Сергей вышел из ванной в махровом халате, что выглядело почему-то комично: как если бы актер перепутал водевильный костюм «старика-отца» и фрак «мистера Икса». У Светки даже ненадолго перестала болеть грудь.
– Света, ты прости, что я так вот бухнул. Просто ты ведь не знаешь ничего обо мне. И как-то все не по-людски, неправильно, что ли, было бы… ну, если б мы… – Светка смотрела на эти потуги, но помогать ему не собиралась. Быстров схватился за спасительную ложку и начал есть.
– И вот теперь о генеральном событии в моей жизни ты узнаешь первая. – Он подул на ложку, отхлебнул супа, зажмурившись от наслаждения. Обжигаясь, но непрерывно поглощая студенистое варево – хвала белым грибам! – спросил, шепелявя:
– А у тебя дети есть?
– У меня нет детей, мужа, любовника, братьев-сестер и домашних животных. Есть родители, подруга, коллеги и Церковь. Впрочем, можно в другом порядке. Церковь на первое место, – говорила глухо, но яростно Атразекова, отвернувшись к плите и накладывая на тарелку мясо с овощами. Оценив размер порции, бухнула еще кусок мяса.
– Понятно. А у меня вот будет ребенок, но не будет ни жены, ни любовницы, – сообщил следователь и, прикончив суп, пояснил: – Она замужем. Любит мужа. А ребенок достался ей нечаянно по наследству от предыдущего любовника. От меня, то бишь. Все по времени как-то хитро´ сошлось у нас.
Светка с грохотом поставила перед Быстровым тарелку и рыкнула баском:
– Да может, это не твой ребенок! С чего она решила, что твой? Раз у вас все сошлось? Да она просто хочет удержать тебя! В своих, непонятных пока целях. Может, вполне мирных – поняла, что все-таки любит, или еще какие-то мотивы.
– Вообще-то она приревновала меня к тебе. Тут уже сарафанное радио сработало. Я же говорил – не выходи из дома! – Быстров по-учительски застучал пальцем по столешнице. – Нет! На деревьях она трусы мои сушила! Кстати, если б их ветром сдуло? На соседский-то участок? А, Свет?
В ответ Света лишь хмыкнула. И тут Сергей поднялся, грубо схватил ее, впился в ее губы каким-то жестким поцелуем и потащил куда-то. Она двигалась плохо, не успевая подстраиваться под стремительные переходы этой ночи от смерти к жизни, и вдруг отчаянно пискнула, вырываясь:
– Нет! Не нужно! Неправильно. Это ты верно сказал. Я сочувствую тебе, но не могу так! Не могу быть случайной утешительницей. Не хочу быть чужой в твоей жизни…
Быстров с ужасом посмотрел на нее, болезненно скривился и будто вынес приговор:
– Да в том-то и ужас, что я чувствую тебя самой родной… Сумасшествие какое-то…
Он резко вышел из кухни. До Светки донеслись звуки скрипучей кровати и шуршание белья.
Показавшись на пороге его комнаты, она почему-то шепотом спросила, глядя на «куклу», замотанную с головой в одеяло:
– А почему ужас? И сумасшествие?
«Кукла» вдруг подскочила, сбросила одеяло и, оказавшись голым Быстровым, бросилась к Светлане.
…Наверное, так кричала от неведомого доселе наслаждения праматерь наша Ева, когда, в ужасе и отчаянии, вкусив запретного плода, они с Адамом впервые предавались преступной, но освященной отныне их любовью, страсти… Задохнувшийся «преступник», рухнув на подушку рядом с обезумевшей «преступницей», заявил:
– Ну, ты и свято-оша. Разве так православные себя ведут?
– Дубина. Это любовь… Первая.
– Как? – крякнул Быстров.
– Ну, так мне кажется. Говорят еще – первая и последняя. Похоже на правду. И я вот что хочу сообщить, раз уж наступило время говорить мне, – она подняла голову, оперлась на руку, вонзив локоть в его плечо. Посмотрела со страхом и вызовом, которые угадывались в блеске ее горящих в полутьме глаз: – Я не отдам тебя этой беременной чужой жене. Никогда.
Мясо пришлось отложить до завтрака. Тем более вставать им приходилось через каких-то жалких три с половиной часа.
Опергруппа во главе с Митрохиным прибыла к квартире Григория Репьева затемно, одновременно с первыми глухими раскатами грозы, которая долго не могла обрушиться на Москву, будто собирая всю мощь стихии в кулак. В неухоженном подъезде на окраине царили традиционные для таких домов полумрак и вонь. Надписи на стенах поражали афористичностью, за которой проглядывалось и литературное знание, просто-таки примета новых времен: «Борька! Люблю тебя, козла творенье». И жирный, раскрашенный восклицательный знак. Или: «Отдамся в хорошие и чистые руки».
