Это один вид критиков: люди, которым нравится все старое, для которых истина – то, что старо. Как будто только Иисус стар, а Иуда не стар, как будто только Рама стар, а Рамана не стар, как будто только Кришна стар, а те люди, которые выступали против него, – нет. Они одинаково стары, и поэтому одно только то, что что-то старо, еще не означает, что это истина.
А затем есть другая партия – этот человек, несомненно, принадлежал к другой партии. Он говорит, что у него есть единственная претензия: «Если бы этот человек сказал хоть что-то новое! Вот единственная моя претензия». Он заявляет: «Ты говоришь об одном лишь старье, которое известно каждому. Нет нужды толковать об этом старье, говоря: „Бог есть, истина есть, истина вечна“. Об этом уже столько раз говорилось! Зачем продолжать это повторять? Скажи что-нибудь новое! Если можешь сказать что-то новое, скажи!»
Но вопрос не в том, что сказать, дело не в повторении. Бахауддин не повторяет слова Мухаммеда. То, что он говорит, является его собственным переживанием. И что он может поделать, если его переживание и переживание Мухаммеда совпадают?
То, что говорю я, это не повторение слов Будды или Махавиры. Я говорю, исходя из своего собственного опыта, из своего собственного авторитета. Это мое переживание, и в этом смысле оно новое. Но что я могу поделать? – таким же было переживание у всех будд, так что, в каком-то смысле, оно такое же древнее, как горы, и такое же новое, как капли росы на листьях травы на восходе солнца.
В этом парадокс истины: каждый должен познать ее сам, и тогда она новая – но это одна и та же истина. Будда подошел к морю, попробовал его на вкус и сказал: «Оно соленое». Спустя двадцать пять столетий я подошел к морю, попробовал его на вкус и сказал: «Оно соленое».
И вот возникает вопрос: является ли то, что я говорю, лишь повторением слов Будды? Если бы я не отправился к морю, а просто читал священные писания, я бы как попугай повторял, что море на вкус соленое, потому что так говорит Будда – а я ему доверяю, несомненно, он говорит правильные вещи, зачем идти к океану? Раз так сказал Будда, значит, так и есть, это непреложная истина – в таком случае это было бы повторением.
Но я отправился к морю: я попробовал его на вкус и обнаружил, что оно соленое. Ну, и что я должен делать? Только потому, что Будда тоже сказал, что оно соленое, я не должен говорить о том, что оно соленое, – чтобы люди не подумали, что это повторение? Но тогда я буду лгать! Что мне говорить – что оно сладкое? Но тогда это будет неправдой. Я должен быть правдивым и поэтому должен сказать две вещи: во-первых, что я сам его попробовал, и, во-вторых, что теперь я свидетельствую, что Будда был прав. Я не говорю это, ссылаясь на авторитет Будды, я говорю это, основываясь на собственном авторитете. По сути, я становлюсь свидетелем Будды, очевидцем того, что все сказанное им двадцать пять веков назад было истиной, было верным. Я знаю это благодаря своему собственному опыту.
Именно это делал Бахауддин. И вот, человек говорит… Он считал себя умным, а умные люди, или, по крайней мере, люди, считающие себя умными, почти всегда глупы. Только глупые люди могут думать, что они умные.
Подлинно разумный человек не является умным. Если у вас есть разумность, какая вам нужда быть умным? Сама ваша жизнь демонстрирует вашу разумность. Умный человек пытается показать, что он разумный – а только неразумный человек будет стараться показать, что он разумный. Помните об этом! Только уродливый человек старается показать, что он красив, и только невежда пытается демонстрировать свои познания.
Человек, который знает, никогда не старается это демонстрировать. Другие люди и так это видят, это случается само собой. Когда наступает весна и деревья расцветают, они не дают объявление: «Приходите и посмотрите». Но их аромат разносится ветром, и люди начинают приходить. А если люди не придут – потому что люди совсем слепы, они утратили всю чувствительность – то, по крайней мере, прилетят пчелы, прилетят бабочки, птицы, и этого достаточно. Но они прилетят сами.
Когда есть аромат, люди начинают приходить. Нет нужды бахвалиться этим фактом.
Человек, который старается быть умным, показывает лишь то, что он не умен. Он боится, что, если не проявит свой ум, его разоблачат. Если он не покажет свои познания, его уличат: люди могут узнать, что он невежествен. Прежде, чем они это узнают, ему нужно произвести много шума.
