всегда втайне мечтал, как буду поддерживать твои. Ты никогда не думал писать, Томас? Тебя это вообще интересует? С радостью прочту все, что напишешь, но боюсь, моя особая связь со словами и историями навсегда отбила в тебе всякое желание к литературному труду.
Я постоянно говорю о тебе, особенно сейчас, когда мы заканчиваем работу над сборником. Начинаю подозревать, что помощница стала тобой одержима. Вот тебе на. Делаю все возможное, чтобы не дать вам встретиться, хотя уверен, что однажды это случится. К тому времени меня уже, скорее всего, не станет, и я не в силах буду вам помешать.
Небольшое предупреждение: если она решит, что хочет с тобой встретиться, а я думаю, что так оно и случится, – ее ничто не остановит. В конце концов, раз она смогла написать «Двигатель Купидона» и убедила полмира в существовании вымышленного писателя средних лет, то наверняка найдет способ, как выманить тебя на чашечку кофе.
Прошу, не вымещай на ней обиды, оставим это между нами. Она хорошая, умная и способная женщина, и, думаю, вы бы даже поладили, сложись между нами все по-другому.
И снова повторю слова в надежде, что они помогут тебе, помогут нам: прости меня.
С любовью,папа.
Я долго стоял с письмом в руках. Как долго – не помню.
Смотрел на слова до тех пор, пока они не начали расплываться.
Она.
Я сунул письмо в задний карман.
«Хватит», – подумал я, обошел столик, толкнул большие двойные двери и шагнул внутрь.
* * *
Помещение походило на телестудию: совершенно пустое и безмолвное, с рядами мониторов и кресел на колесиках. Чуть поодаль – импровизированные раздевалки, в которых стояли десятки манекенов в знакомых костюмах: девушка с ресепшена, сержант Клейборн, Эндрю Блэк, Изабель Блэк. К последнему была приколота записка «мое, не трогать».
На одном из экранов был открыт видеоредактор. Я нажал кнопку «Воспроизвести», и программа прокрутила фрагменты выступлений и интервью моего отца, из которых получилось «Откуда в Вифлееме вол и ангел?»
Теперь, когда я услышал аудиодорожку в полной тишине, стало очевидно, что это склейка. А когда я бежал по квартире со спущенными до лодыжек штанами, то не заметил неровного звука.
Я двинулся дальше.
В дальнем конце комнаты находилась пара больших звуконепроницаемых двойных дверей, над которыми ярко светилась красная табличка – «Не входить! Идет запись».
Я остановился на мгновение, затем взялся за ручки и открыл двери. Шагнул внутрь и…
Казалось, из груди выбило весь воздух, и я прошептал короткое, безнадежное «нет».
Представшую передо мной обстановку я знал как свои пять пальцев.
Я просидел за компьютером, уставившись на эту комнату, бог знает сколько долгих часов и бессонных ночей.
Вокруг рядами стояли кровати.
Но этих кроватей здесь не должно было быть.
Они должны были находиться за двенадцать тысяч километров отсюда, на другом конце света, на острове Пасхи.
На этих кроватях должна была спать исследовательская группа, проводившая важную работу по изучению того, что случилось с коренными жителями далекого и уединенного места.
И я понял.
Не было ни общежития, ни исследовательской группы, ни двенадцатимесячной поездки.
Картинка с камеры была знакомой, но ненастоящей. За ее пределами находились лишь камеры, мониторы и стальные кабинки со всем необходимым оборудованием. Это студия.
Съемочная площадка.
И всегда тут была.
Она все это время была здесь.
Я смотрел на комнату, которую транслировала камера «Общежитие 2».
Я стоял в спальне Имоджен.
33. Дворец в загробной жизни
– Привет, Юстон.
Я медленно обернулся: на откидном столике, держа над головой маленький нимб из мишуры, сидела Имоджен.
– Имоджен.
– Привет.
– Что за херня?
– Знаю. Меня немного занесло.
– Твою же мать.
– Ага. Заслужила.
