: «Как случилось, так и случилося» – издевательски подчеркивая злосчастную глагольную форму. Зал смеется. Проку рор краснеет. Занавес. Это не такой уж редкий случай, когда явление, постепенно уходящее из языка, гораздо дольше сохраняется в просторечии, а с другой стороны – оно же может какое-то время бережно сберегаться в речи образованных людей с интеллигентно-старомодной речью. К примеру, русская система терминов родства весьма сложна и архаична. Правда, скажем, в родственном сербском она еще более сложна. Там, где у нас слово дядя, в сербском будет и стриц, и тетак, и уjак. Поэтому, чтобы перевести на сербский название пьесы «Дядя Ваня», надо сначала вспомнить, кому он там кем приходится (переводится «Ујка Вања»). Ну так вот система терминов родства в современном русском языке упрощается. Уже мало кто свободно оперирует словами деверь, шурин, золовка. Даже тещу и свекровь люди путают (кстати, в английском или там французском они и не различаются). Что уж говорить о словах единокровный и единоутробный! Вместо единокровный брат (по отцу) и единоутробный брат (по матери) сплошь и рядом говорят сводный брат – что, конечно, неправильно (сводные – вообще не кровные, а породнились через брак родителей), но бороться с этим безнадежно. Многие уходящие слова гораздо лучше сохраняются у просторечников. Все мы помним: «Послушай, Зин, не трогай шурина: / Какой ни есть, а он родня». По всей видимости, герой так и называет собутыльника: шурин. Иначе он жене Зине сказал бы скорее «Не трогай брата». Но, с другой стороны, таки ми реликтовыми словами щеголяют и образованные хранители традиционной русской языковой культуры.
А вот недавно я слушала выступление одного чрезвычайно изысканного и блестящего – без всякой иронии – журналиста (не буду называть его, чтобы не смущать, хотя ничего страшного не сообщу). Так он несколько раз перепутал слова жениться и выйти замуж – причем в обе стороны: «она женилась» и «он вышел замуж». Казалось бы, ошибка, достойная школьника. Но я подумала, что понимаю, в чем дело, почему именно тут он ошибается. Он много ездит по разным странам, много говорит на разных языках. А ведь ни английский, ни немецкий, ни многие другие языки этого тоже не различают. Да у русских выражений и внутренняя форма какая-то непрозрачная (жениться – это получить жену? А может, стать женой? Сразу и не сообразишь).
В общем, что я хочу сказать. Как сложен и загадочен человеческий язык! Как хитроумен всякий, на этом языке говорящий! И в то же время как любой говорящий слаб и хрупок – в каждой своей ошибке. Какие таинственные стихии владеют говорящим – и ошибающимся. Давайте будем друг с другом разговаривать. Не обязательно непрерывно «говорить друг другу комплименты» – можно даже и подтрунивать над тем, что человек деверя с шурином путает. Можно это обсудить за рюмкой чая.
Везде и всегда
Есть старый анекдот. Человек в поезде читает книгу, поминутно восклицая: «Ух ты!», «Вот это да!», «Не может быть!» Наконец кто-то из попутчиков не выдерживает: «Простите, а что это вы такое увлекательное читаете?» Тот показывает обложку: «Орфографический словарь». В 2009 году был издан приказ за подписью тогдашнего министра Фурсенко, в котором перечислены словари, содержащие нормы русского языка «как государственного», отчего сделалось страшное общественное беспокойство. Надо заметить, что перечисленные в приказе (а он направлен против заполонивших рынок абсолютно «левых» словарей) словари – не лучшие (кроме Грамматического словаря Зализняка, разумеется), но и далеко не худшие. Хотя, признаться честно, я лично для домашних орфоэпических нужд пользуюсь, например, не словарями из списка, а классическим орфоэпическим словарем под редакцией Р. И. Аванесова, изданным в 1997 году шестым стереотипным изданием, а вообще-то вышедшим в 1983 году, то есть более четверти века назад. Ну не так уж стремительно меняются орфоэпические нормы, не стоит преувеличивать. Надеюсь, что огромное количество написанных мною за последние лет двадцать текстов о языковых изменениях дает мне право на такое заявление. Конечно, в сложных случаях можно в интернете или на работе посмотреть, что другие словари пишут. Но таких случаев не так много. Никакой культурной катастрофы от того, что все учреждения наводнятся рекомендованными словарями, не произойдет – хотя вообще-то по-хорошему, если государство так уж хочет, чтобы мы этими словарями руководствовались, ему следовало бы обеспечить бесплатный доступ к их электронным версиям в интернете для всех желающих.