Несколько дней назад у Морарджи Десаи брали интервью на BBC, и интервьюер задал очень уместный и очень важный вопрос: «Вы столько говорите о морали – почему вы не возглавите свою страну в моральном плане?»
В гневе Морарджи Десаи ответил: «А что я, по-вашему, делаю? Я возглавляю свою страну и как политический, и как моральный лидер. Вы хотите сказать, что я должен отказаться от поста премьер-министра и возглавить страну только в моральном отношении? Вы считаете себя очень умным? Никто не задавал мне такого вопроса. А вы считаете, что вы такой умный?»
Ну что же, вопрос этого человека не был неправильным. Это был уместный вопрос: если вы так много говорите о морали, почему бы вам не стать учителем морали? Зачем вы зря тратите свое время на посту премьер-министра? Возглавьте страну как моральный наставник! Ведь какое отношение политик имеет к морали? Политик неизбежно будет аморален. Аморальность – это стратегия политика, и мораль – тоже. Он рассуждает о морали, чтобы скрыть все аморальные методы, которые он втайне продолжает использовать. Мораль и рассуждения о ней, а также религия – это лишь маскировка.
Тот человек задал уместный вопрос, но Морарджи был сильно раздосадован. И отвечать так, как он ответил, неправильно: «Вы думаете, что вы очень умный? Никто до сих пор не задавал мне такого вопроса».
И я считаю, что тот человек действительно был разумным: он просто сказал: «Спасибо» и закончил интервью. Несомненно, он был действительно разумным. Не было смысла продолжать дальше. Это стало бессмысленным. Но почему Морарджи Десаи набросился на этого беднягу, почему он сказал: «Вы думаете, что вы очень умный?» Именно это он пытался продемонстрировать сам: что он очень умный, очень талантливый.
По-настоящему разумный человек не пытается показать, что он умный или талантливый. Он умный, и поэтому нет необходимости это демонстрировать. Он даже не осознает этого, он неосознанно разумный. Умничанье – это искусственный заменитель для подлинной разумности.
Тот человек, считавший себя умным и решивший, что критика может принести ему выгоду, сказал: «Если бы этот человек сказал хоть что-то новое! Вот единственная моя претензия».
Ну что же, он, видимо, был из тех, кто верит в новое: новое – значит правильное. Если что-то ново, то оно обязательно правильно: это другая крайность все той же глупости. Одна крайность такова: если что-то старо, оно непременно правильно, и другая крайность той же самой глупости: если что-то ново, то это обязательно правильно.
Правильность не имеет ничего общего со старостью и новизной. Правильное есть правильное, и неважно, старое оно или новое. Это ничего не меняет.
Услышав об этом, Бахауддин пригласил критика на ужин.
Таким был его способ создать ситуацию.
– Надеюсь, тебе понравится моя тушеная баранина, – сказал он.
Едва положив в рот первый кусочек, гость вскочил, закричав:
– Ты пытаешься меня отравить – это не тушеная баранина!
– Да нет же, не сомневайся, – ответил Бахауддин, – хотя, поскольку тебе не нравятся старые рецепты, я попробовал приготовить что-то новенькое. В этом блюде, как и положено, есть баранина, но в нем также полно горчицы, меда и рвотного средства.
Таков был используемый Бахауддином способ обучения.
Ну что же, Будда так не поступил бы, и Махавира – тоже. Это способ Бахауддина: он пытается создать реальную ситуацию. У него очень научный ум: он хочет ковать истину, пока ситуация горяча. Он не верит в разговоры, он верит в практическое экспериментирование. Он очень эмпиричен – вместо того, чтобы опровергать человека словами, он доказывает его несостоятельность очень реалистичным способом. И вот, он показал этому человеку его глупость, не произнеся ни слова. И ситуация такова, что этот человек не может возразить.
Ничто не становится значимым благодаря одной лишь новизне, и ничто не становится неправильным лишь из-за того, что оно старо.
Бахауддин говорит: «Что я могу поделать? Если бы я подмешал в мои высказывания об истине что-то свое лишь для того, чтобы сделать ее новой, то получилось бы точно такое же блюдо. В нем, как и положено, есть баранина, но еще в нем полно горчицы, меда и рвотного средства. Оно было бы отвратительным, оно не было бы питательным».
Человечество существует много веков, истину открывали снова, снова и снова. Многие люди достигли наивысшего света, и все они выразили это по-своему. Их языки различаются, но послание одно и то же.
