Не удивительно, что уже в первую неделю освоения один из самолетов скапотировал, похоронив летчика под обломками. Из пяти оставшихся машин одна впала в спячку без запчастей, три летали на задания, и одна из красавиц стояла бесхозной — остальные авиаторы отказывались пересаживаться на нее даже под страхом трибунала за неисполнение приказа.
Несмотря на ужас в глазах подруги, Дорожинский взлетел на «Садко» и ощутил, что между этим аппаратом и «Балтом» разница больше, чем между его прежним истребителем и учебной гатчинской «четверкой». Не просто новая модель, качественно иной уровень. Да, «Садко» строже в управлении, нежели предшественник. Да, приходилось примиряться, что его скорость на пятьдесят—сто километров в час быстрее, чем у мишени, на открытие огня секунда-две и сразу резкий уход, чтобы самому не подставить хвост под пулемет недобитого врага.
Наследник самохваловских традиций оказался идеальным загонщиком для японских «Моранов». Четверо русских охотников рыскали вдоль линии фронта, зная, что догонят любой вражеский моноплан. Проблема лишь в том, что японцы не часто летали, а линия фронта растянулась до неприличия. Троим из пилотов «Садко» удалось подстрелить по одному неприятелю. Дорожинский, имевший уже две победы, был представлен к награде, чему сильно сопротивлялся, ибо нигде не хотел о себе заявлять: исконный враг могущественных князей Оболенских и дезертир пехотной бригады предпочитал тихое существование без чинов и наград.
В день, когда орден нашел героя, в отряде царил траур — накануне двое не вернулись с задания. В том числе один «Садко». Пилот дотянул до своих и умер на руках у казаков. Леман перед строем зачитал рапорт есаула о последних словах военлета: Черный самурай атаковал сверху со стороны солнца.
Следующая потеря оказалась весьма странной. Молодой летчик из пополнения психовал перед каждым полетом. Его подозревали в элементарном страхе, но подпоручик постоянно просился в бой. Однажды, остановив «Балт» в конце полосы и даже не зарулив на стоянку, он выпрыгнул из кабины и побежал в сопки, сбрасывая на ходу шлем, маску, очки, перчатки и даже летную куртку.
Догнали его с трудом, оседлав коней. Связанный и стреноженный, пилот орал, что у него на крыле поселился демон, который постоянно подглядывает и корчит рожи, но прячется, если на него смотреть в упор. На верхнем крыле машины оторвался замысловатый кусок обшивки, на резких эволюциях заворачивающийся назад, выглядывая из-за задней кромки. Подпоручика отправили в тыл.
До передислокации на север за новую линию обороны отступающих войск оставались считанные дни, когда ставка Куропаткина разродилась новым откровением. Уфимцы, переброшенные севернее, теперь вели войсковую разведку, а в отряд Лемана свезли остатки авиационных гранат и бомб. У Дорожинского немного отлегло на душе: на бомбометание «Дуксы» ходили без летнабов, увеличивая тем самым бомбовую нагрузку. Теперь лишь он рисковал, уходя на задание по прикрытию бомбовозов, Александре оставалось только ждать.
За четыре дня полетов Киевский авиаотряд потерял почти все «Дуксы», большинство из них — вместе с пилотами. Попасть в движущуюся змею японской колонны можно лишь с малых высот. Самолеты падали, превращенные в решето винтовочным огнем.
Каждый вечер поминали невернувшихся с задания. Галерея фотографий с молодыми лицами, подчеркнутыми наискось черной лентой, стремительно росла, заполняя стену в штабе отряда. На фоне этого истребители выглядели странно: за целую неделю потеряли всего один самолет, летчик остался невредим. Дорожинскому и другим пилотам «Садко» и «Балтов» было уже стыдно смотреть в глаза товарищам — пока истребители кружились на недоступной зениткам высоте, бомбардировщики шли вниз на верную смерть.
Сравнительная безопасность истребительных вылетов радовала Александру. Конечно, она от души скорбела по пилотам, ушедшим в последний полет. Многих из них она знала на протяжении нескольких лет. Но Станислав вдруг оказался важнее, чем весь авиаотряд. В ней произошли перемены, странно, что штабс-капитан ничего не заметил. Они были близки с января, кавалер так и не обратил внимания, что у его подруги не наступили дни, когда от интимных нежностей лучше воздерживаться.
