не сказала. Наш ребенок умер, но ты ничего мне не сказала. Вместо этого заварила всю эту кашу. Черт, почему не поговорила со мной, как нормальный человек?
– И как бы я это сделала? – она почти кричала, а затем посмотрела мне прямо в глаза. – Как о таком вообще можно говорить? Неужели думаешь, что я не пробовала? Ты так зациклен на том, что произошло двадцать лет назад, что не замечаешь, как идут годы. Ты уже давно не отвергнутый ребенок, Том. А взрослый мужчина. Но ты. Ты не заметил. Не заметил! Я пыталась тебе сказать.
– Пыталась.
– Да.
– Нормальный человек пытался бы еще.
Имоджен всплеснула руками:
– Куда еще больше?
– Нормальный человек…
– Хватит. Я – не нормальный человек.
– Да что ты говоришь!
Некоторое время мы оба молчали, пока Имоджен не нарушила тишину.
– Когда я поссорилась с издателем из-за электронных книг и больше не могла писать – это, кстати, правда, – то решила, что мне плевать. Буду просто счастлива с тобой, и этого достаточно. Но… Не смогла смириться с потерей.
Имоджен смахнула с глаз слезы и грустно рассмеялась.
– Знаешь, миру действительно конец. Гиперссылка и правда атомная бомба, и через год или два истина не будет значить ровным счетом ничего. Вот увидишь. Все разваливается на части.
– Значит, ты правда в это веришь?
– Дело не в вере. Все уже происходит.
– То есть ты хочешь донести все это до мира, но не можешь больше писать, не можешь публиковаться, поэтому тебе нужен кто-то, кто написал бы все за тебя. Кто-то, кто испытает все на себе и поверит. Кого можно загнать в угол и не оставить иного выбора, кроме как все записать. Этакого пророка для изложения твоего видения апокалипсиса. Ты готовила меня к этой работе. Я не муж, я – твой гребаный литературный раб. А я этого даже не понял.
– Любимые и близкие люди так жестоко не поступают, да?
– Вот именно.
– С другой стороны, если человек искренне верит в надвигающуюся катастрофу, разве он не обязан предать эту информацию огласке?
– «Двигатель Купидона» разошелся тиражом в миллион экземпляров. Ты это имеешь в виду?
Имоджен кивнула.
– Книги разносят весть.
– Как жестоко. И бесчеловечно, Имоджен.
Она грустно пожала плечами.
– Согласна. Ты решил, что я, Имоджен, – человек, притворяющийся ангелом-Йодом. Но, может, я всегда им была. В Библии говорится, что ангелы сошли на землю и имели с людьми совместное потомство. Знал об этом?
Имоджен снова подняла нимб из мишуры.
От ее прикосновения на секунду он засиял ярче. На мгновение он засиял.
Я нахмурил брови.
– Как думаешь, из чего сделан мир? – спросила она. – Если хорошенько присмотреться? Из камней и рек или букв, страниц и слов? Создают ли наши вопросы вселенную? Есть ли вселенная, если на нее никто не смотрит? Или вселенная – как книга, буквам и словам которой читатель взглядом придает порядок и смысл, разбивает волну на частицы? Нужен ли демон Максвелла, нужен ли Бог, чтобы разделить темные воды и создать все из ничего?
– Ты совсем с катушек съехала, Им?
– Возможно. Боже, Том, у меня в голове сейчас такой хаос, ты даже не представляешь. Просто кошмар. Надо бы не ляпнуть лишнего, следить за словами, и все контролировать, сортировать, иначе баланс нарушится.
– О чем ты говоришь? Я здесь. А ты… ты просто лишилась рассудка. Я требую, чтобы ты рассказала мне все как есть. Я люблю тебя, а ты говоришь мне, что у нас был ребенок? – Я уставился на нее, слушая срывающиеся с языка слова, а она смотрела на меня в ответ. – У нас был ребенок.
– Отем. Она умерла в утробе. Ее звали Отем.
– Господи.
Я опустил голову. Имоджен наблюдала за мной, но молчала.
– А теперь ты думаешь, что ты ангел.
– Тебе не нужно знать, что я думаю. Горькая правда и холодные факты могут только все испортить. Поверь, я очень хочу поговорить с тобой начистоту. Том. Посмотри на меня. Я так давно ни с кем говорила.
– Так говори.
– Не могу. Волна не распадется на частицы без свидетелей. А сейчас свидетель – это ты. Так что ты должен вести наблюдение. Как бы я хотела, чтобы ты крепко обнял меня, но, если обнимешь, я моментально расклеюсь, вывалю тебе все, наш разговор завершится и наступит конец.
– Не понимаю ни единого твоего слова.
– Ну же. Повествование теряется в хаосе и энтропии, а потом чудесным образом его спасает и структурирует в последних главах слаженный, наводящий порядок сюжетный поворот. Разве не это делают ангелы? – Она задумалась. – И демоны.
– Я думал, мы говорим о ребенке.
– И?
– И… Господи, ты ушла, потому что потеряла ребенка. Я думал, Блэк пытался каким-то образом вернуть своего. Думал, ты все это устроила, чтобы поведать свою историю миру.
– Ты так и не понял. История и ребенок – это одно и то же.
– Что?
В груди всколыхнулось возмущение; я уже собирался уточнить, точно ли ребенок и книга не метафоры, но смолчал. Потому что осознал: она говорит серьезно. Или, возможно, уловил что-то в ее выражении – но не ответ; однозначное «да» или однозначное «нет» вряд ли все разъяснят, потому сам вопрос безнадежно поверхностный, неправильный и неадекватный. На стене заплясала тень флагового многообразия. Ноги подкосились, и я осел на пол.
– Что? – повторил я.
– Отем, – сказала Имоджен. – И хватит называть ее «ребенок». Я дала нашей дочери имя Отем.
Я уставился на нее.
– Ты добилась своего?
Она не ответила.
– Имоджен.
– Мы с тобой столько пережили, а ты все еще не понял. Все зависит от тебя. Сила в твоих руках. Не моих. Все может измениться по одному твоему велению. Естественно, роман – это двигатель, но для чего он нужен, что он делает? И Господь сказал: «Да будет свет», и стал свет. Она поплывет вниз по реке в корзине из тростника, – а может, не поплывет. Все зависит от твоего решения. От тебя. Только ты решаешь – произойдет или нет. «Ангел» означает «посланник», и все ангелы плясали под твою дудку с самого начала.
– Все, кроме тебя.
– Ну, я чуть взбунтовалась. У меня отняли голос, а ты еще обладаешь своим. Ты можешь написать мир таким, каким хочешь его видеть. Просто сделай это. Вот и все объяснение, – она развела руки в стороны.
Я пребывал в смятении.
– Так давно не держал тебя за руку, – сказал я с пола. – Не чувствовал тепло, не сжимал ее, не ощущал, как ты сжимаешь мою в ответ.
Имоджен печально пожала плечами.
– Все разрушается.
И спрыгнула со стола. Я наблюдал, как она открывала панель в стене студии. За ней оказалось окно, частично перекрытое остовом здания. Имоджен открыла сторку и глянула вниз, видимо, на поросшую тростником землю.
Я уловил слабые крики чаек и шум прибоя.
– Что ты делаешь? – спросил я.
– Вопрос: если демон Максвелла черпает энергию из знаний, то что же движет великими актами божественного творения? Что-то мощное,