Из-за репьевской двери доносился мирный бубнеж телевизора. Неожиданно раздался резкий телефонный звонок. Телевизор примолк, и на первый план выступил женский голос, веселый и хохочущий. «Что-то фигня какая-то», – подумал Дмитрий и, дав ребятам команду, чтобы не мешали, настойчиво позвонил.
– Я тебе перезвоню, – женский голос приблизился к двери и резко спросил: – Кто там?
– Полиция, – Митрохин приложил к глазку удостоверение.
– Ночью? В десять вечера? Уходите! Я сейчас мужу позвоню. Он работник правоохранительных органов. Быстренько с вами разберется. Имейте в виду – моя рука на тревожной кнопке! – женщина была настроена по-боевому, как истинная супруга защитника правопорядка.
– Нам срочно нужен Григорий Андреевич Репьев. Вы его супруга?
Последовало странное молчание, и женщина тревожно спросила:
– А что у Гриши случилось?
– Послушайте, госпожа Репьева, или как ваша фамилия. Ситуация слишком серьезна, чтобы обсуждать ее вот так, через дверь.
– Минуту. Я позвоню мужу.
В тишине было слышно, как набирается номер телефона, а через несколько секунд раздался скрежет открываемого замка. На Митрохина приятно пахнуло нутром чистой, обжитой квартиры. В дверях стояла миловидная круглолицая женщина, лет тридцати пяти, рыжеволосая, в нежном розовом халатике.
– Документы, – женщина протянула руку. Другая ее рука тянулась куда-то вбок. «Тревожную кнопку придерживает», – подумал Дима, протягивая удостоверение. Она внимательно изучила корочку, повертела ее, еще раз прочла – ну просто бдительная жена чекиста! После чего впустила их в квартиру. В ужасе она взирала на внушительный состав группы.
– Ваш паспорт, пожалуйста, – официально обратился к ней оперативник.
Десятью минутами позже выяснилось, что Инна Вениаминовна Матвеева, 1976 года рождения, была женой Ивана Геннадиевича Матвеева, 1970 года рождения, бывшего оперуполномоченного одного из отделов Московского УВД. Супруги снимали квартиру за бесценок у друга мужа – Репьева Григория, который ныне являлся работодателем Матвеева.
– Ваня познакомился с Гришей, когда они работали по делу о контрабанде наркотиков из Афганистана. Вместе какого-то дилера отслеживали. Ваня в качестве оперативника. Дело потом ушло в ФСБ, а они как-то подружились с Репьевым, который тогда назывался «Николай Николаичем». Ну, наружное наблюдение на их языке. Я всех подробностей не знаю. – Инна сидела перед Дмитрием на кухонной табуретке, как партизан на допросе – прямая и исполненная чувства достоинства. – Муж уволился из МВД, поссорившись с начальством, мы долго мыкались и с жильем, и с работой. Сами из Подмосковья… А несколько лет назад они встретились, Ваня говорит, случайно, и Репьев предложил ему работу зама. У него уже раскручивался свой бизнес. Антиквариат. Иконы. Я все это принимала очень настороженно. Еще эта жена Гришина! – Инна махнула рукой и, облокотившись на стол, наконец расслабленно вздохнула.
– А что не так с женой Репьева? – просил Митрохин.
– Да не знаю! – Матвеева поежилась. – Страшно с ней рядом как-то мне. Неуютно. Не могу объяснить. И потом это лицо, будто маска.
– Где ваш муж сейчас и где Репьев?
– Муж в командировке. В какой-то глуши. Иногда его Григорий посылает покупать всякий старый хлам. Ну, на мой взгляд хлам. Но, Ваня говорит, в таких-то глухих местечках и находятся еще жемчужины. Иконы, прежде всего. Он ездит с экспертом.
– А где конкретно? В какой деревне?
Инна сокрушенно покачала головой.
– Ничего не сказал. Обещал звонить. Маршрут, мол, может измениться. И вот уже второй день – ни слуху ни духу. Я все грешила на связь. А раз вы тут… Что с ним? – она умоляюще посмотрела на Митрохина.
– Мы ничего не знаем о вашем муже. Теперь вот будем его искать. А что Григорий? Где его жена?
– Я ничего о них не знаю! Ей-богу. Это правда. Семьями мы не дружили. Ваня отдавал деньги за квартиру сам. В общем, я даже не помню, когда видела их последний раз или разговаривала по телефону. Они что – в розыске?
– Да. По подозрению в уголовных преступлениях. И я очень рассчитываю, Инна Вениаминовна, что вы проявите здравый смысл и позвоните вот по этим телефонам, – Дмитрий протянул визитку, – если что-то узнаете о местопребывании вашего мужа или семьи Репьевых.
Взяв все данные Матвеева, оперативники изъяли некоторые бумаги, относящиеся к деятельности «Рускстара». Посмотрев на фотографии Ивана Геннадиевича, у Митрохина не осталось сомнений в том, что именно этот человек – широколицый, крепкий, истинный «русак», забирал мешки для приюта из монастыря и отвозил «гуманитарную помощь» детишкам.
