– Не тошнит? – с врачебной интонацией спросила у сторожа, прикорнувшего на подушке и утирающего слезы раскаяния со скорбного глаза.
Дорофеич с удовольствием выпил чашку кофе с молоком, деликатно откусил от бутерброда с колбасой. Руки у него мелко тряслись.
– Так! – скомандовала «врачиха», видя, что пища в алкаша не полезет. – Ложись под одеяло! Давай, с ногами, закутывайся! И все подробно рассказывай.
Дорофеич поведал во всех подробностях историю о сестре Лидии. Люша слушала мужичка, оглядывая все по сторонам. Жилище в обычные дни, видимо, было вполне уютным. Застеленный пестрым половичком пол, обитые вагонкой стены, сплошь завешанные иконами, на маленьком чистом оконце тюлевая занавесочка. Печку-буржуйку убрали, проведя газ, и вдоль всей комнатушки тянулась отопительная труба, аккуратно выкрашенная белой краской.
Внимание Люши привлек старинный образ, висящий в углу и украшенный вышитым рушником. Небольшая икона Богородицы с младенцем, стоящим в полный рост. Образ находился в серебряной ризе, и писаными оставались только лики и ладони Пресвятой Девы и Богомладенца.
– Откуда такая старая икона? – спросила Люша, от которой не ускользнул тот факт, что все образки, освящавшие жилище Дорофеича, были современные, дешевенькие, а по большей части вообще картонные.
– О-о, эт-та от благодетеля. Не слыхала про «Приют Веры?» Ну, там нашего брата, там-та, алкашей и наркош тож лечат… За просто так! Бесплатно! Заметь, там-та… – Дорофеич аж присел в волнении, но потом все же повалился на подушку и вещал уже лежа, подперев щеку и сверкая голубым глазом со слезой.
– Тама круто-ой хозяин, Жаров Николай Михалыч рулит, там-та. Сам на-а-аш человек, там-та… Алкаш в смысле этого дела, да-а… Но, бывший. Как есть двадцать лет в завязке! Но, там-та, алкашей бывших, грит, не бывает. Как, там-та, чекистов, сук. У него там целая наука, из Америки пришла. Там-та, какие-то немые, что ли, или другие алкаши.
– А-а, Сообщество анонимных алкоголиков! – догадалась Люша, которая привела один раз на такое собрание Сашу, но тот с возмущением отверг еженедельные «излияния говна на публику». Может, и зря.
– Ну, вот это самое. Да-а. А приют тута недалеко. По хорошей дороге – ну часа два, там-та, пехом. Меня свезла да-авно туда мать Нина. Когда я еще поддавал маленько, там-та. – Дорофеич со смущением развел руками, будто досадуя на воспоминания о грешной «юности». В нынешней «зрелости» трезвел он на удивление быстро.
– Ну, и икону он подарил?
– Да у него ико-он! Там производство! Вон, там-та, наши монашки тока там иконы берут. И по всему миру образа приютские известны. Но! То современные! – Дорофеич поднял кривой палец. – А у него есть – для души – мастер по старинным иконкам-то, там-та…
– Реставратор?
– Ну! Рест-ратор! Аристархеч! Тож алкаш, ясно дело, там-та. И вот када я совсем на православие у Михалыча зрение поменял – там, грю, наука, и все на ей и вере – сечешь? Приют, там, ВЕРЫ! Воля, грит, Божья, Святая и благословенная. Во-от… Тока тада меня назад сюда взяли. И икону эту монастырю Михалыч подарил. А они терь все иконы у него покупают. Тут, сестричка – бизнес есть бизнес, там-та, дери его. А матушка мне, значит, в закрепление науки, благословила – образ отдала. Молись, мол, и помни… – Дорофеич горестно всхлипнул, в подтверждение осознания своего отпадения от науки и благодати.
– А старыми иконами этот твой гуру тоже торгует?
– Ай? Хто не торгует? – встрепенулся сторож.
– Ну, Михалыч. Не торгует иконами старинными? – Люша потрясла рукой в направлении образа в рушнике.
– Ну, редко когда… так, там-та, бывает… Все же иконки в дом-то… это ж… там-та, и места не хватит. А вот я тебе покажу! – Дорофеич сел, потянулся вперед, отдернул темную занавеску в ногах, что прикрывала, оказывается, полки, набитые вдоль стены, порылся, что-то сбросил на пол – Люша подняла. Газета «СПИД-инфо». Старая.
– Энто для растопки еще была, там-та, брось ее, там-та, к ляду, – пояснил Дорофеич, вырывая из ее рук газету с фоткой грудастой девицы на всю страницу. Газета снова спикировала на пол, а Дорофеич достал какой-то журнал.
– Во! Раз старым интересуешься, там-та – смотри какая красота! Во, эт-та солидная лавочка. Жаров с ними дела делал. Там-та…
Люша начала листать рекламный буклет какой-то антикварной фирмы: много старинных икон, церковной утвари, старой мебели, ламп. Остановилась на обложке, чтобы узнать название фирмы. «Компания “Рускстар” – к старой Руси с любовью!» – было набрано славянской вязью поверх портрета блондинки исключительной красоты, трогательно прижимающей к груди древний фолиант, видимо, Святое Писание. При взгляде на красотку у Люши потемнело в глазах, и она как подкошенная шлепнулась прямо на грудь богомольного сторожа, вмиг протрезвевшего окончательно.
