я не видел тела и не был на похоронах. Не видел свидетельства о смерти.
– Ясно.
– Понимаешь, к чему я клоню, Дэн?
– Думаю, да.
– Тепло или холодно?
– Без понятия, – отозвался Дэн. – Вы ведь детектив, давайте расследовать.
Я взглянул на него. Он снова посмотрел на меня пустым взглядом.
– Он позвонил мне, знаешь. Оставил сообщение на автоответчике.
Молчание. Я продолжил:
– Думаю, семи лет вполне достаточно, чтобы все организовать, запустить и подготовиться к финалу. За меньшее количество времени такое провернуть нереально. Отец сколотил состояние на писательстве. Целое состояние. А такой спектакль наверняка недешево стоит. Правда, Дэн?
– Как скажете, босс.
– Вся эта чушь про младенцев и пустые кроватки. Все это показывает, как ему было больно, когда мы поссорились. Потому что… Такие они, эти писатели. Нормальные люди высказывают чувства. Нормальный отец просто сказал бы «прости», или «извиняться не собираюсь, иди к черту», ну или что-нибудь в этом роде. Но мой отец был особенным. Ему нужна была мишура. Либо гора наград и восторженные рецензии на главной странице в «Таймс», либо «к сожалению, он не смог присутствовать лично», понимаешь?
Дэн взглянул на меня.
– Думал, отец преследует меня даже после смерти, – произнес я. – Только вот он не умер. Он здесь.
Вейберн поднял глаза на отель «Уирби».
– Так считаете, это то самое место, босс?
– Да. Я жил на шестом этаже, а потом говорил с «Привет, я Джанет» и…
– Привет я что?..
– Неважно. Она позвала меня на седьмой этаж переговорить. На седьмом этаже находится заброшенный банкетный зал. Туда никто не поднимался годов с восьмидесятых.
– И что?
– Так кто тогда шумел наверху и не давал мне уснуть, пока я жил в номере на шестом? Легко проверить, сколько этажей в здании. Надо просто посчитать окна снаружи. Посчитаешь, Дэн?
– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… восемь.
– Идем, – сказал я, направляясь к отелю. – Посмотрим, что находится между шестым и седьмым.
* * *
Через вращающиеся двери мы зашли в тихий вестибюль. Постояльцев не было, и за стойкой ресепшена никто не стоял. Из крошечных динамиков доносилась тихая незапоминающаяся музыка. Больше ничего не происходило.
Я увидел фигуру, одиноко сидящую за столом в углу комнаты.
– Дальше мне нельзя, – сказал Вейберн мне на ухо.
– Понимаю.
– Удачи, шеф, – кивнул он, шагнул назад во вращающиеся двери и исчез.
Я прошел через комнату; шаги отдавались эхом.
– У тебя почти получилось меня одурачить.
Человек, которого я знал как Эндрю Блэка, поднялся на ноги, и мы встретились лицом к лицу в последний раз.
– Ты ведь не он, правда? Не Эндрю Блэк.
– Нет, – ответил он.
Я выдохнул. Предполагать и знать наверняка – разные вещи.
– Все это время, – посетовал я.
– Все это время, – согласился он.
– Знаешь, меня всегда удивляло – ты вроде такой аккуратный и так одержим порядком, а волосы у тебя всегда лохматые. Только сейчас это понял. – Я поднял руки к его лицу. – Можно?
Он на мгновение задумался. После долгих лет знакомства я хорошо изучил это задумчивое выражение, хотя теперь понимал, что все это время он ни о чем не задумывался.
Он посмотрел на меня и кивнул.
Я медленно убрал длинные пряди за уши.
Наушник был в левом. Маленький динамик цвета кожи, спрятанный внутри уха, и крошечный микрофон, закрепленный под мочкой. Даже если бы он зачесал волосы назад, вряд ли бы кто заметил устройство. На вид дорогое. Оно и понятно.
– Через него тебе подсказывали фразы?
Он кивнул.