– Ты правда настоящая, Имоджен? Пожалуйста, скажи, что ты не чертова актриса, как и все остальные.
– Нет, нет. Я реальная.
Я подошел ближе, чтобы лучше ее разглядеть. Вид у нее был потрепанный. Непричесанные, сальные волосы. Ей нужна была ванна, а еще сон. Однако она накрасила губы красной помадой. Почему-то это обнадеживало, но все же показалось мне странным.
– Я не спала с ним, – сказал она. – Если ты еще не понял по… – Она махнула рукой в сторону декораций общежития.
Я стоял как вкопанный.
– Пожалуйста, окажись настоящей.
– Так я и есть.
Мгновение прошло в тишине.
– Выглядишь дерьмово, кстати.
Она кивнула.
– Ты… не давал нам заскучать.
– И слишком плохо пахнешь для актрисы. Запах ведь очень важен в этой сфере.
– Если что, некоторые актеры воняют. Но, да, я настоящая. Правда. Настоящая.
– Но как?
– Вот так.
Она играла с нимбом из мишуры, вертя его в руках. Мой мозг пытался переварить происходящее.
– Та…. Та женщина, агент. Она сказала, что Эндрю Блэк – псевдоним. Я решил, это значит, что Эндрю Блэк – мой отец.
– Нет. – Имоджен осторожно опустила нимб и уставилась на ноги, свисающие с края стола. – Стэнли Куинн мертв, Том. Писатели, конечно, никогда не умирают, но ты понял.
– То есть отец точно мертв.
– Однозначно.
– Хм.
– Эндрю Блэк была ассистентом твоего отца, – сказала Имоджен. – Все это знают. Он взрастил в ней любовь к писательству, помог ей написать и опубликовать первую книгу. Написал однострочную рецензию для обложки и рассказал о сыне, отношения с которым окончательно испортил.
– Он так сказал?
– Да. Все время повторял. Вплоть до смерти.
– То есть… Она. Эндрю Блэк – женщина?
– Да.
– Имоджен, ты – Эндрю Блэк?
– Да.
– Ты написала «Двигатель Купидона»?
– Да.
Миллион мыслей, вопросов и возражений одновременно вспыхнули в голове, образуя затор, и лишили меня дара речи. Я встретил ее на занятии по творческому письму Блэка, на стадионе у университета, она сидела на соседнем стуле. Не занято? Каким-то образом она догадалась, о чем я думал.
– Я так хотела с тобой встретиться. Твой отец так много о тебе говорил, и мне стало интересно. Но… Все так закрутилось, да?
– Это была ты.
– Да.
– Изабель Блэк в отеле за завтраком, это была ты. Настоящая, реальная ты.
– Да.
– И все, что ты рассказала мне о браке Эндрю Блэка, о том, что с ними случилось. Ребенок?..
Имоджен молча опустила глаза.
С годами я наловчился считывать выражение ее лица, когда она отказывалась говорить. Внезапно во мне не осталось ни звуков, ни дыхания.
– О боже, – сказал я.
А затем тихо выдавил еще семь слов:
– Почему ты не сказала мне о ребенке?
– Я пыталась, – произнесла она наконец. – Не веришь? Я пыталась. Пыталась тебе много о чем рассказать. Детство Эндрю? Урсула, Ньюхолл? Автор этой истории – твой отец. Твою мать он спрятал за псевдонимом «Урсула Блэк» – женщиной, написавшей «Утерянные книги Библии». А себя выбрал на роль Ньюхолла, безучастного идиота, отдалившегося от сына в тяжелый период. Он написал эту историю, чтобы донести: он знает, как сильно тебя подвел. Хотел тебе ее прочесть, но так и не нашел в себе силы позвонить. И когда он скончался, я решила, что отдам ее тебе сама… И, да, я – прообраз Изабель. Все сказанное о ней с Эндрю – оно про нас. Я пыталась сказать тебе о…
Она замолчала, отвела взгляд.
– Ты была беременна и ничего мне