Утро блистало свежеумытым небом. О ночной стихии ничто не напоминало – подсохшая младенческая листва нежилась под натиском входящего в силу солнца. Светка жмурилась, режа хлеб у стола, придвинутого к слепящему окну – ну не задергивать же занавески по-хозяйски? И так ее, Атразековой, пугающе страстной, оказывалось слишком много в этом личном быстровском пространстве. Вообще утренние сборы получились скомканными и бестолковыми. Светка смущалась, и оттого вела себя заторможенно: все у нее валилось из рук. Мясо при разогревании подгорело, кофе убежал, волосы не укладывались в простейший хвост, и Сергей, одетый и надушенный, вроде как начал раздражаться, ожидая копушу у двери. Сам он был сух и активен, хотя усталость прошедших суток выражалась сильнейшими отеками под глазами и ввалившимися щеками. Но видно было, что настроение у него на подъеме и чувствует он себя победителем.
Благо, в воскресный день служба начиналась в девять, а не в семь, как в будни. На отпевании должен был присутствовать Витя Поплавский: дознаватели надеялись, что монастырский отравитель, сообщник Врежко, чем-нибудь выдаст себя. Полицейский «уазик» уже пыхтел у дома Быстрова, когда парочка показалась на крыльце. Светка – потупленно-виноватая, Быстров – надменно-деловитый. Только успели остановиться у ворот обители, как от калитки им навстречу бросилась маленькая женская фигурка, с выбивающимися буйными кудрями из-под черного платка. Люша, не обратив никакого внимания на подругу, стала совать Быстрову какую-то пеструю книжицу и тараторить:
– Сергей Георгиевич, это срочно. Вот что выяснила ночью у Дорофеича: убийца связана с «Приютом Веры», что тут находится, неподалеку. Я уверена – она там. Ну… может быть там.
Быстров, растерянный атакой, никак не мог взять в толк, при чем тут книжка.
– Да смотрите, это же ведь она! Ну? Разве не она? Не Арина?
Когда следователь прочел наконец название «Рускстар» и вгляделся в лицо красотки с обложки, то, ни слова не говоря, обернулся к Поплавскому, и они отошли в сторону, рассматривая буклет и что-то озабоченно обсуждая. Потом Поплавский направился в монастырь, а Быстров, коротко переговорив по мобильному телефону, пошел в сторожку Дорофеича. Подруги, растерянно ожидающие перед монастырскими вратами, будто перестали существовать для него.
– Ну, и чего? – спросила строго Люша у Светки.
– Я поняла наконец, что ЭТО такое. Правда… Только с ним почувствовала. – Светке хотелось скорее вылить на подругу все то, что переполняло ее.
Твердолобая подруга отмахнулась от новоявленной «Джульетты»:
– Что с убийцей, я не поняла? Они не собираются ехать в приют? Это же не терпит отлагательства!
– Люша! Сергей настолько профессиональный и умный, что сам разберется, что и когда делать. – Светлана обиделась и за свои чувства, и за реноме своего возлюбленного.
Анализируя в дальнейшем все происшедшее, Быстров казнил себя за невнимательность к свидетельнице Шатовой. Более того, он был благодарен ей за смекалку, чутье, помощь, но… он просто не поговорил с ней. Почему-то Быстров чувствовал себя с Люшей неуютно. Она напоминала ему Женьку, только в блондинистом варианте – активная, умная, красивая, уверенная. Словом, Быстров проигнорировал добровольную помощницу, пообщался с Дорофеичем, потом «выдернул» из храма мать Нину, которая уже поднималась на хоры по винтовой лестнице, так как пела вторым голосом. Монашка коротко и толково рассказала Сергею, как ехать в «Приют Веры, Надежды, Любови», дала телефон руководителя Николая Михайловича Жарова, охарактеризовав его как выдающегося человека. Неоднозначного, но глубоко верующего, сильного и делового. Человека трудной судьбы и больших дарований. «Миллионщиком на производстве икон (отличных, надо сказать) стал и содержит целый приют – деревню, населенную болящими алкоголиками и наркоманами», – поведала мать Нина. Все это определенно смутило Быстрова: миллионы на иконках, поселение наркоманов, связь Жарова с «Рускстаром». Следователь по телефону отправил Митрохина на разведку в приют, попросив начальство, чтобы группа захвата была наготове на всякий пожарный. Дима придумал себе «алкоголическую» легенду. Он успел за полчаса все вызнать по Интернету про приют и по дороге примерял на себя биографию родного дядьки по матери, который замерз-таки от пьянки в сугробе. Так что правдивые излияния для православных «анонимных алкоголиков» у оперуполномоченного имелись. К тому же Митрохин не светился на выставке – и это было плюсом – если в приюте и находились сообщники Ариадны, они бы не узнали в Митрохине «мента».