– Невероятно, – сказал я. – Невероятное представление.
Он немного опустил плечи в знак благодарности. Человек передо мной мастерски владел мимикой; выражение лица все еще оставалось нейтральным, – у Дэна Вейберна не всегда получалось. «Оно и понятно, – подумал я, – у этого парня главная роль. Не стоит удивляться, что он так хорош».
– Я никогда не знал настоящего тебя, верно?
На лице – ни одной эмоции.
Я отвернулся.
– Ты всегда был для меня особенным, Том, – внезапно произнес мужчина. – Хочу, чтобы ты знал.
По коже пробежала дрожь. Я медленно повернулся и посмотрел на человека, которого считал Эндрю Блэком.
– Это твои слова?
Глядя прямо перед собой, он медленно покачал головой.
– Из наушника?
Кивок.
– Хорошо.
Я подумал о напечатанных в газете словах отца, которые оставляли на пальцах пятна чернил, о потрескивающем голосе из радио. Фрагментарный человек. Вспомнил его старый фокус – как он собирал части себя воедино и становился целым.
– Знаешь, – сказал я, – кажется, ждал этой встречи всю свою жизнь.
Мужчина коснулся уха и сказал, обращаясь в пространство перед собой:
– Ну здравствуй, Том.
– Где ты?
– Ты и сам знаешь.
– Наверху. Между шестым и седьмым этажами. Я жду тебя там же, где и всегда.
– Что это значит?
Мужчина замер, затем покачал головой.
– Больше нет реплик, – произнес он.
И тогда я понял, что по щекам текут слезы. Я рассерженно потер глаза.
– Тогда скажи ему, что я иду.
* * *
Как только лифт миновал шестой этаж, я нажал на кнопку «СТОП» на панели управления. Так ведь всегда в книжках и фильмах делают.
Лифт резко остановился.
Двери открылись.
И явили…
…секретный этаж.
Я шагнул на ковер гостиничного коридора, по которому шла дорожка из лепестков красных роз.
Наклонившись, поднял один. Мягкий, со свежего цветка.
Я зашагал по дороге из лепестков и оказался в маленьком вестибюле с большой закрытой двойной дверью. Посреди вестибюля стоял маленький столик, а на нем – большая ваза красных роз и около двух дюжин книг отца. Почти все опубликованы после смерти. Я их не читал.
Собрание сочинений 3, 4, 5.
Поверх стопки книг лежал один-единственный белый конверт.
Я взял его в руки.
На лицевой стороне конверта знакомым аккуратным почерком были выведены следующие слова:
Вот что нашлось в вещах твоего отца после его смерти.
Тебе стоит прочесть.
ЭБ
Я вскрыл конверт, достал лист бумаги, развернул его и начал читать:
Дорогой Томас,
Прости меня.
Значат ли что-нибудь для тебя эти слова? Десять букв. Завитки и петли, чернила и бумага. Получится ли у нас с них все начать? Получится ли взрастить на написанных мною и прочитанных тобой десяти буквах что-то новое, живое и крепкое? Со словами я знаком всю жизнь, но их необычайная и волшебная сила все еще вызывает во мне восхищение и вводит в ступор. Я всегда ей проигрываю.
Я старался жить правильно. Старался обеспечить тебя всем необходимым, но и не забывать про себя. Только вот ошибся в расчетах, выкраивая время на собственные нужды. И за это прошу прощения. Ты нуждался во мне, а я редко был рядом. Когда умерла мама, ты нуждался во мне еще больше, а я отдалился. Непростительный промах. Я так сильно любил твою мать. И все же… Непростительно.
У меня есть помощница, похожа на тебя. Думал написать: «Иногда размышляю, а не нанял ли я помощника потому, что хотел заполнить пустоту, которая образовалась в моей жизни, когда мы рассорились?» – но устал выдумывать и ходить вокруг да около. Так что скажу как есть: именно по этой причине и нанял. Я поддерживаю ее писательские начинания, потому что