Бесцельно болтаясь по расположению и летному полю в ожидании любимого, она боролась с тошнотой и мучилась мыслью, когда объявить о беременности. В Русской армии не существовало правила отправлять беременных бойцов в тыл, так как военнослужащих женского пола просто не было. Но Александра не сомневалась, что Леман непременно поступит именно так. Значит, Станислав останется без нее, будет один-одинешенек болтаться в кабине «Садко» под облаками и японскими пулями, а у ВПП его не встретят родные объятия.
Второго марта, когда фронтовая канонада доносилась, чуть ли не из-за ближайших сопок, отряд, наконец, получил приказ перелететь на заранее подготовленную полосу за Сыпингаем. Аэродромные службы срочно паковались, сворачивались, грузились на десятки подвод. То есть не менее десяти дней перелетевшие на север машины останутся безо всякого обслуживания, авиаотряд потеряет боеспособность. Семь ремонтопригодных машин, но не способных к взлету из-за повреждений или износа узлов, приказано сжечь.
На рассвете третьего марта примчался взъерошенный поручик из штаба армии с приказом сделать разведвылет на юго-восток от Мукдена — штабные стратеги разрабатывали правильную дату отступления войск из города. Леман с тоской осмотрел разоренное расположение авиаотряда. Два последних «Дукса», заправленных к перегону на Сыпингай, два «Садко» и один «Балт». Большая часть летного и наземного состава убыла вчера.
Мешая немецкие и русские ругательства, командир отряда побежал искать, кого отправить летнабом. Взгляд упал на единственную женщину-летнаба, которая задержалась, помогая сворачивать лазарет. Леман скороговоркой выстрелил пачку распоряжений по организации последнего рейда с этой авиабазы.
— Фельдфебель Турчанинова, готовьтесь к вылету за Мукден с подполковником Лойко. Казаков и Кокорин — прикрываете. Собрать все топливо, чтобы хватило после возвращения на перегон к новому аэродрому.
Откровенно говоря, Александру уже давно не тянуло в полет, как раньше. Ее посетило настоящее женское счастье. Как же здорово, что тот доктор ошибся. Просто на жизненном пути не попадалось мужчины, который хотел ее по-настоящему и мог подарить праздник материнства. О том, что Турчанинова в интересном положении, догадалась лишь монашка, уловившая явные признаки недомогания, но она не сообщила об этом даже начальнику лазарета — тот моментально отстранил бы Александру от службы и поставил вопрос о ее эвакуации в Россию.
«Садко» Кокорина и «Дукс» не вернулись с задания.
Глава 3
марта — 12 мая 1905 года. Маньчжурия
— Эрнст, дай разрешение на вылет. Не дашь — угоню самолет и полечу на ее поиски.
— Сядьте, господин штабс-капитан. Во-первых, вы не трезвы. Во-вторых, это даже не иголка в стоге сена. В-третьих, они живы и в лагере для военнопленных. Никто из нас не знает, какой именно лагерь. После «организованного» куропаткинского отступления у японцев многие тысячи наших пленных, — с остатками немецкой пунктуальности, не до конца растворенной в русской анархии, командир отряда раскладывал ситуацию по полочкам.
— Так делай что-нибудь!! Черт бы тебя побрал! Ты же сам, мать твою, послал ее в этот идиотский, никому не нужный вылет! Отвечай за свой поступок!
— Станислав, если не успокоишься, отправлю под арест. Понимаю и разделяю твои чувства, но она — в первую очередь фельдфебель Русской императорской армии, только во вторую женщина и чья-то возлюбленная. Не забывай, с ней в плен попали Лойко и Кокорин. Как бы не было печально от их пленения, надеюсь, они за ней присмотрят.
— Есть мысль, — подал голос Казаков.
— Не томи, Александр, — взмолился Дорожинский.
— Не по уставу, да ладно, вся война наша здесь такая. Давайте обменяем самураев на наших.
— Безумие! — отрезал Леман.
Во время того рокового полета три русских аэроплана благополучно прошли Мукден и миновали скопление японских войск к юго-западу. Не надо быть летнабом, чтобы понять — сухопутные силы врага в количестве не менее чем двадцать тысяч штыков в суточном переходе от города. Учитывая растянутость их колонн, одна бригада на заранее подготовленных позициях способна прикрыть город на несколько дней, дивизия остановит врага и заставит врыться в землю. Но лишь в случае, если будет повеление военного министра и верховного главнокомандующего. Ясно, что военное светило, дабы чего не вышло, прикажет отступать на север. Вопрос лишь — когда, сразу бежать или на день задержаться, чтобы смазать пятки салом.
